Кода-то в молодости ранней, собрав котомку за плечо,
Вздохнул, всплакнул он горячо и вышел с бабкой на крыльцо.
Дала наказ та на дорогу: «Иди отсюда, ты, ей Богу! Нет проку от тебя.
Уж, может, в стороне далёкой пристроишь ты себя. Ах, да!
Ещё тебе совет, уж больно глуп ты и гордец, да и отчаянный подлец.
С людьми веди себя пристойно. Будь ласков, вежлив и держись достойно.
Хотя, какой в том будет прок? Тебя раскусят мой внучёк…
Вот крест тебе мой на прощанье, даст Бог и сбудется желанье!»
Всем видом скуку выражая, покинул дом, всех проклиная…
Юнец. Гордыню возвышая, ногою твёрдою ступая, попал в далёкие края.
Обетованная земля! О, Украина то была!
Страна горилки, хлеба, сала. Она его врасплох застала.
Нажраться, выпить и упасть вот высшая на свете благодать.
Но промотав всё до гроша, нуждой гоним, пришёл в войска.
Учиться надобности нету. Харчи, оценки по навету,
Сдавай друзей и все дела. Диплома корочка красна!
Однако, есть одна беда, служить заставили юнца. Погоны, звёзды и айда!
Щит Родины! Вот где наука, а для него сплошная мука. Здесь знания нужны.
Приборы, кнопочки, пульты познаний требуют они, дипломов корки не годны.
Пять лет мытарился, страдал, на всех в тихую он писал: доносы, кляузы...
И вот, вокруг него один лишь сброд.
Но вновь опять пришла беда, в стране гражданская война.
Дымит пожарами земля. Присяги верные сыны в горах Кавказа полегли.
Метаться начал он, решать, как лучше с армии сбежать, присяги зов не выполнять.
Забавно было посмотреть, как офицер наш стал худеть.
Переживаньями томился, к начальству сбегать умудрился.
Он плакал, хлюпал и страдал, он за себя переживал…
Вставая горько на колени, исчезли здесь задатки лени, просил начальство: «Отпусти! Раскусят там меня бойцы и, справедливости дав ход,
Они возьмут меня в расход!»
И индульгенцию свою он получил, давая мзду. Честь, совесть офицера хая,
Погоны на ходу срывая, пустился он в Москву.
Неоном ярко заливаясь, в народе, как «помойка», славясь,
Стоит Москва на берегу, всех обирая на корню.
«Моё!»,- подумал наш стервец. Уж развернусь я, наконец.
Работать нет совсем нужды, путь лизоблюдству проложи,
Стучи, подсиживай и жди. В конце итог – снимай плоды!
Одно учесть не смог хапуга, таких здесь тьма,
все заняты места.
Душа его занемогла: «Деваться мне теперь, куда?»
Сидит герой наш у дороги и нет конца его тревоге.
Блестит асфальт, дорога та змеёй уходит в никуда.
Мечты свои перед собой в асфальт вбивает он ногой.
Вдруг, откуда-то из тьмы выходят бравые мужи.
Подтянуты, сажень в плечах, ему так просто говорят:
«Эй, мужик! Чего сидишь, ногами здесь асфальт долбишь?
Долбить так будешь до утра, преобразуется дыра! Подумай, дурья голова!»
И выплеснув нужду малую, обратно скрылись в тьму густую.
По ходу, дав два щелбана, ткнув пальцем в рёбра, гогоча.
Обиды всхлип раздался вмиг, и горло вновь поджал кадык,
Зубами скрипнул в тишину… «Нет, я, пожалуй, посижу, а то ведь в морду получу…»
Настал рассвет и утомлённый побрёл дорогой искривлённой
Судьбе на встречу. Что она за поворотом сберегла?
Цвела страна бандитским раем. И всё, и вся мы одобряем.
Заводы, фабрики, поля давно спустили с «молотка»!
И вот в такие времена пригрелась подлая змея. В таможне,
Нужен был такой. Полнейший, чтобы был «отстой»…
Чтоб «дырки» оным затыкать, к какой-то матери послать,
Шпынять, глумится, развлекаться, ну, в целом, в общем, забавляться…
Он щёки надувал исправно и делал умное лицо, глаза выпучивал, на что
Смеялись все там горячо. Веселью не было конца, стоял там хохот до утра.
Сходили с рук ему проступки, во многом шли ему в уступки,
Желая знать, где и когда, доколь возвысится звезда невежества от дурака.
Юродивым от ныне слыл, повсюду мягко он ходил и дюже клянчить всё любил.
Хотелось сладко жить ему, с небес достать злату звезду:
«Вот, только, «работь» не хочу…»
Такое слово у него в мозгу застряло, от того плевали в сторону его.
Однажды в коридоре длинном, нагнулся он и…
С горяча, кто-то дал ему пинка.
Раздался визг и вот она дистанция для спринтера…
Задал герой наш стрекоча, жаль попа слишком тяжела,
Скользила по полу она…
Но вдруг включились тормоза. Возникла перед ним стена.
Удар серьезностью своей потряс всё здание… Ей, ей!
Глава уперлась в монолит, довеском задница летит!
Шлепок, удар… Вот чудеса, сквозь задницу глядят глаза!
Такое видеть не всегда доводится ведь нам, друзья!
На краба видом походя, стекало тело, а стена стояла мирно, как всегда.
Тут слёзы брызнули из глаз, с обиды челюстью затряс, взглянул вокруг,
Что за дела, смеются все, жизнь весела!
Он злобу тихо затаил, руками челюсть призакрыл, гордыню выпятил вперед
И павой, так себе идет.
День задался. Таможня вся смеялась с самого утра!
Дела пошли с весельем в гору. Из уст в уста, переходя, шла слава впереди мальца.
Начальник видит, что за диво, работать стали все игриво.
Девчата, парни чрез: «Ха, ха!» Свернули горы. Вот те на!
Умом начальству не понять, кому ж звезду златую дать?
В минуту радости такой, к нему подходит наш герой.
В глаза начальству он глядит и за рукавчик теребит.
Лицом о грудь начальства трется, застенчиво так, значит, мнётся:
«Работаю я здесь давно, а вам, ведь, в общем, все равно, кому достанется оно…
Ну, это… золото… того… отдайте мне, что вам с него?
А я хвалиться им начну… и славу в мире обрету.
И подлость мелкую свою к врагам я вашим оберну.»
«Ну, что ж, коль первым подошел, и речь учтивую завел,
Отдам тебе злату звезду, но, если что, тебя найду и в порошок тебя сотру!»
Такое, сделав заключенье, начальник выказал сомненье…
Однако, вдруг махнув рукой, отдал льстецу он «золотой».
Ах, как малой-то разошелся, нетерпением извёлся, пока до зеркала дошёл.
Знать час его уже пришёл. На грудь взирает он любя, горит, горит его звезда.
Стоит пред зеркалом столпом и нимб светится над челом!
«Уж я вам всем! Я, вот, вот так! Згною, сошлю, спалю! От так!»
Запас словарный схож с нолем, зато амбиции кругом витают в разуме больном.
И уж представил он себя начальником почти полка!
Да, что там полк! Таможня вся теперь ему подчинена!
Рукою вправо, влево указывает смело. Медалькой он трясёт кругом,
И возомнил себя отцом… народа. Наций всех главком!
Про таких, обычно, говорят неприлично, допуская в высший свет,
Сторонятся. Тихо, мирно извинятся, ищут повод, чтоб смотаться.
Игнорируют в общенье, за такое поведенье. И «заляпаться» боятся,
Чтоб потом не отмываться. От того он желчью полон и, как будто околдован.
Злобой, завистью кипит, свысока на всех глядит, чем несказанно смешит.
Ищет он себя слабее, надежду гадкую лелея,
Что есть на свете человек ему рабом служить во век.
Кто ищет, тот всегда найдет, такая истина слывёт в народе,
Даже идиот сию истину блюдёт, ласкает и с любовью ждёт.
Дождался ведь, что небеса подустали от глупца, изыскали дурака
Проклиная всё и вся, подружили их слегка. Оказалось навсегда.
Чёрной, южной крови тот, также подленько живёт. Вороват и «бычеват»
Злобно смотрит, и рога направляет нам в сердца. Хочет жить он налегке,
В кошельке иметь «тенге». Чтобы, кто-то за него поработал, вот и всё.
Вот таких он взглядов был. Может, что я и забыл.
Жизнь свела их вместе на другом уж месте. Не в таможне, не в быту,
А в «отсидке» на посту. В организацию одну приблудились на беду.
Только та беда была не у них, а у других, кто «пахал» теперь за них.
Вот, что я скажу друзья, вы б послали их туда, откуда жизнь у них пошла!
Два урода из ларца одинаковы с лица, две гадюки, два хлыща,
Да и крысы им родня. Не хватает у меня гадких слов для дураков,
Идиотов и лжецов. Вот такие стервецы мешают жить нам, подлецы.
Отдохну, пожалуй, я, ведь описать всю жизнь нельзя, особенно когда она
Подонками наводнена!
И еще прошу прощенья, коли вызвал отвращенье. То не быль, а сказка,
От которой тяжко. Как сказали б в старину: «Чтой-то-о-о, смысла не пойму.»
Только в сказке сей намек, добрым молодцам урок. Коль не вняла голова,
Значит, видно, не судьба. «Проходите мимо!» - скажем мы учтиво.
Кто нашел с собой сравненье, то не я, а проведенье… Силу я таку нейму,
Описать натуру всю. Если схожесть на лицо, случайно, в общем-то, оно.
И еще раз повторюсь, не виноват я… Всем клянусь!!!
:)
2009 г.