Вступление
Оглядываясь назад, я задаю себе вопрос: "Что сделал, ты, что успел в жизни? Ты - Иван Григорьевич за свои долгие годы жизни, за семьдесят с лишним лет. Что отдал людям и что получил от них?" Поэтому я и решил написать повесть о себе, о предках, чтобы будущие потомки знали обо мне и прошедших временах нашего поколения.
(Подпись Ивана Григорьевича)
До моего рождения и часть моего детства записаны со cлов моей бабушки - Прасковьи Ильиничны. Она была главной в воспитании меня до 6 лет.
Глава 1. Рождение
Не подумайте, что я какой-то необыкновенный человек, если хватило смелости взяться за перо. Я такой же смертный, как и вы, читающий эту повесть.
Родителями моими были крестьяне из бедной семьи Савушкиных. У наших предков в избах картинных галерей не было. Даже фотографий не было. Ведь ближайшая была в городе Валдае, от нас за 18 километров. Родословная передавалась из поколения в поколение. Хорошо, когда кое-кто ещё помнил прадеда, а предка старше того и звать-то как забывали.
Я попытался частично восстановить нашу родословную на прилагаемой схеме в виде дерева от прапрадеда до наших дней.
Родился я в лютом январе 1906 года при необыкновенных условиях. В тот период, в начале двадцатого века, у крестьян не было ни врачей, ни фельдшеров, ни опытных акушерок. Беременные женщины при родах пользовались опытом старых бабок, да знахарок... но и тех для меня не оказалось...
Только что отпраздновали люди встречу нового 1906 года. Гуляли все святки до крещения. У всех было чем угостить гостей по случаю таких праздников. У плохого хозяина на этот случай были мука для пирогов, мясо из баранины, не говоря уж об овощах - картофеле, соленых грибов и капусты. На масло скапливали сметану всю осень. Варили крестьянское пиво из ячменного солода.
Все святки мороз был не велик. Для молодёжи погода только на радость! Девчата по вечерам гадали, смотря при ясной луне через кольцо в воде и через зеркало, в мечтах о своём суженом и замужестве. Днем катались с горы на санках под крутой уклон, начинавшийся от деревни до самого озера. Смеху, шуток, визгу девок и парней было не мало. Они часто опрокидывались на ухабах и сугробах. Мальчишки разжигали костёр и прыгали через огонь, увлекая за собой и девчат. Девушки собирались в кучки, пели частушки, подыгрывая языком.
В крещение рано по утру уходили в церковь, неся в руках разного рода посуду, чтобы после освящения воды в проруби озера набрать святой воды. Святили ею всех домочадцев, скот, дворы, конюшни и пили её все, ожидая избавления от всех болезней и нечистой силы.
Погода для мальчишек была раздольем: они, раскрасневшись, носились с палками в руках, гоняя мерзлый шарик из конского навоза. Эта игра напоминала хоккей. Состояла она из очерченного круга с ямками по кругу согласно количеству игроков. Одна ямка-лунка была в центре круга. Центральный мальчик имел в лунке шарик и должен был загнать его в лунку зазевавшегося мальчика, который не смог защитить свою лунку. Зевака должен был водить.
Через недели две после крещения завыли метели с сильным снегопадом. Ветер выл на разные голоса в печных трубах. На улицах выросли такие сугробы, что не выйти из дому ни за сеном, если оно не привезено из полевых стогов, ни за дровами, если не запасено у дома.
Вот в этот злой холодный месяц январь 22 числа старого стиля суждено было появиться мне на белый свет при необыкновенных условиях. Представьте себе тот период царской России. В деревнях не было ни врачей, ни акушерок, кроме ветеринара, жившего в соседней деревне.
Час моего рождения произошёл в деревянном хлеву, где зимой держали скотину. Хлев был разделён на три секции: в одной - маленький телёнок, рядом с ним овцы с ягнятами , в третьем поросёнок 3-4 месяцев. В передней части направо от двери хранился небольшой запас сена на корм и соломы для подстилок. Этот хлев при свидетелях домашних животных и был моим родильным домом. Первое впечатление о жизни для меня было не радостным - было очень холодно, пока лежал на соломе. Во-первых я нашёл способ согреться - стал плакать, жалуясь окружающему обществу, а оно с немигающими глазами и любопытством уставилось на меня, издавая своё мнение, каждый на своём языке. В их глазах сверкал отблеск фонаря, висевшего на стене.
Мать не могла сама управиться со своими делами и принялась звать на помощь, зная что кто-то в доме услышит. В доме произошел полный переполох, услышавши крик со двора. Все домашние знали, что молодуха пошла во двор добавить корм скоту на ночь и что-то долго не возвращается. Бабушка, сообразив в чём дело, быстро налила в ведро воды из чугуна, прихватила какие-то тряпки и, набросив на плечи полушубок, выбежала во двор. Крестясь и причитая молитву, она в потьмах прошла по двору, где лежала корова, жуя свою жвачку, и открыла дверь в хлев.
- Устиша, скромница ты этакая! Неужели не сказать было, что пора родить? Ты ведь постеснялась наших и ушла во двор. Я всех бы выгнала из дому, если бы знала, что тебе время родить!
- Ничего, Маменька! - так звали бабушку все домашние. - Я шла по двору с охапкой сена, да поткнулась. Фонарь то был в хлеве за стенкой, ну, и кольнуло в спину... Тут и началось!
- Всё-таки, Устинья, ты крепкая женщина! Ведь первенец, а ты почти управилась...
Все процедуры были выполнены. Бабушка во что-то меня завернула и я перестал плакать, почувствовав тепло той одежды, в которую был завернут. С помощью бабушки мать была доведена до избы и уложена в кровать.
Моя мать Устинья Фёдоровна была действительно крепкого здоровья, высокого роста. Всем видом похожа на обыкновенную русскую крестьянку, с широким лицом, полным, но правильным носом, серыми глазами и русыми волосами. Родителей у матери не было в живых, она осталась круглой сиротой семи лет и до замужества жила в Бологом у попа. Сначала в няньках, а потом работницей. Родители матери - Фёдор Михайлович и Мария Филипповна умерли в одном году, оставив Устишку, братика Ваню 6 лет и сестрёнку Федорку 4 лет.
Тётя Устинья Филипповна с мужем Иваном Михайловичем взяли к себе всех троих, а родной дом был закрыт и забит досками на окнах. У дяди Ивана было небогатое хозяйство. Иван Михайлович был непревзойденным рыбаком в деревне Никитеревец. И у него всегда для гостей находилась рыба. А если вдруг рыбы не оказывалось, то он на ночь уходил на озеро Лиственник и утром рыба была для гостя. Им тяжело было прокормить семью в шесть человек. У них тоже был сын Иван, пяти лет. Прожив с осени 1888 года до лета, кое-как перегоревали невосполнимую утрату родителей. (Дом матери в деревне Никитеревец я посещал когда уже мне было лет 10-12. Она показывала его мне.) Принялись дети помогать по хозяйству помогать кто как мог. Убрали озимый хлеб с небогатого урожая.
После уборочной была в дорогу снаряжена телега с сеном. Тётя напекла подорожников из ржаного теста с начинкой из гороховой муки. Запрягли лошаденку и поехали в город... Долго все плакали, расставаясь с Устишей, может быть надолго. Когда скрылась из виду телега, тётя Устинья позвала домой двух Иванов и Федорку... Приемного стали звать с тех пор Большаком, а на год младшего - Малыхой. Так они до старости и остались: Большак и Малыха.
Рос в этой семье Иван Большак, с возрастом втягивался в крестьянскую работу. Стал широкоплеч, коренаст, как говорят в людях. Так он и жил тихой мирной жизнью... до первой империалистической войны 1914-1918 гг. Был взят в армию. Сестра Устинья провожала его до самого Валдая, идя по шпалам железной дороги. Как чувствовала - провожает навсегда... Он в том же году был убит.
Федора выросла до невесты и рано была выдана замуж за Захара в соседнюю деревню.