Предпраздничная суета. Три часа до Нового Года. Козлевич лихо гнал потертый жизнью "Уазик", собирая на лобовое стекло мягкие хлопья снега. Проспект двоился в глазах разноцветной сверкающей лентой. Поворот, и вот уже бурлящее здание телецентра, забитая стоянка, распахнутый настежь парадный вход.
Саша выскочила почти на ходу, схватила ртом морозный воздух, распахнула короткую шубку. За ней, чертыхаясь, скрюченно выползала съемочная группа.
- В студию, Семенову!- не оборачиваясь крикнула она оператору и побежала. Они сами разберутся, а ей еще кучу дел надо успеть. Сегодня, сегодня, сегодня... . Сегодня ее день, точнее вечер и даже ночь. Гордая и прямая, она заскочила в распахнутую дверь. С ней здоровались, приветственно поднимали руки, даже пытались приобнять. Она уклонялась, никому не отвечая, иногда улыбаясь. Нет времени, быстро, быстро... .Мелькали лица, знакомые и не очень, веселые, уже поддатые, в дурацких колпачках, конфетти, с бокалами и бумажными стаканчиками. Потом, потом, потом... .
Вот и ее кабинет, ключ в замок и телефонная трель в кармане. Блин, да что же это...да где ты там... . Не глядя ответила.
- Арбатова? Вернулась уже??
- Только зашла, Иван Матвеич, сейчас поднимусь.
- Нет! Стой! Давай обратно, где твоя команда?
- Как обратно? Да не знаю, разбежались уже все... .
- Ах ты ж...неважно, дуй в операторскую, бери кого найдешь, скажешь- мой приказ и пулей на Манежную, Козлевичу я позвоню.
- Иван Матвеич, ну почему я ??? Только зашла, Новый Год на носу !!??
- Арбатова! Митинг оппозиции на Манежной, сечешь? Давай пулей, Сашка, кого я еще на такое пошлю?
Действительно, кого, думала она уже слетая по лестнице. Митинг на Манежной, под Новый Год! На такое-только ее, Сашку, Александру Арбатову, самую популярную ведущую канала, столицы, а может и всей страны! И уж самую красивую, это точно.
Снова сверкающим коридором, толчеей тел, мельканием лиц. Выхваченный у кого-то из рук стаканчик с шампанским, воздушный поцелуй, небрежная отмашка рукой. Где-то в углу белела злобно стареющим лицом бывшая прима, сразу отодвинутая на второй план ее, Сашкиным появление. Плевать на тебя, ты уже в отстое, а мне всего двадцать четыре, я молода, красива , талантлива и я люблю эту бешеную жизнь!
Дверь операторской распахнулась чуть не пинком. Никого не было, лишь в углу молчаливо копался один из молодых. Как же его зовут, вроде ездил с ней пару раз... .
- Э-э...слушай, как там тебя??
Он посмотрел на нее изумленно, почти испуганно.
- Саша.
Да, точно, тезка, вспомнила она, Тополев, кажется.
- Тополев?
- Да.
- Давай, хватай что есть и быстро за мной!
- Я ???
- Нет, я, б..я !!! Живо, живо, Матвеич лично приказал!
Вышла не оборачиваясь, слыша как он торопливо и бестолково мечется по комнате, роняя предметы. Вот послал бог помощничка, ладно, она и так справится, лишь бы снял как надо, без факов.
Козлевич уже рычал мотором у входа, она привычно запрыгнула в кабину: - На Манежную!
- Этот с тобой?
- Да! - и высунув голову в окошко: -Тополев, давай ты уже быстрее, не телись!
- Так, на Манежную сейчас только справа, проулками,- бурчал в седые усы Козлевич. Саша нетерпеливо постукивала каблучком в пол, взгляд ее случайно упал на фотографию водителя. "Почему Козлевич?- мелькнула мысль,- у него же другая фамилия?" Но мысль эта тут же пропала, как и многие другие, ненужные или неважные. Она уже была там, на Манежной, где Новый год, митинг, оппозиция, ОМОН, пьяные счастливые лица, свет прожекторов , гирлянды и в центре всего этого - она и ее магические слова: - " Мы ведем наш репортаж...!"
Митинга на Манежной не оказалось. Оказались там пара видных оппозиционеров и с десяток кучкующихся возле них личностей. Но это ей не помешало.
Она бегала от группы к группе, выхватывая то тут, то там знакомые знаменитые лица. На интервью не было ни времени ни возможности, но она все успевала.
Пара слов, пара вопросов, брошенная фраза, лезущие в обьектив лица, крики, тосты. Сашка хватала кого-то за руки, хохотала, шутила, успевая одновременно и вставать правильно под камеру и фиксировать взгляд и держать в кадре знаменитостей. Ее тоже узнавали, тоже хватали, тырились в камеру и размахивали шампанским. Тополев при этом умудрялся все время быть рядом и она перестала обращать на него внимание, зная, что он непременно где-то возле нее, как прижатый к ноге мопс.
Они успели убежать за час до курантов, продраться через забитую людьми площадь и найти их "уазик", поднятый Козлевичем на тротуар. Дорога назад в телецентр оказалась короткой, хотя торопиться не было смысла. Она знала, что останется здесь на всю ночь, как и большинство остальных, кроме, может, самых мелких сошек, да самого крупного начальства.
Впрочем, о начальстве это она зря... Матвеич, не к ночи помянут, перехватил ее на входе, она отмахнулась, сказав, что через пол-часа будет готов монтаж и потащила за собой взмыленного Тополева, путающегося в ремнях сумок и аппаратов.
- Сам смонтируешь?
- Да. Смонтирую.
- Пол-часа хватит?
- Хватит.
Ну вот и все. Можно передохнуть, расслабиться, закрыть дверь, присесть, даже развалиться в кресле. На забытом сотовом два десятка звонков, так, по работе, мать, сестра, ничего срочного... . Надо выпить кофе, а лучше вина, даже коньяка. Она распахнула окно в морозную ночь. В студии не курят, но кто ей скажет. Боже, как хорошо... . Честно заработанная сигарета закружила голову. Боже, как хорошо... .Она потушила свет, небо над крышами было светло-синее, а там, наверху, бездонно-черным. Как медленно тянется время, когда некуда спешить. Пока смонтируют фильм, пока сделают диск, она может посидеть вот так в тишине еще немного, еще десять минут. Передышка перед последним финишным рывком, до завтрашнего утра.
И тут снова зазвонил телефон.
- Арбатова?- голос директора показался ей странным.- Поднимись ко мне.
Что, уже сделали диск? Сашка и не заметила этих пятнадцати минут. Она с неохотой выкинула сигарету в ночь и вышла, не закрыв окно.
В просторном кабинете на последнем этаже сидели несколько человек. Впрочем, все, кому полагалось здесь быть. Она вошла и сначала даже не обратила внимания на наступившую тишину. Праздник остался далеко внизу. На большом экране замерло ее лицо, почему-то в черно-белом изображении.
- Присядь, -раздался голос. Кто-то нажал кнопку и лицо на экране ожило ее голосом и улыбкой. Оператором Тополев оказался классным. Она чуть было не залюбовалась сама собой, потом удивилась, а через пол-минуты медленно опустилась на стул.
- Идиот... .
Вся съемка оказалась черно-белой. Оператор забыл поменять объектив. Все было необычайно ярко, живо, сказочно красиво, но только двух цветов. Никто ничего не произнес и она тут же поняла почему. На экране была лишь она одна. Камера была направленна только на нее, на ее лицо. Вот она что-то говорит, к кому-то обращается, что-то спрашивает. Вот смеется, по-детски легко, запрокинув голову. Где-то за ней, смазанными суетливыми пятнами мелькают лица. Их не видно, как не видно никого из тех, с кем она говорит. Их просто нет, они где-то далеко, в другом мире, потому- что этот мир, снятый оператором, был только ее.
- С кем ты ездила, Саша?- спросил Матвеич.
- С Тополевым, - тихо сказала она.
- Тополев?- удивился кто-то сзади,- он же уволился.
- Как уволился?
- Сегодня утром заявление принес, еле упросили до вечера поработать.
Сашка вдруг поняла, что не может отвести глаз от экрана. Кто-бы мог подумать, что не цветное изображение может быть настолько живым. Она никогда не видела себя такой. Тополев убрал все краски, весь грим, весь застывший на ее лице макияж. Иногда камера замедляла бег и время останавливалось. И тогда происходило чудо. Пропадала гордая и самоуверенная богиня и оставалась она. Молодая, веселая, заводная девчонка. Вот ее задумчивый взгляд, искренний смех. Чистое, не сокрытое гримом лицо. Такой, наверное, ее видел отец. Такой, ее видели те немногие, кто по-настоящему любил. Любил... . Боже мой, так вот в чем дело. Да как он посмел? Кто он такой вообще? Как он сумел...?
Камера остановилась, замерев. Последний кадр- она смотрит в объектив, прямо на него. Наверное, хочет что-то сказать, но слов не слышно. Да их и нет, все заслонили ее глаза. Мягкие, глубокие, изумительно красивые на фоне черного неба и блестящих снежинок. Все.
Почему-то никто не решался заговорить. Наконец Матвеич тихо кашлянул.
- Сашка, мы конечно это выпускать не будем. И диск ты забери, ни к чему что бы кто-то знал вообще. И...иди-ка ты домой, Сашка.
Она даже не помнила, как вышла из кабинета и спустилась вниз. Куранты отзвенели пять минут назад. Она их даже не услышала. Коридор был усыпан обертками и шуршащими конфетти. Что вообще произошло? Ничего, кроме того, что этот парень разрушил всю ее жизнь. Такую ладную, красивую, такую успешную и вдруг, сразу, такую пустую. Как она сможет теперь смотреть на себя саму? Как сможет видеть свое лицо иначе, чем видела его несколько минут назад? Как сможет когда-нибудь верить кому-то, каким-то словам о любви, после того, как он сделал это так?
Побитый "уазик" подкатил, она не раздумывая, и не особо соображая залезла в кабину.
- Домой тебя отвезти?- спросил Козлевич.
- Домой?- переспросила она.- Иван Григорич, у вас выпить есть?
- Козлевич хохотнул и достал из-под сиденья бутылку коньяка. Она отхлебнула прямо из горла раз, другой, зажмурилась, закусила предложенным яблоком.
- Иван Григорьевич,- слова вдруг дались ей тяжело.- Вы знаете, где Тополев живет?
- Знаю, - не сразу ответил он.
- Отвезите меня к нему.
"Уазик" мягко выехал со стоянки, Козлевич выкрутил руль, поворачивая.
- Ни к чему это, - произнес он.- Ни к чему это, Саша.
Она посмотрела на него удивленно. Коньяк еще шумел в голове и она не сразу сообразила.
- Вы...знали?
- Знал? Видел. Как он на тебя смотрел видел. Глаза-то не обманешь.
- А я вот не увидела.- Она взболтнула бутылку, передумала пить и зажала ее коленями. -И про себя подумала: "Дура".
- Поехали покатаемся, - сказал Козлевич.- Я не тороплюсь, ты вроде тоже. Покажу тебе Москву. - Она вдруг засмеялась, помотала головой и приложилась к горлышку. " Все хорошо, все хорошо, все хорошо..."
- Это точно, - согласился Козлевич. - Поехали, ночью все по-другому видиться. Ты выпей, не жалей, у меня еще есть.
Она согласно кивнула, выпила и вытерла щеку ладонью. "Уазик" мягко и неслышно катил по враз опустевшим улицам.
- Да ты поплачь , дочка, поплачь. Смотри, какая красота вокруг, когда еще такое увидишь?
- Никогда, - призналась она и выставив наружу ладонь, поймала большую пушистую снежинку. Которая тут-же расстаяла.