Начальник районной милиции подполковник К. был некрупным, однако крепким, мужчиной, как говорят в народе,- в корень пошёл… Его тёмные волосы вились тугими кольцами, уступая спереди крутобоким залысинам, а на макушке – забрезжившей лысинке. Он был отменным работником и хорошим, добрым семьянином. Коммунисты суда, прокуратуры и милиции района избрали К.секретарём парторганизации. Его тёмно - карие глаза смотрели на жизнь прямо и выразительно, чуть тронутое оспой, смуглое лицо было волевым и решительным.
Дочь К., Галина – большеглазая, круглолицая и улыбчивая, с мягкими, пухлыми губами, чуть полненькая, могла бы считаться красивой, если бы не нос картошечкой, удобно расположившийся между наливных щёк. Она пошла по папиной стезе, служила после окончания пединститута в детской комнате милиции и имела лейтенантское звание. Служба шла нормально, дети её и она их любили. А ещё она изумительно играла на гитаре и пела. Прямо заслушаешься…
О чём пела? О любви, конечно, о дружбе, нелёгкой милицейской службе. Особенно удавались Галине цыганские романсы… Вроде бы, и сама иногда сочиняла… Когда в профессиональный праздник или на новогодней вечеринке товарищи просили Галю спеть, она не смущалась, как некоторые, брала в руки гитару, закидывала на плечо предмет своей гордости – толстенную, вдвое сложенную косу и… « Очи чёрны! Очи жгучие! Очи страстные и прекрасные… - ну, и так далее. Все слушали с открытыми ртами, представляя себе цыганский табор, костёр, гусар и шампанское… А ведь всё это было, как оказалось, совсем рядом…
В 1956 году Клим Ворошилов подписал Указ о запрете цыганам кочевого образа жизни. Кроме образования отдельных цыганских хозяйств, раздачи квартир, для цыганских семей на окраинах городов строили целые посёлки прекрасных одноэтажных коттеджей со всеми удобствами и приусадебными участками, передавая их бесплатно в собственность цыганам . Я жил в одном таком чудо - посёлке в городе-герое Волгограде, когда учился там в ВУЗе. Это, доложу я вам, было великолепно. Благоухание садов, чистый деревенский воздух, новенькие, сияющие разноцветными фасадами. коттеджи… На улицах вдоль обочин – абрикосы зреют! Только… Цыган как-то маловато! Стал интересоваться: почему?!
По версии самих цыган, после смены руководства страны, цыгане всего Союза отправили своих представителей в Политбюро ЦК КПСС воли просить, просить, чтобы им снова разрешили кочевать. И, после полугодовой осады, пробили-таки такое решение! После чего, желающие кочевать вновь собрались таборами и ушли с песнями и плясками. А кого уже засосала осёдлая жизнь, остались на местах.
Один такой пёстрый, гомонящий, многочисленный табор прибыл однажды в городок, где начальником милиции был К., разбив шатры на высоком берегу Западной Двины, поставив вокруг полукольцом свои кибитки, отпустив коней пастись в высокую отаву. Подполковник К., страшно не любивший такие нашествия вольных людей, после которых оставались десятки нераскрытых краж, мошенничества и прочих правонарушений, самолично явился в табор с группой поддержки из нескольких оперов и участковых. Он был в отутюженном кителе, звёзды его погон сияли на солнце, так же, как и хромовые сапоги, плотно облегающие начальственные икры с натянутыми на них галифе.
Подполковник К. не применял ноу-хау, изобретенное в борьбе с кочевыми цыганами начальником милиции соседнего района. Тот, помимо выставления в авангард милицейской дружины старшего опера Володю Якуненского, которого обязал овладеть цыганским языком, в разгар перепалки с табором выдвигал вперёд оператора с огромной, древней кинокамерой в руках, которая громко трещала, вращая колёсами, чуть меньше вагонных. Цыгане боялись одного: быть зафиксированным на фото,- или киноплёнке. Под этот треск и гомон табор загоняли в идущий на Белоруссию поезд и занавес закрывался…
Подполковник К. ничего подобного не делал. Он шёл в шатёр цыганского барона, распивал с ним коньяк, рассказывая о перспективах предстоящих задержаний и посадок его подданных и они, довольные друг-другом, расходились мирно. К. возвращался к службе, а табор, переночевав, охраняемый патрульно –постовыми, снимался поутру и уходил дальше .
Вот и на этот раз молодцеватый подполковник, раздвинув ковровый полог, ступил в шатёр барона. Приветствие готовое было сорваться с губ, застряло в горле. Рядом с бородатым, крупным бароном, одетым в синие шаровары и красную шёлковую рубаху, полулежала на полушках юная дева невиданной красоты. Её бездонные глаза, овал лица, малиновые губки, тонкий, охваченный золотым кушаком, стан взволновали К. Её облик затмил ему весь остальной мир. К. словно сошёл с ума.
Он был сражён, вмиг позабыв и располневшую к сорока годам, но, по-прежнему любимую ( в том числе - по партийному долгу!), жену, и дочь Галинку, пошедшую по его стопам, и своё партийное секретарство, и неплохие перспективы карьерного роста. Он упал на колени у входа и, прямо на коленях, пошёл к барону. Тот и бровью не повёл, будто ежедневно к нему в ноги бухаются большие милицейские чины. В душе у К. происходило тем временем невероятное: откуда-то из подсознания всплыли отдельные цыганские слова и даже целые выражения. Он вспомнил давно забытую бабку, умевшую гадать так, как никто более. Вспомнил деда-плясуна... Певунью мать... Своего первого жеребца, на которого батя посадил его, трёхлетнего, пацанчика, глаза у скакуна были точь- в - точь, как у этой красавицы. Вспомнил, что сам неплохо, самоучкою играл на семиструнке и передал это умение дочери. Вспомнил, что он – цыган! И сердце вскипело, ретивое:
-Чего хочешь проси, барон! Жизни не пожалею! Отдай за меня дочь!!!
- Осади, осади, начальник!- барон поднял всю в перстнях руку, словно отгораживая дочь от странного посетителя. Но К. словно не слышал его. Умываясь слезами любви, счастья и умиления, он попробовал подползти ближе к красавице, дабы поцеловать нежные лепестки пальчиков на её воздушной руке. Барон решительно вскочил с пуфика и хлопнул в ладоши Неизвестно откуда возникли два крепких молодых цыгана. Схватив К. за руки они попытались оттащить его к выходу. Не тут – то было, подполковник словно врос в лежащий на земле персидский ковёр, вырвался от молодчиков и выхватил ПМ:
-Всех порешу!- вращая кровавыми белками прохрипел он.
Барон, предвидя беду, перешёл к увещеванию:
- Э! Да разве ж так цыгане сватаются?! Ты подойди по-хорошему, подарки подари, посули златые горы… Глядишь,- и сговоримся!
- Новая «Волга» ГАЗ-24. Чёрная, как глаза твоей дочери… И весь мир к её ногам. Я рукастый, всё умею. К.схватил прислонённую к стенке шатра гитару с красным бантом на грифе, заиграл и запел, приплясывая : «Ой, да зазнобила, ты мою головошку! Ай, да зазнобила, ты мою кудрявую!!! Эй, ромалэ, ромалэ, да… Эй, ромалэ, чавалэ!»
Барон, глядя на такую удаль, стал, невольно, сам приплясывать и напевать под нос. А его красавица-дочь вспорхнула над подушками, взмахнув широкими рукавами цветастой блузы, раскинула крылья необъятной шали и поплыла павой по кругу, озорно косясь то на отца, то на страдающего от любви подполковника.
Рано поутру, когда над рекой висел ещё плотный туман, табор двинулся в путь: скрипели колёса кибиток, взлаивали таборные псы, тихо переговаривались цыгане. Пара здоровенных битюгов тянула впереди чёрную «Волгу», за рулём которой можно было разглядеть цыганского барона, рядом с ним- К. А на заднем широком сиденье уютно устроилась и досыпала свои девичьи сны прекрасная, как бутон розы, дочь барона.
С началом рабочего дня заместитель К. по партийной линии принесла в райком КПСС партбилет беглеца и заявление о выходе из партии.А заместитель по службе отвёз в отдел кадров УВД заявление К. об увольнении из органов и удостоверение личности.
Так закончилась история последней, цыганской любви подполковника милиции К. С тех пор его больше никто на Смоленщине не видел. Впрочем, история любви с этого , наверное,только началась. Как-то, я был в командировке в Витебске и зашёл доложиться к начальнику УВД. На стене кабинета висел огромный ковёр с портретом Леонида Ильича.
-Хочешь такой же? У нас на ковровой фабрике делают. – сказал генерал, видя мой интерес. Я отказался, тогда генерал вызвал зама и дал распоряжения, включавшие не только необходимую мне помощь, но, как и водится, культурную программу, в том числе- шашлыки на природе. Не помню название местности, куда нас привезли, но природа там была, действительно, неповторимая: пронизанный солнцем сосновый бор, озеро, не пыльная, песчаная дорога...
Вдруг нарушаемую лишь птичьими трелями тишину прорезали громкие голоса, песни, скрип телег, лошадиное ржание. Мимо шёл цыганский табор. Я стал вглядываться в лица цыган. Не знаю, может мне показалось, но среди них мелькнуло знакомое лицо… К.?! Позвать его я не решился.. К нам с протянутыми ручонками бросились мальчик и девочка, погодки лет пяти-шести, румяные, кареглазые с копнами вьющихся на голове волос. Давая деткам сладости, я обомлел: и мальчик, и девочка, как две капли воды похожи были на К. Дети убежали, смеясь и подпрыгивая. Я вскочил, чтобы ринуться за ними… Поздно! Табор уходил всё дальше и дальше, пока вовсе не скрылся за поворотом…