Питер, начало девяностых.
Нестерпимо хотелось курить и, щелкнув зажигалкой, я втянул в себя смертельную для хомячка порцию никотина. Дым очистившись в легких, белым облаком повис в номере. В обычном люкс-номере питерской гостиницы Пулковская .
На видавшей всякое, широкой кровати спала Жанна. Почти целиком накрытая мятой простыней, из-под которой только волной струились пшеничного цвета волосы, да выглядывала малюсенькая и трогательная пятка.
- Пит.
Позвал я тихонько друга и сразу ощутил в своей ладони его холодный, кожаный нос. Братэлло никогда не будил меня по утрам и не устраивал собачьей показухи, убеждая меня, что терпит из последних сил.
- Сейчас, сейчас сходим, дай докурю.
Сказал я ему, с удовольствием сокращая себе жизнь, как об этом предупреждает "Минздрав".
***
Друг всегда разговаривал со мной полушепотом. Даже отдавая команды, он едва шевелил губами. Но по мне, так и вообще молча мог бы это делать. Думаю, что он и меня понимал, не заставляя по утрам терпеть до последнего. Изредка, но бывало, когда он один на кухне пил водку, то становился болтлив и говорил, и говорил, путаясь и повторяясь. В конце концов он засыпал там же, на кухонном диванчике. А по утрам, извинялся.
- Ну что брат, наговорил я тебе вчера... Кому же еще рассказать могу? Ты ведь у меня душевный, ты простишь. Простишь ведь?
После чего, потрепав мне уши, сгорбившись, уходил в ванную. Как он говорил - на реинкарнацию. Душевный-то, душевный... Душа и у черепахи в панцире есть...
А я Друг !
***
Перед выходом пришлось повесить на себя "бисмарк", как табличку-пропуск. Терпеть не могу весь этот золотой набор, который определяет имидж. Каждой эпохе требуется свой стиль превосходства. При Сталине, это был мышиного цвета френч, при Хрущеве, косоворотка. Во времена Брежнева котировались золотые звезды и любой, в душе ефрейтор, был просто усыпан разноцветными значками. Теперь входным билетом стали печатки и цепи, позволяющие вход в ресторан даже в кроссовках. Что будет в цене в следующем сезоне ?
Широкое лицо швейцара стало еще шире, когда он услужливо открывал нам дверь. Я заметил, что Пит показал ему язык. Старина Пит в людях разбирался лучше всякого дипломированного психолога. Если ему кто-то не нравился (о чем он всегда ставил меня в известность), то его настороженность сразу передавалась и мне. И он никогда не ошибался.
Моя скромная Volvo, на парковке среди сверкающих лаком, навороченных и, в своем большинстве, некогда угнанных красавцев, стояла, как конек-горбунок в конюшне арабского шейха. Пит оглядев машину, умчался к кустикам, а я достал еще одну сигарету.
***
Как я не боролся, но ничего с собой поделать не мог. Каждый раз, стоило мне освежиться утром, как наступало ощущение страшного голода. Желудок сводило, и обратный путь под насмешливым взглядом друга, я всегда проделывал более быстрым шагом. Нет ни чего лучше геркулеса! Но где его здесь взять? Придется катышки грызть. Как говорит друг:
- За неимением баксов и кредитка сгодится.
***
Пит чавкал консервы из большой настольной вазы, когда из душа вышла Жанна с косичками мокрых и потемневших волос. Замотанная в оранжево-полосатое полотенце, она была похожа на мультяшную осу. Оставляя на ковре жемчужины капель, она подошла ко мне и, откинув мокрые волосы, от чего по комнате веером разлетелись брызги, спросила:
- Может у нас есть хоть пиво?
Конечно, у нас было, и не только пиво. Поднимаясь, я прихватил с собой из бара бутылку холодного шампанского и что-то в ярких пакетиках. Чистые, не окантованные тушью голубые глаза, слегка потрескавшиеся, а от того зовущие губы, шея балерины и острые плечики с большой, словно кулон, каплей воды на ложбинке между грудей не могут оставить никого равнодушным. Ну, может, только Пита, у него свои пристрастия.
- Да, конечно, - почему-то почти хрипом ответил я ей. И не сводя с нее пристального взгляда самца, начал раскручивать проволоку, которая сдерживала напор веселого безумия под пробкой.
***
Глаза бы мои не видели...
Для этого достаточно уйти в другую комнату и смотреть телевизор. Но что делать со звуками и с запахами? Оглядевшись, чтобы никто не подглядывал (вон тот диктор в телевизоре или двойник в зеркале), я занялся медитацией.
***
Хорошая девчонка, эта Жанна. Заметными толчками пульсируют тонкие нити вен под прозрачной кожей на груди и шее. Она лежит с закрытыми глазами, такая податливая и безвольная. Ее запах, напоминает запах той, с кем я прожил три года, из которых каждый день помню до сих пор в малейших подробностях. Но Жанна не она. Хотя чем-то и напоминает.
Редко среди проституток попадается такое сокровище. В своем большинстве это вульгарные и лишенные фантазии, оживленные куклы. Этакие автоматы с газировкой из советского прошлого. Кинешь копейку, получишь просто шипучку, за три - с сиропом.
Но почему я не могу забыть ту, выкинуть из памяти ее навсегда, ампутировать, что бы больше никогда не болело?
... Пожалуй надо дать Жанне еще стольник...
***
А вот зря он так легкомысленно отпускает девочку. Неужели он не видит ее взгляда, неужели не чувствует, что она медлит лишь потому, что ждет, что надеется. Руки ее ласковы, а голос ее музыкален. Я ведь чувствую, я практически готов принять ее второй, после него. А уж если я кого полюблю, то готов без колебаний за него отдать свою собачью жизнь. Без запаса для себя. Он это знает. Ну скажи ей, что позвонишь, пообещай ей, что вернешься. Ты не ошибешься, она будет тебя ждать. Только тебя, ну и меня, конечно...
Нет. Не сказал. Ушла...
***
До "стрелки" оставалось еще три часа. Именно загодя я начинал нервничать, чтобы потом, уже совершенно хладнокровно говорить и действовать. Лоб предательски покрывался испариной, а руки начинали непроизвольно дрожать. Следовало принять душ и собрать себя в кучу. Кроме того, надо успеть заехать в один из двориков на Марата, где меня в тайнике дожидается ТТ и две обоймы. Менты в брониках и касках, как на войне, стоят на перекрестках и возможная облава может быть некстати.
***
Дааа. Сегодня еще предстоит. Вижу, как он задергался. Нервничает, но это пройдет. Это как и у меня, холодеют лапы, когда вижу, что другого выхода нет. Но как никто не может знать о температуре моих лап, так никто не может знать, что он, прошедший огонь и воду, вот так парится, оставаясь сам с собой.
Но странно! И мои лапы вдруг похолодели. Что это? Почему я так встревожен? Ведь подсказывает мне мой собачий внутренний голос, что что-то ему угрожает.
Что? ...
***
Холодный душ, это как раз то, что сейчас необходимо. Помню, как в детстве нервничал перед прыжком с одной гаражной крыши на другую. И потом, когда, попав в армию, защищал свою жизнь с автоматом в руках в стране, где царил "развитОй социализм". Все знали, что в Афгане ограниченный контингент выполняет интернациональный долг, но никто не знал, что война уже давно шла в границах самого Союза.
Я ничего не мог с собой поделать. Может, какой психолог и разьяснил бы мне, как с этим бороться. Но где найдешь такого? Кто и как мне сможет обьяснить, почему я сейчас в Питере и зачем я еду туда, откуда могу не вернуться?
Пойти исповедаться? Рассказать все, что накопилось, священнику, чтобы поколебать его веру? Да и вообще. Все эти кресты по центнеру на шее, окропленные святой водой. Окропление ею окропленных кровью машин, дворцов и ритуалов. Финансирование строительства пряничных храмов? Нет, это не мое. Так я не могу. Отвечать мне самому и один раз. Так зачем искать лазейку для списывания своих грехов?
Под зеркалом я увидел маленький бумажный цветочек из волос Жанны. Очевидно, она забыла его здесь не случайно. А может, я напрасно не спросил у нее телефонный номер? Такие девчонки встречаются одна на тысячу.
В дверь постучали, сперва едва царапаясь, а затем громко, требовательно.
Горничные так не стучат. Но вид Пита успокоил, и я, прикрывшись полотенцем, щелкнул замком.
***
Друг журчал водой в ванной, когда я услышал ее шаги в коридоре. Она почти бежала и бежала к нам. Я знал, что она вернется. Но я не мог понять, что ее заставило так нервничать. Я это понял, когда он открыл ей дверь и впустил в номер. Ее глаза были полны тревоги и вела она себя странно.
***
Это было Жанна. Но какая! Качаясь, как пьяная, она отвратительным голосом, растягивая провинциально слова, начала мне что-то говорить, оттолкнула, проходя в ванную:
- Слуушай, извини. Я тута заабыла помаду, а это не турецкий хрен каакой, а лаанкоом наастоящий.
Затем вышла из ванной и, громко чмокнув меня в щеку, со словами: - Паакедава парнииша, ты был оочень ничего! - шатаясь, вышла в коридор...
Я смотрел на Пита, он смотрел на меня. Мы ничего не понимали. И только, заглянув в ванную, чтобы повесить полотенце, я увидел написанное пальцем по мокрому зеркалу:
- Берегись под машину подложили.
Значит, вот зачем был нужен этот цирк. Милая, милая Жанна, спасибо тебе! Теперь я знал, что они знали. Конечно, меня вычислили и, конечно, приняли меры. Мои расшалившиеся было нервы натянулись, как струнки. Я был совершенно спокоен. Если это бомба, то она рванет не здесь. Но если это подстава, то взять могут сразу, как только я сяду в машину. В обоих случаях на стрелку я не попаду, а это будет значить, что проиграл. Если не хуже...
- Ну что, Пит, что ты думаешь по этому поводу, - спросил я мысленно друга и тот улыбнулся мне, завиляв обрубком хвоста.
***
- А что я могу думать по этому поводу? Если я скажу тебе, забирай Жанну и поедем все вместе куда-нибудь в деревню, ты ведь не послушаешь меня. Ты ведь ждешь от меня ответа, что там? Так об этом я сообщу тебе сразу. Сам знаешь, и Жанна зря рисковала. Но по моему, по собачьему мнению, они ведь знают, что ты с другом. Поэтому наверняка перестраховались и нас ждет еще и стрелок. Ну да, что мы, стрелков не разнюхаем? А зубы, сам знаешь, какие у меня, шпалы перекушу...
***
- Пошли ?
***
- Пошли ...