Воздух зашевелился, разгоняя глухую томность вечернего закатного часа. Полную тишину нарушал шорох перекатывающихся песчинок по сухой, раскаленной солнцем земле. Ласковые, но в тоже время зловещие потоки приносили с собой запах смолы и дыма. Выражение его лица резко стало напряженным – черные брови сосредоточенно устремились к переносице, он водил носом по воздуху, словно, дикий зверь – Латиф знал, откуда дует доводящий до безумия восточный ветер.
Таким я его и запомнила. Грустный взгляд теплых темно-карих глаз всегда был немного отстраненным, но неизменно преисполненным нежности и доброты ко всему, что его окружало, казалось, он извинялся за свое присутствие. Была в его глазах одна деталь, которая делала взгляд Латифа трогательно драматичным – ресницы. Чернее черного они как-то несчастно и в тоже время до дрожи красиво перистым каскадом опускались вниз. Уже тогда я понимала, что готова вечно просто тихо наблюдать за ним, смотреть на его мягкий профиль – сглаженную линию носа и слегка пухлые, нежные губы, длинные ресницы и четкие, разлетающиеся в стороны, как крылья ворона, брови.
В его присутствии, казалось, даже время наслаждалось им, забывая идти. Потому год, проведенный с Латифом, прошел для меня не быстро и не медленно. Словно в мире с ним не было времени вообще.
Лето мы проводили в пустыне под шорох песка и скорбную музыку дудука. Крадущие способность дышать закаты и рассветы отделялись друг от друга холодными и мистическими ночами, какие бывают только на просторах Аравии. Опасные и беспощадные восточные ветры уносили с собой все, что напоминало о реальности. В один момент они выжигали за собой любые проявления жизни, подобно, вселяющему благоговейный страх Шерги[1] , в другой – они ласково и зовуще овивали мои ноги, словно, полы длинного шелкового платья. В те дни я поняла, что пустыня - женщина: сколько раз я слышала ее поющий голос, уносимый вместе с песчаными барханами туда, где была неведомая для живых земля.
Зима стала для нас чем-то, что накрыло все наши печали и беспокойства о будущем за невесомой снежной пеленой. Жизнь как сон. Жизнь как наркоз. Прошлое уходило и не оставляла следа, будущее не наступало никогда.
Латиф подолгу сидел напротив голубовато-серой, спящей под снегом мечети. Ее минареты величественно и спокойно устремлялись в зимнее небо цвета штормового моря. Здесь открывалась для меня самая безмятежная и заставляющая трепетать душу картина - медленный вальс снежинок вокруг его знойного тела. Снежинки нежно и обреченно опускались на поцелованную солнцем горячую кожу и находили там на мгновение свой последний приют. Чуть дольше они жили на его ресницах и волосах. Серые лохматые звездочки засыпали в черных упругих локонах. Казалось,мягкие кудри настолько черны, что не имели отблеска. Припорошенные снегом волны были равны по красоте заснеженным вершинам Кавказа. От крепкой голой шеи веяло жаром, и вокруг расплывались терпкие волны аромата арабских масел.
Затем меня снова приковывал его взгляд - смиренный и отсутствующий он пронзал недвижимую печаль, нависшую над городом. Брови снова были настороженно сдвинуты, челюсти плотно сжаты, что выдавала суровая линия, идущая от скулы до блестящей, черной, с серебристыми отливами, словно хвост чернобурки, бороды.
В карих глазах косо витали голубоватые, бархатные искорки, отражались острые минареты и ничем непобеспокоенное зимнее небо.
Латиф был всем. Он был затянутыми кальянным дымом темными коридорами, случайно оставленной в кофейне книгой, никому неизвестного автора, терпким, душным ароматом пряностей и масел, печальной музыкой дудука… Снегом и пустыней, самым отчаянным криком и безмятежной тишиной…
Сейчас о нем напоминает только красный арабский платок, который, не смотря на прошедшее время, все еще пах специями и солнцем, пах так, как сам Латиф. Этот платок так и остался символом короткой жизни, проведенной с ним. Под этим платком скрывалась буйные жгучие кудри и еще более буйные, до сих пор неизвестные мне мысли, которые заставили его в один день исчезнуть. За какими ветрами он пошел? Что его всегда звало в этих диких и опасных воздушных потоках? Что каждый раз превращало его в животное, отчаянно бегущее за зовом крови…. Эти вопросы так мучительно требовали ответа много лет. Одно я знаю точно, знай я ответы на эти вопросы – я была бы его вечной спутницей в мире, сгорающем в красных раскаленных песках.
1 - Шерги – крайне сухой, жаркий и пыльный восточный или юго-восточный местный ветер в Марокко, дующий со стороны Сахары.