Глава вторая
Как? Когда? В какой день и час спуталось и перевернулось все? Может быть, когда он как вихрь влетел в кухню, опьяненный первым успехом сдачи экзамена? Внезапно оторвав меня от плиты, обнял, закружил, очнувшись, смутился, опустил меня на пол, и убежал.
Ко второму экзамену он неожиданно заболел воспалением легких, его положили в больницу.
Разве боль, тревога, шли не от страха за его здоровье? Не материнский ли инстинкт заставлял все бросать и мчаться к нему в город? Не любовь ли к Нине наполняла мою душу беспокойством о нем? И не было ли это чувством благодарности за то, что этот мальчик, сам того не ведая, развеял мое одиночество?
————
Может быть, уже тот миг не был случайностью?
Я сидела на кухне разбиралась записями Виталия. Он неплохо владел пером, для философа же важно умение владеть мыслью. Виталик с тем и жил у меня, чтобы осуществить свою мечту – поступить в вуз на философский факультет. Ему же не хватало терпения, его манила жизнь, точнее ее искушения. Я прекрасно понимала, его записи лишь отписки для меня, однако они не были бездарны.
— Ну как, прогресс есть? – беззаботно спросил Виталий, возвращаясь с очередной вечеринки с друзьями. Наклоняясь, он дыханием коснулся моих волос.
Я подняла голову. Одно неосторожное движение – и наши губы неизбежно бы встретились. Как легко я отвела игру соблазна, что-то ответив ему в тон.
Таилось ли уже тогда что-нибудь за этой случайностью? Или то был лишь отдельный штрих сближения душ?
Когда Виталий уехал в санаторий, я почти была уверена, что он больше не вернется. Но однажды поздней ночью в дверь постучали.
Весь в снегу он стоял на пороге, широко улыбаясь, с горящим сиянием в глазах.
— И что я с тобой буду делать? – растерялась я.
— Я буду вас слушать во всем, обещаю, только в санаторий не вернусь, в город тоже, я отцу не нужен.
У него была особая улыбка: открытая, чуть ироничная, она обольщала, подкупала, обезоруживала.
Так в мой дом вошла непрошеная гостья — зима. Это она заставила нас полюбить вечера, долгие разговоры. Иногда она зазывала нас в мороз, под снегопад. Порой сама вступала в нашу беседу то ярким светом луны, то заунывно плача в трубе.
В тот вечер все было обычно, разве, что мороз был крепче, и я долго не могла согреться, кутаясь в пуховой платок, который когда-то подарила мне Нина. Прислушиваясь к потрескиванию дров, глядя в темноту ночи за окном, я прочла:
В морозном воздухе растаял легкий дым,
И я печальною свободою томим,
Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне.
Исчезнуть навсегда... Но суждено идти мне
По снежной улице, в вечерний это час –
Собачий слышен лай и запад не погас,
И попадаются прохожие навстречу.
Не говори со мной – что я тебе скажу?
Казалось, Виталий не слушал.
— Где вы этому научились? – неожиданно спросил он.
— Чему?
— Читать стихи?
— Не знаю, я стихи слушаю и живу в них, а они звучат сами.
— Вы у меня двоитесь. Когда мы с вами говорим, когда вы читаете стихи, когда вы запираетесь у себя, мне кажется, что это не вы. В такие моменты вы легки, свободны, как бы вне всего. И вы
совсем другая, когда суетитесь у плиты, идете на работу: вы строги, сдержаны. Во всем вы кажетесь счастливой, хотя это не так. Неужели вам не хочется простого житейского счастья?
— Хочется, как всем. Иначе бы в мою жизнь не вошла твоя мать, и ты сейчас не сидел бы здесь, и не задавал бы глупых вопросов.
— Глупых? Но мамы нет, и я уеду, что останется вам? Школа? Ваш стол? Стихи? Этого мало.
— У каждого своя мера. Я люблю свою работу, свой дом, свой сад, все – чем живу...
— Но...
— Подожди, я сейчас принесу книгу, кажется, у Пастернака есть хорошее стихотворение, оно многое тебе объяснит, – перебила я, поднимаясь.
— Так проще, – не то спросил, не то ответил он с недоброй улыбкой.
— Возможно, – задумчиво ответила я.
Проходя мимо Виталия, я непроизвольно остановилась. Во мне вдруг вспыхнуло дикое желание коснуться его соломенных волос. Соблазн напугал меня безотчетным порывом. «Нелепость!» – воскликнула я про себя.
Когда же вошла в комнату, никак не могла вспомнить, зачем я здесь. Машинально взяв первую попавшуюся книгу со стола, я внезапно поймала себя на том, что этот порыв рожден не сейчас. Как вспышка молнии, он повторялся не однажды. “Что это?” – спросила я себя, не узнавая биения собственного сердца.
«Откуда это острое томление, этот огонь в жилах? Почему, когда он оказывается рядом, мной овладевает страх какого-то неотвратимого падения? А это странное замирание в груди от его шагов... Нет – нет, не за него, я за себя, себя боюсь... Это невозможно, немыслимо, это так нелепо!»
Случайно посмотрев за окно, увидела там луну, купающуюся в звездах. Луна не прошептала, прокричала немыслимое. Мой мозг отказывался верить в то, отчего сердце навсегда утратило самое себя. Вернуться в кухню я уже не могла, хотя очень надеялась, утром проснуться прежней. Как бы ни было, я верила, что нахожусь под надежной защитой памяти Нины и самой молодости Виталия.
————
Виталий, к счастью, ни о чем не ведая, продолжал жить своей вольной жизнью. В последнее время, ничего не говоря, он исчезал на несколько недель. Но возвращался почему-то раздраженный, злой, нарочно вызывая меня на ссоры. Я когда отступала, когда пресекала его мальчишескую прыть, в свои двадцать два он оставался капризным и дерзким ребенком, тем страшнее было за пожар в моем сердце.
Однажды Виталий пришел поздней ночью, Я уже спала. Меня разбудил грохот в кухне, там все стучало, звенело, падало. «С Леной, что ли поругался?» – удивилась я. Обычно Виталий старался проходить к себе без шума. Не унимающейся грохот начал меня раздражать. В бешенстве я выскочила из комнаты.
— Чего с ума сходишь! Ночь на дворе, я сплю!
— Спите? Вам вдохновение изменило? – выкрикнул он, с треском отшвыривая стул, на который только что намеривался сесть.
— Не ломай мебель, она мне еще пригодится.
— Вам жалко стула? – развязно бросил он. — Я не знал, что вы такая скаредная.
— Ты пьян, иди спать! – повысила я голос.
— Пьян!
Виталий повернулся ко мне и, застыл, невольно стушевавшись. Он смотрел на меня так, будто впервые видел. От его неотступного взгляда было не по себе. Я машинально начала поправлять халат, вдруг обнаружив, что стою в одной сорочке и босиком. Меня обдало горячей волной.
Виталий вожделеющим взглядом поедал мое тело, он даже не скрывал своего желания. Нет, то было больше чем физическая страсть. Так горят глаза безумцев, дерзающих завладеть всем миром. Мне стало душно. Виталий, как зачарованный, медленно приближался ко мне, его рука непроизвольно потянулась к моей руке. Находясь, словно под гипнозом его пламенного взгляда, я, было, подалась навстречу. Но тут в голове пронеслись слова Сергея: «Не губи парня!»
Одернув руку, я убежала к себе. С каждым разом мне все труднее было обуздывать и укрощать сорвавшееся в биении сердце...
Последнее лето выдалось сумасшедшим. Мой класс сдавал выпускные экзамены. Большинство учеников обитали у меня с утра до вечера, что часто злило Виталия. Он, в основном, находился у Лены или исчезал в городе. Появлялся он так же внезапно, как и пропадал. Наконец отшумел выпускной бал, однако моим мечтам об отдыхе не суждено было сбыться. Вскоре настал второй этап экзаменов. На этот раз вступительных.
В середине августа в доме творилось нечто невообразимое. Я перестала различать, где мои ученики, а где друзья Виталия. Однажды я услышала: «Вам что, другого места нет! Обязательно здесь решать, сколько водки купить!» Ребята только посмеялись над ним, а я поймала на себе его виноватый, по-детски, беззащитный взгляд.
Кажется, я понимала, почему он нервничал. Все, все говорило о том, что наше расставание неизбежно, чем бы не закончилось поступление Виталия, хотя я была уверенна – на этот раз он поступит на мечтанный философский, в мой дом он больше не вернется, ибо его ждала новая жизнь.
В странные дни кануна мы практически не общались, нам никак не удавалось поговорить. Впрочем, мы и не стремились, но недоговоренность лишь усложняла наше существование под одной крышей.
Виталию оставались два последних экзамена, я все порывалась как-то разрешить наше расставание, но случая так и не нашла. И все же понимая нелепость создавшегося напряжения, утром, когда Виталий должен был уехать, скорее всего, навсегда, я решилась зайти в его комнату.
Он не спал, видимо. Вид у него был замученный и почти сумрачный.
— Я завтрак тебе принесла. У тебя сегодня, вроде бы, предпоследний экзамен?
— Да, после завтра последний, и я свободный человек. Кстати, сегодня история, – грустно заметил он, глядя куда-то в бок.
— Надеюсь, ты железно подкован?
— Надеюсь, вы же с живого с меня не слезали.
— Мы, судя по-всему, больше не увидимся, - с трудом проговорила я.
—Судя…– неохотно буркнул Виталий, по–прежнему не глядя на меня.
— И когда вы устраиваете проводы и, кажется, помолвку...
— Не все равно ли! – рассердился он, отвернувшись к стене. —
Пьянка, она и есть пьянка, под любым соусом. И потом, решал не я, а родители Лены, они чокнутые. Без этой пьянки отец мне Лену не отдаст. Короче, после завтра я приезжаю, а наследующий день я практически женатый человек, отец Лены нас увезет.
Кажется, впервые Виталий злился на себя, а не на меня.
— Что ж, тогда прощай, и всего тебе наилучшего. У нас ремонт в школе, подготовка к учебному году, в общем, вздохнуть будет некогда, – не зная зачем, сказала я, направляясь к дверям.
Виталий вдруг выскочил с постели, перекрыл собой дверь. Каким еще мальчиком он мне показался со своим голым торсом, от чего мне и вовсе стало не по себе. Да, наверное, так все и должно было быть, именно так. Виталий же будто ждал чего-то, очень важного для него, но потерялся, и вновь прыгнул в кровать, закрывшись с головой одеялом.
Внешне Виталий выглядел старше своих лет. Широкие плечи, крепкие сильные руки, ранняя щетина придавала ему некоторую солидность. Юность же пока не отпускала его, сохраняя нежный румянец на щеках и доверчивый, открытый взгляд. Присущая ему ироничность лишь подчеркивала в нем детскую наивность. О молодость Виталия я билась, как бабочка о стекло. Иногда я не знала, что сильнее ненавижу: его слепую, дерзкую молодость или свои взбунтовавшиеся тридцать семь лет.
————
Виталий уехал. «Все, все!» - твердила я, пытаясь убедить себя в том, что выстояла. Только победила ли?
В день последнего экзамена Виталия, меня разбудило сердце, я не понимала, билось оно или утратило жизнь. Неужели я ждала? Явь прощания мне была не по силам. И вряд ли в прощании нуждался сам
Виталий. Он был так сосредоточен на будущем, что для него не только бывшее, настоящее не имело значения. Он весь стремился лишь к тому, чтобы как можно скорее избыть необходимость настоящего, в котором была ли я?
Все что я знала, наверное: мне необходимо дожить до утра, когда тревоги, ожидания, страх канут в безвозвратность.
До обеда я была в школе. В суете, в заботе, даже забылась.
Возвращаясь, я увидела во дворе своего дома друзей Виталия, неприятная слабость, словно молнией прожгла все тело.
— Что вы здесь делаете?
Ребята заговорили разом. Они говорили о переживаниях Лены о тревоге ее отца. По их предположениям, Виталий должен был давно приехать, вот они и решили его искать у меня.
— И совершенно напрасно, – невольно злилась я. — Здесь ему больше делать нечего, так что…
— Но если вдруг, скажите ему, что мы его ждем, там отец Лены волнуется…
— Вряд ли «вдруг», и потом, пока вы здесь, он там…
— Да-да, мы побежали, вы извините.
Ребята с гамом умчались прочь, оставив тревогу мне.
Я вошла в дом. В нем царила тягостная пустота. Машинально пройдя за стол, столь же машинально села, я словно провалилась в отрешенность. Сколько просидела, тупо глядя за окно, не знаю. Очнулась внезапно. «Да что же это я, у меня дел куча, а я сижу!» Давно мечтая добраться до буфета, я с жаром принялась очищать его, ставя банки, пакеты, посуду – на пол. Но, вспомнив о замоченном белье, переключилась на стирку. Увидев в мойке брошенную посуду, принялась ее мыть.
Начиная, и тут же бросая, я напряженно следила за ходом солнца. Не спешило оно к закату, не подгоняло приход вечера. Мне же необходимы были сумерки, от них ближе к утру, – к освобождению.
Своего чувства я не понимала, дела меня не успокаивали, а раздражали. Не выдержав, превратив дом в хаос, я ушла в комнату, легла.
За окном блеснул предзакатный свет на макушках деревьев, еще немного и – ночь. Ожидая, как мне казалось, последнего мига, задремала ли, внутренний удар ли заставил меня резко подскочить.
«Не он! Просто что-то упало». – Мысль защита раздалась, как выстрел. Однако шаги в кухне становились все отчетливее. Во мне каждая жила, каждая клетка натянулись в струну. И все же еще была надежда спасительной грезы. Но…
— Вы где? Вы спите?
Увы, разум напрасно боролся со все знающим сердцем. Он пришел, он не мог не прийти, не мог уйти – не оглядываясь.
По голосу Виталия, я сразу поняла, что он изрядно навеселе. Это мне предало некоторое мужество.
— Черт возьми, вы дома или нет!
Непроизвольно, спешно убрав с лица переживания, поправив волосы, платье, я вышла, но только за порог.
— Что у вас здесь за погром, я чуть ноги не сломал, неужто ничего не слышали, я вас что, разбудил?
— Я затеяла генеральную уборку. Я никого не ждала, тем более тебя. Ты у меня что-нибудь забыл?
Напускной холод, увы, не гасил волнения в голосе. К счастью, Виталия, кажется, не интересовали оттенки в моем голосе. Слегка
покачиваясь, смущенно улыбаясь, он пытался извиняться, смешно поднимая и опуская плечи.
— Я… вот тут… – Он держал перед собой бутылку шампанского. – Понимаете, там кто что, Лена спать пошла, а я… вот и… выпьем?– С доверчивостью ребенка, только пьяного ребенка, предложил он.
— Наверняка еще остались те, кто может тебе поддержать компанию, я то здесь причем?
— Нехорошо говорите, Антонина Ивановна.
Придерживаясь за край стола, Виталий сел, принялся откупоривать шампанское, но у него плохо получалось.
— Сейчас. – Отставив бутылку, он долго что-то искал у себя в карманах. Вытащив мятую пачку сигарет, удивленно на нее посмотрел.— Не потерял и не скурили. — Сунув в рот сигарету, и забыв ее прикурить, он вновь вернулся к бутылке. — Счас сделаем. Антонина Ивановна, а вы не хотите спросить, сдал я или нет… непослушное попалось, – сердился он на вино.— В вашем доме все так…
— Мне кажется, тебе хватит, как тебя такого отпустили?
— Меня никто не держал, и вообще я сам по себе… – В этот момент выстрелило вино. — Бумс! Черт, я тут пролил. Бокалы давайте…
— Я не буду.
До сих пор не замечая, что я стою у двери своей комнаты, Виталий заметался взглядом в поисках меня.
— Как, вы не хотите выпить за мои успехи!? – с пьяной обидой воскликнул он.
Я не знала, что говорить, что делать, я говорила то, что первое приходило в голову. Подойдя к столу, я вытащила из его пачки
сигарету, закурила.
— Ба, еще одно открытие, вы курите?
— Когда-то баловалась в институте.
— Выпьем? – на этот раз он не спросил, а вызвал, и вполне трезвым голосом. Не дожидаясь ответа, он сам нашел бокалы, сполоснул их под краном, и разлил в них вино. Один бокал дав мне.
— Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, – выдохнула я, и без остановки высушила бокал до дна. — Еще! – потребовала я.
В недоумении Виталий вновь налил. Выпив разом и этот, я с грохотом поставила бокал на стол.
— А теперь все! Уходи, Вит!
— Что же это у нас с вами все шиворот навыворот, два года ни войны, ни мира! Вы и с мамой так дружили, на расстоянии сотни верст!– с горькой досадой воскликнул он.
— Замолчи! Тебя ждут друзья, Лена, и вообще на дворе ночь, я хочу спать!
— Спать! – Взвыл Виталий, словно его в пах ударили.— Да если бы я знал… если бы понимал…
И внезапно схватив бутылку, он со злостью бросил ее во входную дверь.
Казалось осколки зазвенели внутри меня.
— Это невыносимо!– вскричала я от необъяснимого страха, пронзившего мое сердце, убегая в комнату.
Я и порог толком не успела переступить, как вдруг Виталий кинулся за мной.
— Простите, простите!
— Мне не нужны твои извинения, мне ничего от тебя не нужно, только исчезни, испарись ты наконец!
От, бессилия, и еще от чего-то непонятного, но давящего, сводящего с ума, я начала все крушить со своего рабочего стола.
— Не надо, не надо!
Виталий обнял меня скорее от растерянности. Вдруг растерянность в его глазах сменилась взглядом, который я уже видела однажды. Прежде чем я успела осознать неотвратимое, его губы завладели моими. Он целовал меня, как измученной жаждой пьет воду из ведра: жадно, ненасытно. Не давая мне опомниться, прийти в себя, опьяненный страстью обладания, он опрокинул меня на кровать, целуя шею, плечи…
Он злился на платье, которое невольно сдерживало его порывы, ибо не допускало до желаемого. Внезапно он схватился за ворот платья руками и изо всех сил рванул его напополам. Он целовал мою обнаженную грудь с неистовством запретного …
— Тоня…Тоня… – опьяненный шептал он.
— Вит… Вит…– невольно шептала и я, теряя последние силы от сладко горькой истомы, захватившей все мое существо……
Так сошедшая с ума августовская ночь вершила мой будущий рок.