Резвились морозы.
Снег, казалось, вылеплен из бриллиантового пластилина, вот он блещет гранями, но стоит его примять, как он превращается в пошаговое чутьё следопыта.
Шаги неширокие, чудятся в этих шагах отметины протекторов шин.
Слепленный снежок будто повторяет твои движения.
Вот кто-то осёкся, смазал след, будто по стеклу размазали сливочное масло, скошенный корёжит он ночное гуляние.
А вокруг фейерверки, плаксивые, они разлетаются бисером слёз по мучнистой мгле.
И считаешь взорванные разноцветными каменьями деньги, ведь тот, кто вспарывает ночь огнями, получает столько же эмоций, как и сторонний наблюдатель.
Праздники издохли.
Не слышно уже бряцание фужерами, словно ключами, когда нечто новое входит размашисто в дом.
И видны лишь гирлянды, не отвыкнуть обывателю от ощущения новогоднего.
Да ещё в кучах мусора облысевшие ёлки, непахнующие и стриптизно раздетые от новогодних игрушек.
Солнце елозит на одном месте - не улечься в горизонте постели, дни одинаковые, без примеси тепла.
Нарумяненные морозом щёки, как зимний грим, который не тает, а горит клоунским пламенем на лицах людских.
Сколько же продлится очарование зимы?
Она голодными метелями подметает дорожки, и снег мотыльковыми хлопьями всё кружит возле зрачка фонарей.
Деревца обернулись в манто снеговое, и даже рябиновые цукаты склёваны.
Квартиры – скворечники с окнами греют жителей растопленным жаром батарей.
А чаёк кипяточный с малиною лечит холодящую хворь.
Но настанет весна, я верю, и сгниёт снежная шубка, будто сожранная молью тепла, и растекутся ручьи по ухабам и извилинам земли, и блины сковородочным жаром отпразднуют очередную оттепель.