“… он так сладострастно любил свою правоту, что полагал,
что все дозволено тому, кто борется с неправдой"
(Умберто Эко, "Имя розы")
В отверстом синем небе Божий престол и сонмы ангелов, ниже - одинокий всадник на горизонте, зеленые холмы Таскании, апельсиновые рощи, дома, башни, Едем и врата рая, Адам и Ева у запретного древа, кающиеся грешники, окрестности Флоренции, церковь Санта Мария Де Фиоре, папа Урбан V, император Карл IV, кардиналы, Фома Аквинский, Святой Доминик, ущербные и уродливые еретики, лжеапостолы, язычники, миряне… а под ногами у всех - бесстрашная свора черно-белых псов отбивает у волчьей стаи наполовину задушеных овец из папского стада. Это фреска «Триумф Церкви» Андреа Бонаюти да Фиренце в Зале капитула Санта Мария Новелла во Флоренции. Она была заказана монахами-доминиканцами, чтобы увековечить роль ордена в борьбе с лжеучениями и еретиками. Пятнистые собаки, грызущие волков, и есть доминиканцы, «domini canes” - псы господни.
Конечно, это игра слов. Своим именем орден обязан основателю - Доминго де Гусман Гарсесу, родившемуся в Испании в 1170 году, монаху и проповеднику, известному в последствии как св. Доминик. Жизнь святого изобилует чудесами и знамениями, а также сверхъестественными подтверждениями его правоты и полномочий, исходящими непосредственно от Девы Марии. Именно она благословила своего ревностного почитателя на борьбу с еретиками. По преданию образец монашеской одежды доминиканцев был получен непосредственно от их небесной покровительницы: «Блаженны носящие этот хабит достойно, имеющие символ безмерной милости, вытканный руками Приснодевы для членов её семьи“,- написано в хронике ордена.
Доминиканцы были блестящими знатоками католического богословия и ревностными борцами с плотью. Иногда - своей, но большей частью - чужой. Именно они дали миру великих инквизиторов , сочeтавщих личную скромность и непритязательность с воистину нечеловеческой жестокостью и преданностью идее, и не менее великих еретиков, упорствовавших в своих заблуждениях даже перед лицом мучительной и позорной смерти.
Любому правителю выгодно иметь дело с одной религией, а не с дюжиной разных верований. Борьба с разномыслием - это борьба за утверждение единой идеологии.Со времен императора Константина ересь считалась государственным преступлением. В средние века церковь и гоcударство совместно боролись с еретиками, искореняя их огнем и мечом, поэтому на фреске Андреа Бонаюти изображены две собаки, одна из которых смотрит на императора, а другая - на папу. Псы господни ожидают распоряжений, готовые сорваться с места по первому мановению руки, рвать и кромсать любого во имя укрепления светской и духовной власти.
К двенадцатому веку авторитет католической церкви заметно пошатнулся. Альбигойская ересь охватила весь юго-восток Франции. Альбигойцы были дуалистами. В их представлении жизнь была войной между небесным богом добра и земным богом зла. У них не было властных структур. Верующие жили общинами, в которых было два уровня посвящения. Честность и бескорыстие альбигойцев привлекли на их сторону значительную часть французского дворянства. В 1209 году папа Иннокентий III объявил против них крестовый поход. За 30 лет было убито около миллиона французов, как еретиков, так и правоверных католиков. «Бейте всех, - напутствовал крестоносцев папский легат Арнольд Альмарик, - Господь узнает своих!» Ересь выжгли каленым железом. Та же участь постигла и вальденсов - последователей Питера Вальдо, проповедовавших отказ от собственности, право на свободное чтение Библии, ценность человеческой жизни и непротивление злу. Вальденсы, или лионские нищие, не признавали католической церковной иерархии и многих церковных установлений. Несмотря на то, что их движение более всего напоминало первоапостольскую церковь, вальденсов преследовали на протяжении четырех столетий. Быть вальденсом означало носить в себе приговор к смерти. Однажды, в Испании казнили пятерых францисканцев, только потому, что братья несколько пообносились и напоминали своим нищенским видом учеников Питера Вальдо. Этого подозрения оказалось достаточно для того, чтобы лишить их жизни.
С 1232 все полномочия по розыску и разоблачению еретиков были переданы доминиканцам. Они старались оправдать доверие с воистину собачьей верностью и целеустремленностью лягавых. Университетские города Париж и Болонья стали центрами подготовки доминиканских богословов. Именно доминиканцы Альберт Великий (1200-1280) и Фома Аквинский (1225-1274) соединили христианство с античной философией. Альберт занимался алхимией и сделал ряд предсказаний о будущем, более чем на тысячу лет вперед. Он говорил, что через семьсот-восемьсот лет после его смерти люди полетят на Луну и Марс, а через тысячу лет (в 2280-м году) ангелы небесные будут сходить с неба. Круг его интересов и занятий был небезопасно широк и многообразен, но вклад в католическое богословие еще больше. Немаловажным был и тот факт, что несмотря на подозрительные занятия науками, Альберт никогда не сомневался в целесообразности церковной иерархии и устоях католичества. Это позволило ему дожить до глубокой старости, потому что «псы господни» никогда не ищут ереси там, где нет сомнения в авторитетах.
Благодаря успехам в создании и изучении католического богословия, доминиканцы стали главными экспертами в вопросах веры. Они заложили основы демонологии и написали большинство учебников по распознанию и уличению ведьм, "чтобы как духовные, так и гражданские судьи располагали готовыми приемами пыток, ведения суда и вынесения приговора". В частности, “Молот ведьм», написанный Яковом Шпренгером (1436-1495), деканом Кельнского университета и приором Генрихом Крамером, известным под именем Инститорис (1430-1505), выдержал около тридцати изданий на немецком, французском и итальянском языках. Именно этим ученым мужам принадлежит идея об особой предрасположенности женщин к колдовству и общению с нечистой силой.
Эта мысль, возникшая в воспаленном мозгу средневековых извращенцев, благополучно дожила до нашего времени и неоднократно встречается в трудах харизматических специалистов «по различению духов». Процент раскрываемости был очень высок, потому что подозреваемые обычно не выносили пыток и сознавались в наведении порчи, сожительстве с дьяволом и прочих вредоносных деяниях только для того, чтобы прекратить свои мучения.
Существует средневековый анекдот о двух монахах, отправившихся в мир собирать подаяние. Один из них был молод, воспитывался с младенчества в монастыре и никогда не покидал его стен. Проходя мимо деревни, он увидал девушек, работавших в поле. «А это что за существа?» - изумленно спросил он у своего старшего товарища. «Бесы», - ответил тот, не поднимая головы.
Особого размаха инквизиция достигла в Испании, на родине св. Доминика. За шестнадцать лет проведения «следственных мероприятий» под руководством великого инквизитора монаха-доминиканца Томазо Торквемады (1420-1498) в Кастилии было сожжено около девяти тысяч человек. Еще шесть тысяч приговоренных, успевших вовремя сбежать за границу, были сожжены заочно. Для этого изготовлялись специальные чучела. Большинство пострадавших были евреями-маранами, заподозренными в притворном принятии христианства. Смерть подстерегала еврея и в церкви, и вне ее. Святая инквизиция не заботилась о спасении его души, она стояла на страже политических и экономических интересов государства. А государство в свою очередь интересовала возможность безнаказанно присвоить имущество злополучных чужаков.
Была и другая причина. Для сплочения вокруг национальной или религиозной идеи всегда нужны внутренние враги - еретики или люди другой национальности. Поскольку евреи во все времена были классическим и самым востребованным вариантом козлов отпущения, необходимо было отсечь всякую возможность их ассимиляции посредством крещения. Через полвека та же идея посетит протестантские мозги великого реформатора Мартина Лютера (1483-1546): "Если я найду еврея, желающего креститься, я отведу его на мост через Эльбу, повешу ему на шею камень и столкну в воду,”- говорил он. А еще через четыреста лет фашистская организация «немецкие христиане» потребует изгнать евреев из всех немецких церквей. Так фашизм оказался вполне совместимым с религией верноподанных «псов».
Писание называет грехом вполне определенные вещи и не разделяет их по степени тяжести на более или менее греховные. «Псы господни» в чрезмерном усердии создают собственную шкалу человеческих прегрешений, основанную на предубеждениях, традициях и преклонении перед властью и силой земных правителей. Их богословие основано на казуистике и извращенном понимании Писания.
Чешский проповедник Ян Гус (1369-1415) последние месяцы перед казнью провел в тюрьме доминиканского монастыря. Одновременно с делом Гуса, на соборе в Констанце рассматривалось дело антипапы Иоанна XXIII, преступные деяния которого включали убийства, изнасилования, содомию, продажу церковных должностей и растление малолетних. Несмотря на тяжесть грехов, антипапа казнен не был и после недолгих мытарств получил доходное место епископа Тускуланского. А чешский священник, отличавшийся чистой и безупречной жизнью был сожжен на костре как злостный еретик. Свободомыслие Гуса оказалось намного опаснее в глазах светской и духовной власти, чем самые омерзительные уголовные преступления. «Папа и император, как два огромных кита, разорвали сеть апостола Петра», - говорил Гус. Он знал, что слияние церкви и государства приводит церковь к духовному перерождению и упадку. Одной этой мысли, высказанной нищим чешским священником было бы достаточно для того, чтобы взойти на эшафот.
Протест, зревший в недрах католической церкви, вырвался наружу в шестнадцатом веке. Религия феодализма дала трещину. Назвать Реформацию внутрицерковным делом просто невозможно. Война велась за передел власти. В изготовленной для массового протестантского употребления истории этой религиозной революции сглажены все углы, портреты главных героев идеализированы, а неудобные факты благоразумно преданы забвению. Но полуправда как была, так и остается ложью. Отцы Реформации боролись с инакомыслием теми же самыми методами, что и инквизиторы-католики. Иногда они даже превосходили их в коварстве и подлости. Все, кто по-большевистски оправдывают кровавые деяния реформаторов исторической необходимостью, так же далеки от Евангелия, как Каиафа и Понтий Пилат. Грехи не переносятся в сферу культурной относительности. Ненавидящий ближнего, созданного по образу и подобию Божьему, ненавидит Бога.
Во времена большой религиозной перестройки главной ересью, с которой боролись все «отцы реформации», было крещение по вере. Анабаптисты, крестившиеся в сознательном возрасте и отказывавшиеся крестить своих новорожденных младенцев, подвергались жесточайшим гонениям как со стороны католиков, так и со стороны протестантов. Протестантская церковь была неотделима от государства, что позволяло ей классифицировать любое инакомыслие как ересь, а ересь, как государственное преступление. Уже в 1527 году в протестантском Цюрихе был вынесен первый смертный приговор за крещение по вере. После этого анабаптистов бросали в тюрьмы, топили в мешках с камнями, обезглавливали и жгли на кострах повсеместно. В 1538 году реформат Мартин Буцер (1491-1557) заявил на диспуте с анабаптистами, что грех отделения от государственной церкви во много раз превосходит грехи безнравственной жизни.
Эта мысль была далеко не нова и принадлежала идейным врагам реформаторов, от которых они сами не так давно отделились. Но что такое ересь и кто такой еретик определяют те, в чьих руках находится власть. Победителей не судят. С переменой власти приходит и перемена парадигмы. То, что было ересью вчера, становится истиной сегодня. Слияние церкви и государства позволяет святошам лицемерно перекладывать ответственность за свои преступления на государственные законы: оказывается, церковь не казнит никого, она просто консультирует судебные и карательные органы в вопросах догматики. Тем не менее, жизнь и смерть подсудимого полностью зависит от «консультанта». «Сервет получил по заслугам за свою ересь, но произошло ли это по моей воле? - писал Кальвин о человеке, сожженном на костре в протестантской Женеве - Его погубило не только нечестие, но и самонадеянность. И какое я совершил преступление, если наш совет, по моему, правда, настоянию, но в соответствии с мнением нескольких церквей, положил конец его отвратительным богохульствам? Пусть Бодуэн поносит меня сколько угодно, но, по мнению Меланхтона, у потомков передо мной долг благодарности за то, что я очистил Церковь от такого вредного чудовища».
Несколько ранее подобную мысль выражает Цвингли (1484-1531): «Если магистрат найдет кого-либо нарушителем общественного устройства, кто может повредить тело Христа, оставаясь живым, магистрат может лишить такого жизни. Потому что лучше, если один член погибнет, чем все тело. Поступая таким образом, магистрат служит Богу». Цвингли безбоязненно ставит знак равенства между государством и церковью, искажая слова Христа в угоду светским правителям.
Вскоре к этому мнению пришли и другие «отцы Реформации», которым и самим совсем недавно грозил костер католической инквизиции. Бывшие еретики кинулись отлавливать и уничтожать всех, кто не разделял их взглядов на крещение, Троицу, предопределение ко спасению и вечерю Господню, обвиняя их в ереси и богохульстве. В религиозном мире снова восторжествовало секулярное правило: прав тот, у кого больше прав. То, что было ересью для одних протестантов, представлялось неоспоримой истиной для других: так Лютер ненавидит Цвингли и считает его еретиком, Кальвин поносит и объявляет врагами Христа всех, кто проявит хотя бы малейшее сопротивление его власти.
Оказалось, что жестокая и кровавая война с инакомыслием не была порождением католицизма. Корень зла таился не в догматах, и не в церковном устройстве, а в антиевангельских приоритетах.
«О Господь, когда Ты пребывал на земле, не было никого мягче и милосерднее Тебя, никого, кто бы с большим снисхождением сносил издевательства; оскорбленный, оплеванный, осмеянный, увенчанный терновым венцом, распятый вместе с разбойниками, глубоко униженный, Ты молился за тех, кто нанес Тебе все эти обиды и поносил Тебя. Истинно ли, что Ты так изменился теперь? Я взываю к Тебе, во имя Твоего Святого Отца: действительно ли Ты приказываешь топить, разрывать клещами до самых внутренностей, посыпать солью, кромсать мечом, поджаривать на медленном огне и с помощью всевозможных пыток как можно дольше, до смерти, мучить тех, кто не следует всем Твоим предписаниям и заповедям с такой точностью, как этого требуют твои толкователи? О Христос, действительно ли Ты одобряешь все эти деяния? Истинно ли Твои слуги те, кто устраивает подобные бойни, где так терзают и кромсают людей? Когда Твое Имя призывают в свидетели, действительно ли Ты присутствуешь при этой жестокой резне, словно жаждешь человеческой крови? Если бы Ты, Христос, действительно требовал этого, что же тогда оставалось бы делать сатане? О, какое ужасное кощунство, утверждать, что Ты, как и он, творишь якобы то же самое! О сколь же низок человеческий дух, если приписывает Христу то, что может быть волей и выдумкой только дьявола!», - писал в шестнадцатом веке протестант Себастьян Кастеллио (1515-1563), главный оппонент прославленного богослова Кальвина, считавшего, вопреки Писанию, что еретиков нужно уничтожать физически.
Кастеллио бесстрашно назвал ересью претензии религиозных лидеров на исключительное право объяснять и толковать Писание, а казни еретиков - преступлением. «Сжечь еретика никогда не означает защитить учение, - писал он, - это означает лишь одно – убить человека».
Когда главной ценностью религиозного лидера становится любовь к власти и собственной правоте - пылают костры и льется кровь мучеников. Фанатизм - это вера, движимая ненавистью. Фанатики воспринимают любое несогласие с их взглядами как ересь, противление Слову Божьему и хулу на Святого Духа.
Тот, кто понимает ценность любой человеческой жизни, никогда не станет палачом и убийцей. Нужны ли Иисусу Христу псы, охраняющие Церковь огнем, мечом и сборниками человеческих постановлений? Нужны ли Ему обвинители, судьи и палачи?
Царство Христа не от мира сего, а единственный справедливый Судия всех - Бог.
Примечание:
В качестве иллюстрации использован фрагмент фрески А.Бонаюти "Триумф Церкви"