***
Только что прошёл ливень. Город, будто заново окрашенный, любовался своим отражением в потоках воды, бегущих по его улицам. Машины, похожие на пароходы веерами воды из-под колёс, обмениваясь гудками и подмигивая друг другу разъезжались с трудом. Поворачивая на перекрёстках почти плыли в свободно бегущем по улицам потоке. Я, вымокшая до нитки, выбросила туфли, потерявшие один каблук. Звуки гудков, звонков, сирен, людского говора -наполняли город. Холодная вода щекотала щиколотки. Солнце грело всё сильнее, а слабый ветерок отгонял солнечные лучи от тела.
***
Театр пантомимо в полном составе шёл по улицам города смешиваясь с толпой. Это было 1 мая и это было до девяностых. Все были в карнавальных костюмах. В этот день многие из нас впервые видели настоящий театральный грим. У всех были свистки и маленькие мешочки с конфетами, мы раздавали их малышам в толпе, если те делали "удивлённое лицо" видя одетого в костюм человека, или не боялись и корчили рожицы в ответ на общение. Взрослый состав театра был одет диковинно, кто-то шёл на ходулях, кто-то был клоуном, у кого-то на лице была нарисована паутина, а на футболке сидел паук, кто-то был байкером, кто-то хиппи. Младшие были одеты в любимых героев. Вот Карлосон с картонным пропеллером, вот пират, вот уличные танцоры репа в кожаных куртках, а вот и я - Пеппи Длинный Чулок. У меня одна единственная косичка, заплетённая на макушке со вставленной внутрь проволокой, падает в разные стороны - это весело. Странного вида полосатые гольфы, коричневый комбинезон до колен с одной пуговицей и нарисованные веснушки на носу. Я общаюсь с малышами с помощью свистка, угощаю их конфетами и могу делать всё, что мне захочется. Даже когда я показываю "длинный нос" или язык взрослому мне никто не грозит пальцем, даже наоборот. Все смеются! - Как дела Пеппи? - Здравствуй, Пеппи!
***
Всё может быть живым. Всё! Даже полиэтиленовый пакет, что несёт ветер по улицам города, даже шест под ногами уличного циркача на высоте двух метров. Он дрожит у него под ногами, качается, послушно прыгает в такт движениям. Внизу клоуны изображают баню, используя тазики, веники и мячики вместо мыла. Люди смеются. А на соседнем доме живые трубы, они скрепят и стучат, разговаривая с живыми антеннами, навсегда заключёнными в сетку проводов. Эта крыша тоже живая. Однажды было северное сияние прямо над ней, никто не знает почему именно в этот вечер столько много людей вышло на крышу и увидело это сияние. Только я знаю, что крыша живая и антенны на ней живые. Они все сломались в этот день и люди увидели сияние. Всё вокруг связано, всё подсказки, вот только язык этого живого неживого неизвестен никому. Или почти никому. Потому что если я знаю, значит знает и кто-то ещё, моя задача его найти. Когда я его найду - исчезнет одиночество. Детское одиночество ещё больнее, чем взрослое, оно ещё больше одинокое, но в нём есть огромная надежда. Раз есть я, значит где-то есть второй я и значит надо искать.
***
Старое здание было раньше школой, так люди говорили, но никто наверняка не знал. От него осталась одна коробка, ни окон, ни дверей, ни крыши не было. Но эта коробка была шикарной, она была бежевая, несвежая конечно, но бежевая. Местами из обвалившийся штукатурки торчали кирпичи, непривычно маленького размера. Здание было очень давно заброшено, но его никто не сносил. Возможно оно было памятником, возможно поэтому старший состав театра пантомимо именно туда вёл младших. Они расположились в пустых глазницах здания и замерли. Замерли надолго, ожидая пока толпа сгрудиться возле старого забора, привлечённая необычным. И вот на тебя смотрят десятки глаз, и вот ты будто на сцене и страшно. И от высоты страшно, хотя всего лишь стоишь на первом этаже в проёме бывшего окна. Дают свисток. Первый. Второй. Третий. Это театр, в театре три свистка. И мы начинаем исполнять восемнадцать движений рук. Это из ушу, это очень красиво, и мы долго репетировали. Медленные плавные движения гимнастики завораживают не только толпу, но и нас самих. И вот уже толпы нет и первый этаж кажется пропастью у огромной скалы, и ты на самой её вершине, и под тобой плывут облака.
***
Я подхожу к окраине города. Иду по пустынной дороге, с одной стороны тихое кладбище с другой крутой спуск. Там внизу живёт море. Оно капризное и переменчивое. Укрылось от людей за высокими скалами, его охраняет ветер, поднимающий лёгкую рябь, когда море спокойно, помогающий чайкам подниматься и опускаться над волнами, сдувающий пену с волн. Но вот над морем заволновалось небо, облака стали превращаться в тучи. У моря тоже стал портится характер, волны стали больше. Небу и морю надо было выяснить отношения без лишних глаз. Падают капли, шумят волны, шуршат камушки скатываясь со скал, кричат чайки и всё это складывается в дивную музыку. Я иду по музыке по пустынной дороге, где ветер охраняет море и вдруг слышу ещё один звук. Я оборачиваюсь и вижу, как ветер задвигает вдоль моря огромную газовую штору, закрывая море от людей и их городов.. Она начинается настолько высоко в небе, а может быть и в космосе, что этого даже не видно. Ветер тянет штору за огромную оборку внизу. Она плавно перекатывается, быстро приближаясь ко мне, вернее к краю дороги, по которой я иду босиком. Она приближается, приближается и ветер, сначала он легонько дует в затылок, потом плотно подхватывает под спину, охватывает бёдра, крепко стискивает под коленями и наконец проскользнув под подошвы поднимает меня в воздух. Я иду босыми ногами по ветру, параллельно со мной летит газовая штора и музыка.