Никулин пришёл в себя через двое суток в больничной палате. Он открыл глаза и никак не мог понять, где находится. Рядом с ним на растяжках лежали ещё двое больных. Один из них улыбался, а второй стонал и звал медсестру.
Иван не помнил лиц этих людей. Последнее, что он запомнил перед взрывом - лицо водителя грузовика, мелькнувшее через лючок в бронемашине. Оно было злым от ненависти. Потом вспышка... и сильный удар о землю, выбили из сознания.
Иван пошевелил голову – острая боль пронзила позвоночник, и он снова потерял сознание. Когда Никулин пришёл в себя, около койки находились врач и медсестра. Медсестра ставила укол, а врач щупал пульс.
- Пить, - прошептал он и открыл глаза.
Солнечные лучи, через окно грели стену палаты, где стояла койка, и Иван чувствовал тепло и наслаждался им.
- Пить, - чуть громче повторил он, и поглядел на врача.
Врач вздрогнул и наклонился.
- Не разговаривайте больной, рано ещё, - тихо сказал он, - а водой тебя напоит сестра. Потом повернулся и что-то сказал медсестре, и та вышла.
Процесс поения выглядел достаточно просто. Ивану вставили в горло трубку, подняли стакан над головой и убрали зажим, и он почувствовал, как холодный ручеёк стал стекать в желудок. Возникшее раньше чувство жажды утихло, и он закрыл глаза.
Он не слышал, что говорил врач в палате, все его мысли были заняты одним вопросом – кто он? и как попал на больничную койку? Всё, что осталось в памяти - это на всю кабину злобное лицо смертника.
- Никулин, - услышал он, сквозь забытьё чей-то голос и открыл глаза.
Человек, напротив, назвавший его по фамилии, привстал на локтях и смотрел в его сторону.
- Ты, что нас не узнаешь? – последовал вопрос, и Иван вместо ответа закрыл глаза.
- Я тот самый лейтенант, а рядом капитан Алексеев, что вместе ехали на семинар в Моздок. Вспомнил?
- Да не напрягай ты его, Сергей. После таких ран, не то, что вспомнить, видеть и слышать никого не хочется, - сказал второй голос и застонал.
Иван снова прикрыл глаза…,«Никулин…, Никулин. Кто это?»
Он напряг память, и в голове возникла до боли известная картинка с паутиной на потолке, где маленький паучок, пытался поймать большую муху.
«Так это ж он Ванька Никулин в детстве со своим пауком на потолке, - обрадовался он. – Значит, он и есть Никулин. Я тот самый Ванька Никулин!» - и ощущение радости вновь охватило его.
Прошло два дня. Память медленно возвращалась к больному. Скоро Иван вспомнил всё. Вспомнил и о Софье…
За месяц до командировки в Грозный он заезжал к ней в Моздок, и провёл там два дня. Это были незабываемые мгновенья. Они много гуляли по улицам, ходили в кино и ресторан. Но самыми счастливыми для Ивана были бессонные ночи, проведённые с любимой девушкой наедине. В тот раз они договорились, что весной сыграют свадьбу. Но война разрушила все планы…
Иван не хотел, чтобы Софья видела его беспомощным и слабым, поэтому решил не заявлять о себе, пока не поправится.
***
Прошла ещё неделя, проведённая в госпитале…
За это время у Никулина прошли резкие боли, как и у соседей по палате. У Ивана осталась боль в позвоночнике и в ногах, а сломанная рука, облачённая в гипс начала шевелиться.
Уже, со стороны соседей по палате, звучали плоские шутки по поводу медсестры Тани…, но Иван упорно молчал о Софье.
Офицеры хорошо знали о своих травмах, понимая, что здесь они надолго. У Никулина был сломан позвоночник и раздроблена левая рука, Алексеев отделался переломом обеих ног, а у Колосова вместе с переломами руки и ноги, был ещё ушиб позвоночника.
Капитан Алексеев со свойственной ему убеждённостью говорил Никулину причину ранений:
- По всей вероятности в момент взрыва осколки фугаса пробили обшивку бронетранспортёра, и один из них сильно поранил тебе руку, а другими осколками были убиты водитель и офицер, а нам с лейтенантом повезло – ни одной царапины.
- Значит, водитель и капитан погибли? – с грустью переспросил Колосов. – Встану на ноги - не будет пощады этим бандитам. Слово офицера! – пообещал он.
- Так уж повезло…, - подал голос Иван. – Покалечило, как через мясорубку. Но зато живые!
Кроме подобных разговоров, были и другие. Вечером, перед сном, рассказывали друг другу разные истории. Капитан Алексеев часто вспоминал про младшего брата, когда тот был мальчишкой, а потом, уткнувшись в подушку, плакал. И в палате наступала тишина.
- У тебя, Степан, брат один был? – после некоторого молчания спрашивал Иван.
- Один, - глухо отвечал тот, не стесняясь, слёз.
На этом разговор заканчивался, и каждый думал о своём.
В конце недели в палату неожиданно вошёл полковник Надеждин – командир мотострелкового полка, в котором воевал Иван.
Он поздоровался и первым подошёл к кровати Ивана, поправил на себе белый халат и, улыбаясь, сказал:
- Мне вертолётчики рассказали, что ты, Никулин, был очень плох после ранения. Без сознания они тебя везли. А ты, я вижу ничего, оклемался и вполне нормально выглядишь.
- Это сейчас он «вполне», товарищ полковник, а две недели назад говорить не мог, - заметил лейтенант Колосов.
- Товарищ полковник, а как там мой укрепрайон? – спросил Иван.
- Стоит, куда ему деваться. Правда несколько раз боевики пытались прорваться, но танкисты с лётчиками хорошо поработали, и теперь это место обходят стороной, по горным тропам в город, как тараканы лезут.
Потом стал возиться с принесённым свёртком.
- Тут вам Чернышев посылку передал, - сказал комполка, разворачивая свёрток. – Шоколад, печенье, сгущённое молоко, - перечислил он, ставя банки и упаковки на тумбочку.
Закончив с пакетом, достал из планшета лист бумаги с российским гербом, и присев на кровать Ивана, сказал:
- Я, в общем, не только за этим к вам заехал, чтобы гостинца передать…. Вот наградной лист о твоём награждении и орден Мужества тебе... за штурм Грозного. Поздравляю, капитан!
Он достал из кармана красную коробочку и показал орден присутствующим.
От волнения Иван весь напрягся и, что было сил, выдохнул:
- Служу России!
В палате наступила гнетущая тишина. Товарищи по палате никак не среагировали на это, только капитан Алексеев тяжело вздохнул и отвернулся к стене.
Полковник почувствовал эту заминку и после некоторого замешательства, поправился:
- Конечно, можно было бы вручить орден после выздоровления, но как говорится: дорога ложка к обеду, вот я и решил воспользоваться этим. Так что не взыщи, если что не так.
Обида, с которой сказал об этом полковник, взволновала Ивана.
- Всё нормально товарищ полковник! Я очень рад, что вручили эту награду лично. А на ребят не обращайте внимания, у них свои взгляды на эту войну.
Командир положил на грудь Никулина орден, и добавил:
- Раз так,… можешь, прицепить себе орден, пусть знают, что ты герой! Да, кстати, девушка твоя знает о твоём ранении? – неожиданно громко спросил он. – Она, кажется, в Моздоке в больнице работает?
- Не успел ещё! – тихо ответил Иван. – Думал сначала встать на ноги, а уж потом…
- Эх ты, - Надеждин укоризненно посмотрел на Ивана. – Полгода от тебя вестей нет. Разве так можно! Она бог, что думает о тебе, а ты всё выжидаешь. Уведёт кто-нибудь – локти будешь кусать. Кто тут в палате старший? – спросил он, повернувшись к раненным и, увидев, как один в гипсе зашевелился, приказал: - Сегодня же организуйте поиск девушки, попросите кого-нибудь из медперсонала, пусть узнают о ней. А то этот скромняга сам об этом не попросит.
- Слушаюсь, товарищ полковник! Он нам об этом слова не сказал! Сегодня же разыщем! - твёрдо пообещал Степан.
На улице троекратно прозвучал сигнал автомашины.
- Это про меня вспомнили, - оживился полковник и засобирался. - Выздоравливайте командиры и в строй! - сказал он на прощанье - А ты Никулин, - Надеждин погрозил пальцем, - чтобы ничего такого не говорил девушке и не отказывался от неё. Знаю я тебя, какой ты правильный…
Он поправил свалившийся с плеч халат и, поскрипывая сапогами, вышел из палаты. Скоро на улице послышались голоса, а затем звук удаляющегося мотора протарахтел за окном.
После того, как полковник уехал, Иван убрал орден в коробочку и положил в тумбочку и облегчённо вздохнул, откинувшись на подушку.
Наблюдая по привычке за потолком, нарушив молчание, спросил:
- Вы что притихли? Или, что-то не так? – и, чувствуя, что ему придётся кое-что объяснить, добавил:
- К вашему сведению, награду я эту у полковника не просил. Не знаю, почему наградили именно меня, но в том бою за центр Грозного я от боевиков не бегал. До последнего отстреливался, пока самого не ранили. И полез я в это пекло со своими танкистами не из-за славы и наград, а потому что по-другому поступить не мог, потому что присягу давал, и выполнял приказ. Ведь я командир.
- У меня брата на площади убили, и никто не смог помочь, - ответил Алексеев. - С ним ещё двадцать человек погибли.… А за время штурма наши потери составили полторы тысячи убитыми и пропавшими без вести, и только потому, что кому-то захотелось отрапортовать, что Грозный взят. А за гибель солдат и офицеров сейчас откупаются орденами. Ты разве, Никулин, до сих пор не понял, что в этой войне нас всех подставили?
- А ты, капитан, хотел, чтобы на войне было всё разложено по полочкам? И все из неё вышли чистенькими и невредимыми? Ты же сам рассказывал о непредвиденных потерях…. Мне тоже многое в этой войне не нравится! Но так не бывает, чтобы в идеале! Война это грязная работа - всем не угодишь. Тем более воевать со своим народом нас никто не учил, и в училищах об этом не преподавали.
Вспомни, сколько потребовалось сил, чтобы одолеть фашизм? Сколько людей пришлось положить, чтобы добыть победу и освободить целые народы от коричневой чумы? И мы воюем с жестокими людьми, одной лишь разницей, там были фашисты, здесь ваххабиты. Мы с чеченским народом не воюем! Уясни это. И сейчас победа нам особенно нужна, хотя бы потому, чтобы другим «любителям независимости», кто захочет выйти из состава России, повадно не было. Мне не меньше тебя жаль тех солдат и офицеров, кто бестолково погиб, подчинившись бездарному приказу, но все они погибли в бою, и заслуживают и памяти и наград. И твой брат заслуживает это.
- Ни парламент, ни правительство, ни президент, ничего не сделали, чтобы остановить надвигающуюся войну на Кавказе, - продолжал негодовать Алексеев, не слушая Ивана. - Сначала вооружив Дудаева, а затем в течение нескольких лет, снабжая нефтью и деньгами. Это же так очевидно. Я сам в газетах читал! Предательство это…
- Товарищ капитан я не собираюсь с вами спорить, кто больше виноват, а кто предатель, - возразил Никулин. – Пусть этим политики и органы занимаются. Мне предельно ясно одно, что война идёт и, что в ней мы обязаны победить, иначе какой смысл в государстве, и в её вооружённых силах? И мы с вами присягали России, а не тем, кто хочет на ней заработать и её развалить, поэтому я буду выполнять любой приказ.
- Даже тот, в котором ты не уверен? – спросил Колосов.
- Даже тот, в правильности которого у меня будут сомнения, - поправил Иван лейтенанта, и добавил: - Армия не парламент, и здесь демократии быть не может. Здесь должен действовать только приказ и присяга. В этом я убеждён на сто процентов!
- Тебе бы Никулин в политруки, а не в танкисты, - примирительно сказал Алексеев. – За что я тебя стал уважать, так это за твою прямоту во взглядах, и умение слушать других.
- Не знаю, какой бы я политрук получился, но солдат из меня уверен получился. Никому не рассказывал, а вам расскажу одну примечательную историю.
Он выждал секунду, сглотнул накопившуюся в горле слюну, и взглянул на потолок. На потолке сидело несколько мух, но паутины не было…
- Мне один знакомый танкист рассказывал, - начал Иван, продолжая наблюдать за мухами, - что офицер, слывший без вести пропавшим, в течение трёх месяцев, со своим отрядом держал в страхе чеченских боевиков в Грозном. Воевал отряд, используя тактику бандитов. Днём бойцы отсыпались, а ночью делали вылазки и уничтожали противника. В некоторых районах враги вынуждены были прекратить свои ночные вылазки, боясь своей гибели. И федералы и жители вздохнули с облегчением.
Чеченцы называли командира отряда - шайтаном, простые жители - называли Дубровским, но его методами борьбы с врагом федералы не воспользовались, мало того отказались снабжать отряд оружием и боеприпасами. А когда по чьей-то наводке эта группа попала в засаду и была практически уничтожена, а её командир бесследно исчез, обстановка в городе резко ухудшилась, и боевики снова почувствовали себя хозяевами, продолжая взрывать и убивать людей.
- Слышал я эту историю от разведчиков, - подтвердил Колосов и спросил: - Того танкиста случайно не Пауком называли? Говорят, что он многих боевиков лично застрелил. И если бы его не предал кто-то свой, до сих пор бы наводил шорох в городе.
- Вот этого я тебе не скажу, лейтенант, - ответил Никулин, и подумал: «не важно, как его боевики звали, важно, что это было на самом деле, а не было каким-то мифом или байкой».
- Когда раненого командира подобрали в развалинах местные жители, на нём живого места не было…. Только, благодаря заботе чеченской женщины, тот танкист выжил и вернулся в свою часть, - закончил Иван и тут же добавил: – Я эту историю рассказал, чтобы вы поняли, что значит, для офицера - верность присяге и память о погибших товарищах.
- Мне показалось, капитан, что эту историю ты рассказал о себе, а не о танкисте, - дослушав Никулина, заметил Степан. - Уж больно много совпадений в твоём рассказе о непобедимом Пауке, о котором я тоже слышал у себя в батальоне.
Иван промолчал.
- Ты Никулин и есть тот самый Паук? – выждав минуту, спросил Колосов. - Вот это да! Никогда не думал, что встречу этого отважного парня, - восхищённо воскликнул он, привстав с кровати.
Иван снова промолчал. Он понял, что своим рассказом рассекретил себя, и поэтому не стал переубеждать товарищей, а признался:
- Надоело мне слушать твоё нытьё об армии, капитан, - сказал он. - Вот и решил рассказать о своём случае. Думаешь, я не думал: зачем мы тут воюем? Каждый день думал, пока на излечении у чеченцев был. И мысли разные лезли вроде твоих…. А потом решил - в часть не возвращаться, а отмстить врагу за смерть своих товарищей по полной программе. Как они с нами, так и я с ними поступал. Не в открытом бою, конечно, а партизанскими методами. И отомстил! И знаешь, Степан, легче мне после этого стало воевать. Осмотрительней стал благодаря этому опыту. Только очень прошу вас: обо всём, что рассказал никому ни слова! Пусть это будет нашей тайной.
- Могила! – дружно подтвердили Степан и Сергей.
- Знаешь, Иван, - растрогался Степан. - Мы тебя с Серёгой зауважали ещё больше, чем прежде, узнав твою историю. Тебе не орден Мужества надо было давать, а героя России. Но пока этого не случилось, ты должен со своей девушкой разобраться. Верно, я говорю, Колосов?
- Так точно товарищ капитан! - повеселев, ответил лейтенант.
***
На следующий день Степан упросил процедурную медсестру поискать в городской больнице стоматолога по имени Софья, и та согласилась.
Иван с нетерпением ждал встречи с Софьей. Но вместо Софьи в госпиталь пришла пожилая женщина у которой девушка снимала комнату.
Её рассказ и расстроил и успокоил Ивана. Женщина рассказала, что два месяца назад Софья, после того, как к ней заезжал одноногий офицер и сообщил ей о гибели жениха, уволилась и уехала к себе на родину. Перед тем, как уехать, она пыталась узнать подробности гибели своего друга. Она искала его в списках погибших, делала запросы в штаб группировки войск и в министерство обороны, но отовсюду был один ответ – «капитан Никулин в войсках не числится, и что пропал без вести во время штурма Грозного».
- Софья вся извелась от горя, - продолжала женщина. - К тому же она была беременная, и я не удержалась, подсмотрела адрес и сообщила о ней родителям, и скоро за ней приехал отец и увёз с собой. У меня её новый адрес остался, - сказала женщина и передала Ивану записку с адресом.
- Софья, как чувствовала, что ты жив, сынок, давая мне этот адрес, - сказала она, и добавила: - По сроку, ей в августе рожать. Врачи сказали, что будет девочка. Поздравляю!
Иван лежал и слушал, и вспоминал Софью, а из глаз самопроизвольно текли слёзы.
- Вы не расстраивайтесь, - стала успокаивать женщина. - Софья любит вас и очень ждёт. Она так и сказала мне перед отъездом, что если вы объявитесь, на словах передать именно это.
- Спасибо за участие, - поблагодарил Иван.
Он написал на листке бумаги несколько слов и попросил женщину отправить телеграмму следующего содержания: «Что жив и здоров, что любит её и будущую дочку, и что осенью обязательно приедет в Армению, и что все подробности о себе сообщит письмом».
- Вы только не сообщайте Софье, что я серьёзно ранен, - предупредил он, назвав причину: - Не надо волновать её, раньше времени. Позже, когда она родит, я ей напишу сам.
Когда женщина ушла, Иван облегчённо вздохнул и посмотрел на товарищей. Услышав новость о беременности девушки, они возбуждённо заговорили, радуясь за Ивана.
- Капитан с тебя магарыч! – шумел лейтенант. – И за орден и за хорошие вести.
- Ну и за будущую дочку, - поддержал Степан.
Через три дня Никулин получил телеграмму от Софьи. В ней она сообщала, что у них родилась девочка очень похожая на Ивана - такая же беленькая и черноглазая, как она, что девочка родилась здоровой и уже набрала нужный вес, и имя ей она дала русское – Светлана.
Иван перечитывал телеграмму несколько раз - сначала про себя, а потом вслух товарищам. Он был счастлив! Невообразимая радость охватила его, да так, что боль в спине и руке сама по себе куда-то исчезла.
На радостях Иван попытался приподняться на кровати, но ноги и туловище не слушались, и Иван в отчаянии заистерил:
- Зачем ей инвалид? Вряд ли я встану на ноги…, - и громко застонал от накатившейся в спину боли.
- Ты чего так разволновался? – урезонил Ивана Степан. - Такие хорошие вести получил, и запаниковал. Два дня назад меня учил не скулить и не ныть, а сам что вытворяешь? Не к лицу, герою войны и отцу семейства руки опускать. Возьми себе за правило - каждый день делать физические упражнения, которые тебе назначил врач, и уверен, что ты со временем встанешь на ноги, тем более тебе сейчас есть к чему стремиться.
От упрёка товарища Ивану стало стыдно, и он извинился за минутную слабость:
- Всё нормально, мужики! – сказал он. – Главное, что у меня есть любимая женщина и дочка! Которых я люблю, и которые во мне нуждаются. А с болезнью я должен справиться сам, или это сделают за меня врачи.
***
Через месяц с Колосова и Алексеева сняли гипс и разрешили вставать и учиться заново ходить на костылях.
Сняли гипс и с руки Ивана, но жесткий корсет на шее и позвоночнике оставили. Рука Ивана хоть и срослась, но пальцы двигались неуверенно, и в них не было былой силы. С позвоночником появились серьёзные проблемы: боли то возникали, то исчезали, и, по мнению хирурга, Ивану требовалась ещё одна очень сложная операция. И сделать её могли только в Москве в одной из клиник Министерства обороны. Врач объяснил, что такая операция возможна, поэтому на днях его транспортируют туда самолётом, где обследуют и сделают операцию.
- Сам начальник клиники делает сложные операции, - пояснил врач, - и по статистики исход от этих операций только благоприятный.
К информации хирурга Никулин отнёсся спокойно, а к операции, как к последней надежде на выздоровление. Он написал Софье письмо, в котором рассказал о своём ранении и о том, «что его переводят в московский госпиталь, и как только он туда приедет обязательно ей напишет».
Все дни до отъезда у Ивана прошли напряженно. Лейтенант Колосов и капитан Алексеев готовились к выписке - офицерам предстояло пройти полную реабилитацию в одном из подмосковных санаториев.
Время, проведённое в госпитале, настолько объединили их, что они поклялись в мужской дружбе. Про троицу в «палате не ходячих» говорили, как о верных друзьях, и сравнивали их с героями одноимённого фильма, потому что по вечерам из палаты частенько звучала песня «о лодочке и Яузе реке». Простые и добрые слова из песни стали гимном их дружбы.
А когда пришёл день расставания – они обменялись адресами и своими амулетами, пообещав, писать и помнить друг о друге, чтобы не случилось.
***
Московской клиникой, куда капитана Никулина доставили самолётом, заведовал известный профессор в области нейрохирургии. По национальности профессор был армянином, с очень сложной фамилией, поэтому среди больных и медперсонала профессора называли русским именем и отчеством: Борис Борисовичем. Профессору на вид было за пятьдесят.
Высокий, с хорошо сложенной фигурой, он сразу вызвал у Ивана симпатию. Во время первой беседы с врачом, Ивану так и хотелось признаться профессору, что его будущая жена армянка, и что у них недавно родился ребёнок, но он сдержался, решив, что это будет нескромным с его стороны.
- Мы не с такими ранениями ставили людей на ноги, солдат, - сказал врач, осмотрев Никулина. - Главное, чтобы ты верил в то, что мы предложим тебе для лечения. А пока с диагнозом придётся недельку подождать. Сдашь все анализы, а мы сделаем снимки. А пока привыкай к новому месту. Здесь в отделении, лежат такие же больные, как и ты, в основном после травм позвоночника. Некоторые из них сейчас готовятся к выписке, но об этом они сами тебе расскажут, - улыбнувшись, закончил он.
Через неделю после обхода профессор задержался у койки Ивана, и сказал, что анализы и снимки готовы, и не сегодня-завтра он скажет Ивану об операции.
- Я смотрел твою историю болезни, Никулин, - сказал профессор, - но, судя по результатам обследования, в истории болезни оказалось не всё. Как показали снимки, у тебя были и другие ранения ещё до травмы позвоночника. Скажи, после этих ранений у тебя не случались расстройства с памятью или с её потерей?
Вопрос доктора застал Ивана врасплох, и он замялся.
- Не надо от меня ничего скрывать, скажи мне всё, как есть, - попросил профессор.
- Во время второго ранения и последнего, ко мне долго не возвращалась память, - признался Иван.
- Об этих ранениях, пожалуйста, подробней, - попросил профессор, и Никулин рассказал доктору, как всё было на самом деле.
- Только вы, профессор, о том, что сейчас узнали, не говорите никому, - попросил он. – Наши командиры могут не так понять, а у меня жена в Армении, маленькая дочурка недавно родилась.
После последних слов Ивана, Борис Борисович вздрогнул, будто вспомнив что-то, и положив руку на плечо Ивана, тихо сказал:
- Не волнуйся солдат, о твоей тайне я никому ничего не скажу, даю слово.
Через два дня Ивану сделали операцию. Металлический стержень, поставленный во время первой операции, удалили, заменив его специальным импортным имплантатом. Операция длилось несколько часов, и прошла успешно.
Когда Иван очнулся от наркоза, привычной боли в спине он не почувствовал. К его радости ни на шее, ни на туловище гипса не было. Иван лежал под простынёй абсолютно голым.
Он поискал глазами медсестру и тихо попросил:
- Мне бы воды сестрица.
Медсестра подошла и объяснила, что придётся потерпеть до вечера, пока не восстановятся все органы после наркоза.
Вечером в реанимацию пришёл профессор и, осмотрев больного, бодрым голосом сказал:
- Ну вот, больной, всё теперь позади. Железка, что у тебя была в спине, мы заменили, и теперь тебе больше ничего не угрожает, а через неделю будем учиться ходить. Так, что скоро, ты увидишь своих родных.
На что Иван тихо просипел в ответ:
- Спасибо доктор, я вам очень благодарен…, - и закрыл глаза от счастья.
Последние слова профессора: «будем учиться ходить» засели ему в голову основательно.
Через три дня Никулина перевели в общую палату, а ещё через два, он сделал первую попытку встать на ноги. Это у него с большим трудом, но получилось. Превозмогая дрожь и слабость в коленках, на радость профессора и медсёстёр Иван встал и сделал первый шаг...
Спустя неделю, он делал это уже по нескольку раз в день - день за днём, овладевая заново техникой хождения. Сидеть ему строго запрещалось, и он либо лежал на кровати, либо ходил по палате сначала с помощью костылей, а потом и без них.
***
Прошло ещё две недели…. Никулин с каждым днём чувствовал себя всё лучше и лучше, вот только рука по-прежнему побаливала.
Наконец, он не выдержал и обо всём написал Софье и домой матери. В письмах он рассказал о своём ранении, и что всё страшное уже позади, и что теперь он заново учится ходить. Иван просил мать не беспокоиться и ждать скорого возвращения в отпуск, а Софью попросил удержаться от соблазна приехать к нему самой.
Отправляя письмо Софье, он втайне надеялся, что девушка не послушает его и приедет в Москву - ему очень хотелось увидеть её и дочку. Но ожидания Ивана не оправдались.
Однажды утром ему передали, что к нему приехали. Иван подумал, что это Софья и на лифте спустился в холл клиники.
К его великому разочарованию, к нему подошёл черноволосый армянин и представился отцом Софьи. Мужчины отошли в сторону и поговорили.
Разговор совсем не понравился Ивану. Отец Софьи просил Ивана забыть девушку и больше не напоминать ей о себе, так как всё, что произошло между ними это ошибка, и что по законам их веры совместная жизнь между ними невозможна, и что они не дадут дочери на это своего благословенья.
Иван слушал отца Софьи и не верил своим ушам! Не верил, что такое возможно в конце двадцатого века, и что это случилось именно с ним и Софьей, и что родители девушки, таким образом, хотят разлучить их навечно.
- Зря вы приехали, - перебил отца Иван, выслушав этот приговор. - Я и Софья любим друг друга. И потом - это дело моё и Софьи, а не ваше, хоть вы и отец. Уезжайте и считайте, что разговора между нами никакого не было. Если вы думаете, что я отступлюсь от вашей дочери, то вы глубоко ошибаетесь, ведь у нас растёт общая дочь. Всё, что вы мне тут наговорили бесчеловечно!
И потом, - Иван перевёл дух, - после того, что мне пришлось пережить на войне, вы предлагаете мне отступиться от любимой женщины? Этого никогда не будет! Так и передайте своим близким.
- Мы сейчас живём в разных государствах, молодой человек, по своим законам и обычаям, - жестко возразил отец Софьи. - Наши девушки с детства воспитаны по-другому, чем вы, русские. Слово родителей для них закон, а не какие-то пустые слова. И не надо настаивать на своих притязаниях к дочери, к тому же вы с ней не зарегистрированы и у тебя нет на неё и ребенка, юридических прав. Так что смирись и забудь о Софье, пусть она спокойно живёт на родине, а ты здесь в России. Найдёшь себе русскую жену и заведёшь с ней детей, а про Софью забудь, - попросил он.
Иван понял, что в данный момент он не сможет переубедить отца Софьи и не стал вступать с ним в перепалку, сказав на прощанье:
- Зря вы губите судьбу дочери. Бог вам этого не простит! Уходите, и ещё раз подумайте, что вы творите, разлучая двух любящих людей и их семью. Думаю, что ваш отец Саркис не одобрит вашего решения.
Отец Софьи хотел что-то ответить Ивану, но промолчал, а потом вышел из клиники.
Никулин ещё некоторое время постоял в холле, переваривая то, что сейчас услышал. Такого знакомства со своим будущим тестем Иван не предполагал. Ему представлялась совсем иная встреча с родителями и родственниками Софьи. Как он думал, его примут, как настоящего жениха, а не как просто знакомого дочери.
Поднимаясь на лифте к себе в палату, он вспомнил, как в поезде, где он познакомился с Софьей, он говорил Прохору о запрете смешанных браков у кавказских народов, уверовав друга, что армяне относятся именно к такой нации. Тогда он даже не предполагал, что скоро сам столкнётся с таким запретом.
Вековые предубеждения не стали между ним и Софьей преградой, и они полюбили друг друга, и у них родилась дочь! И, вот теперь, чтобы разлучить двух любящих людей, к этому подключились самые близкие люди - родители Софьи.
Иван шёл по коридору к своей палате, и ему казалось, что это происходит не с ним, а с кем-то другим. Всего час назад он даже не помышлял, что может подобное услышать от отца Софьи. Это был удар ниже пояса. Но Иван не собирался уступать девушку без боя. Он был не из тех людей, кто при первой же неудачи, сразу опускал руки.
«Бог с ним с отцом, - думал Иван, вернувшись в палату лёжа на кровати. - Не разобрался папаша в ситуации, и наговорил ему много несуразицы. Думал, что увидит в госпитале больного и страдающего человека, а увидел молодого выздоравливающего мужика, который ничуть не уступил ему в разговоре, вот и обозлился».
- Может, ещё передумает отец Софьи, поговорив с дедом Саркисом? - вслух сказал Иван, очнувшись от переживаний.
- Это с кем ты разговариваешь, лейтенант? – послышался знакомый голос. – Сам с собой что ли? Вроде в палате никого нет.
- А с кем ещё? - переспросил Иван, нехотя вставая с кровати. – Только я теперь капитан, - сказал он, уставившись на посетителя.
Перед ним в больничном халате, слегка улыбаясь, стоял его бывший комбат майор Злобин.
- Это вы товарищ майор, а…, - обрадовался Иван, - А я слышу знакомый голос, но вспомнить по голосу сразу не мог, - продолжил он, с интересом разглядывая комбата. - Вот так встреча!
- Никогда не думал, что встречу тебя живого Никулин, - сказал Злобин, подошёл к Ивану и протянул руку. - Прохор Зыков, когда навещал меня в Ростове, ну и рассказал, что ты пропал без вести, - и, пожав руку, добавил: - А я, с тех пор, как меня ранило тогда, помнишь? всё мотаюсь по госпиталям…, вот надеюсь, что этот последний. Я говорить начал три месяца назад, - слегка заикаясь, рассказывал майор. - Слышал и понимал всё, но сказать ничего не мог. Как глухонемой общался с ребятами. Ты-то, как сюда попал?
Иван рассказал свою историю, подробно остановившись на последнем ранении.
- Не знаю, чтобы со мной было, если не профессор. Если бы не его золотые руки…, я и сейчас не встал бы на ноги, а остался прикованным к коляске. Обещает меня через месяц полностью вылечить, - похвастался он. – Вот только рука плохо слушается.
- А меня комиссовали…, - отстранённо вздохнул Злобин. - Дали группу инвалидности, назначили пенсию и отправили на гражданку. Послезавтра выпишут, - доложил он. - Не знаю, как дальше жить?
- Преподавателем в танковое училище, или инструктором по вождению, просился? – спросил Иван, переходя на «ты».
- Просился – отказали! – ответил Злобин. - Говорят, что половину танковых училищ в стране закрыли. Сам знаешь, что сейчас творится в армии.
- Догадываюсь, - растягивая слово, ответил Иван. – Вот и у меня может случиться такая же, как у тебя история…. Только я не расстроюсь, если комиссуют, потому что работать везде можно, было бы целы руки и ноги, ну и, разумеется, голова, ведь вся жизнь впереди, майор.
- Мне бы столько оптимизма, как у тебя, - позавидовал Злобин. - Уехал бы в глухомань и начал всё сначала. Ведь семьи у меня теперь нет. Жена с сынишкой, как узнала, что я тяжело ранен и мотаюсь по госпиталям, уехала к родителям в Брянск, а сейчас просит развода. Пишет, что любит другого.
- Ты, товарищ майор, не вешай носа! а бабы дело наживное, - отечески успокоил Иван. - Дай время…, ведь сам говоришь, что на поправку пошёл – значит не всё потеряно. Вот увидишь, всё у тебя будет хорошо!
- Спасибо за поддержку, - расчувствовался Злобин. - А я, как увидел тебя в холле, сразу узнал, и следом за тобой. Боялся сразу подойти – думал в обиде ты на меня, за мои претензии во время марша. Какая-то зависть к тебе нашла, глядя на твоё вольнодумие. Похоже, что у тебя уже был внутренний стержень, а у меня нет. Вот я и воспользовался своим преимуществом командира. Извини, Никулин!
- Я очень рад комбат, что ты меня понял! – взволнованно ответил Иван. - А за те минуты нашего недопонимания я не сержусь, за нас время расставило всё по полочкам, не зря же судьба свела нас опять, - сделал Иван вывод.
Злобин, растроганный разговором, будто засветился изнутри. На щеках у комбата появился здоровый румянец, а в глазах прежний огненный блеск.
- Давай прощаться Никулин, пойду готовиться к выписке. Сильно ты мне разговором помог, - признался Злобин, - уж не знаю, как тебя благодарить. На всякий случай, - встрепенулся он, - запиши адрес моих родителей, - и он продиктовал Ивану свой адрес.
- Вот не думал, что мы с тобой земляки! - оживился Никулин, записывая в записную книжку адрес. - Ведь родом я из соседнего района. Может, ты слышал о леспромхозе «Прибрежный»? вот в том посёлке я и жил до училища. Сейчас у меня там мать с братом живут, - пояснил Иван.
- Как не слышал?! У меня в посёлке дядька живёт по матери. Фамилия у него Ярульский, и три двоюродных брата. Слышал, о них?
- Вот как! – Иван от неожиданности, чуть не выронил ручку. – Как не знать, известная фамилия, - но вдаваться в подробности биографии семейства не стал.
- Поеду в леспромхоз, буду, трелёвщики ремонтировать, чем не работа? – продолжал Злобин. - Надоумил ты меня Никулин на новую жизнь, чем очень благодарен тебе, - и он в знак благодарности несколько раз пожал руку Никулину.
- Пора мне, Иван, - сказал он прощаясь. - Вон медсестра машет, чтобы я заканчивал. Пора и тебе на процедуры.
И действительно процедурная медсестра махала Ивану рукой, зазывая к себе на уколы. Иван нехотя побрёл к кабинету. После уколов он вернулся в палату и почти до обеда пролежал в раздумьях.
Растревоженный, недавним визитом отца Софьи и разговором со Злобиным, он не знал, что делать - в голову лезли разные нехорошие мысли. То он мысленно похищал Софью с ребёнком, то Софья сама убегала от родителей, то возникал в воображении претендент на девушку, и тогда у Ивана кипело всё внутри. То он обдумывал, как будет вести с братьями Ярульскими, когда вернётся к себе в посёлок.
Чтобы как-то успокоиться, Иван встал и спустился в курилку, расположенную в подвале клиники, где выкурил сигарету, и послушал несколько смешных анекдотов про Емелю. Вдоволь насмеявшись над сказочным персонажем, Иван вернулся к себе в палату. У палаты его ожидал приятный сюрприз. Сосед по палате объявил, что Ивана ожидают внизу какие-то военные, и он, чуть ли не вприпрыжку, устремился вниз по лестнице, предполагая, что это Сергей со Степаном.
***
Внизу у входа на лестницу, он неожиданно столкнулся с товарищами, которые шли ему на встречу.
- Ты уже бегаешь?- спросил Колосов, будто и не было месяца разлуки, и добавил: - А мы стоим, ждём, и думаем, как к тебе проскочить наверх. Вот Степан и выпросил два халата у медсестры. А ты оказывается уже на ногах...
Друзья засмеялись и по очереди стали обнимать Ивана, а потом прошли в просторный холл клиники.
- Мы к тебе ненадолго Никулин, - сказал Степан, присаживаясь на диванчик. – Нога побаливает, - объяснил он. – Сегодня с Серегой возвращаемся в полк, но думаем, что служить нам там не придётся, потому что его расформировывают, а саму часть перебрасывают в Дагестан. Слышал, что в Чечне начат вывод наших войск?
- Вы не обольщайтесь, - сдержанно ответил Иван, - война в Чечне ещё долго не закончится. А с выводом войск – это политики так решили перед выборами президента. Главари ваххабитов свой шанс на отделение от России ещё до конца не использовали, и, думаю, что это перемирие используют в своих целях.
- Бог с ней с войной, - прервал дискуссию Степан, - тебя-то как, не комиссуют? – спросил он, вставая с дивана.
- Если и комиссуют, расстраиваться не буду, - ответил Никулин. - Поеду домой, буду работать в леспромхозе. И вас тоже приглашаю, если у вас с армией в дальнейшем не получиться, приезжайте ко мне, вместе будем поднимать развалившееся хозяйство. Мать мне написала, что за леспромхоз взялись криминальные структуры.
- Спасибо за приглашение, - поблагодарил Колосов, и спросил: - А с Софьей у тебя как? Пишет?
- Утром её отец ко мне заезжал, - ответил Иван. - Просил оставить Софью в покое. Сказал, что по их обычаям смешение кровей у них в роду недопустимо, но я ему отказал.
- Правильно сделал! – поддержал друга Степан. – Не думал я, что в наше время возможны такие предрассудки.
- Плохо то, что отношения у нас с Софьей никак не узаконены, - продолжал Иван. - А её отец делает упор на это.
- Да, Иван, тебе не позавидуешь…, - вздохнул Степан. – Что думаешь делать?
- Поправлюсь, подкоплю денег и поеду за Софьей и дочкой.
- А ты отцу не напомнил, что смешение крови, вопреки их воле уже произошло, и родилась дочь, что же они тогда упрямятся? – спросил Колосов.
- Вот и я думаю, почему? – хмуро ответил Иван.
- То, что ты стал отцом, по нашим традициям надо обмыть, - предложил Колосов и вытащил из кармана небольшую плоскую фляжку и три металлических стаканчика. - Как чувствовал, что востребуется и вчера налил туда водки, - объяснил он товарищам, ловко разливая в стаканчики. – Напомни, как назвали дочь? – спросил он, передавая выпивку.
- Сетланкой, - ласково ответил Иван и, и похвастался: - Это Софья так назвала дочку, и я благодарен ей за это.
- Вот видишь, любит она тебя. Это родители Софьи всё против вашего брака устроили, - заметил Степан. – Давай выпьем за наследницу! - громко выкрикнул он, и стал оглядываться по сторонам.
- Да не трусь ты, никого нет, - успокоил друга Колосов. - Но так громко больше не кричи, а, то всыпят Ивану по первое число…, - сказал он и засмеялся.
Друзья подняли стаканчики и выпили.
- Вот теперь всё правильно, всё в наших традициях, - сказал Степан, подставляя стаканчик Колосову. - Это мы за дочку выпили, теперь давай, Серёга, за её родителей.
Колосов разлил остатки водки, и они снова выпили.
- Закусывайте, - Степан протянул Ивану, заранее приготовленный бутерброд, второй подал Сергею.
Иван взял бутерброд, но закусывать не стал. Алкоголь начал действовать незамедлительно, и него закружилась голова, и он слегка пошатнулся.
- У нас так же было, когда мы первый раз после госпиталя выпили, ты не дрейфь, - успокоил товарища Степан, придержав Ивана за рукав пижамы, – Закусывай и всё встанет на свои места, - убеждённо советовал он.
Друзья ещё некоторое время поговорили, вспомнив своих товарищей и командиров, потом заторопились.
- Нам пора, скоро поезд, - сказал Степан и приобнял Ивана. – Пакеты с гостинцами не забудь, - предупредил он.
- И не вешай носа, мы победим! – Сергей потряс здоровую руку Ивана.
- Пишите мне на адрес матери, – попросил друзей Иван на прощанье, и добавил: - Скорее всего, меня комиссуют и уволят из армии, и мне придётся уехать домой.
Иван вернулся в палату в хорошем настроении - сказалась встреча с боевыми друзьями, с которыми он провёл ни один месяц в госпитале и знал их, как облупленных, и ближе которых в данный момент у него просто не могло и быть.
После ужина он разделся и лёг в кровать - сказалась дневная толкотня, в результате которой неожиданно заболела рука.
«Если комиссуют из армии, - думал Иван, - он вернётся домой и организует своё дело, заработает денег и поедет за Софьей и дочкой в Армению, и если Софья согласится, заберёт их к себе в Сибирь. А если не комиссуют, попросит командование направить его инструктором в Армению, учить военному делу армянских танкистов». С такими хорошими мыслями Иван и заснул.
Во сне ему приснилась Софья и дочка, маленькая и черноглазая. Вокруг Софьи и девочки были люди с хорошими и радостными лицами, но Ивана среди них не было. Кто-то спросил Софью про отца ребёнка, и она ответила, что отец девочки воюет далеко отсюда. Потом Ивану приснилась война и взрыв грузовика, и злобное лицо водителя-смертника…
Дальше Иван проснулся от боли в левой руке. В груди лихорадочно билось сердце, и было трудно дышать. Он попытался приподняться, но этого у него не получилось. Он снова откинулся на кровать и стал успокаивать себя, как его учил этому врач-психолог. Он глубоко вздохнул и, приговаривая «я спокоен», снова закрыл глаза, и стал думать о доме.
В голове, в который раз, возникла знакомая картинка: когда он в деревне наблюдал за паучком, который из последних сил пытался выжить, живя под потолком.
К счастью, возникший во время сна приступ удушья стал утихать, и по телу разлилось приятное тепло и он, окончательно успокоившись, снова заснул.
На следующее утро Ивана вызвали к профессору. Из разговора с Борисом Борисовичем он понял, что дела у него идут нормально.
- Функция позвоночника у тебя нормализуется и в дальнейшем у меня опасений не вызывает, - объявил профессор, - а вот с рукой некоторое время придётся повозиться. К сожалению, задет нерв, который ограничивает движение пальцев, а оперировать его я не решился. Возможно, что природа через время сама восстановит эту функцию. А пока побудешь на инвалидности, - сказал он, и добавил: - Но это решит комиссия.
И вот что ещё Никулин, - сказал он, откладывая в сторону историю болезни. - Я знаю, что к тебе приезжал отец твоей девушки. Он заходил ко мне, и всё о тебе расспросил. Из разговора с ним я понял, что родственники против брака дочери с тобой. У нас армян действительно непринято, чтобы армянская девушка выходила замуж за русского. Такие браки в Армении редкость. Чаще всего наши мужчины женятся на русских. Поэтому одно могу посоветовать, если хочешь жениться на армянке, докажи родителям, что с твоей стороны всё серьёзно и надолго…
После разговора с профессором Иван решил написать письмо родителям Софьи. В письме он просил не запрещать дочери общение с ним, а дать ему возможность доказать всем родственникам, что его намерения к Софье очень серьёзные и он готов жениться. Иван сообщил, что заканчивает службу в армии, и собирается организовать свой бизнес у себя на родине. Заканчивая письмо, Иван с особой теплотой передал привет деду Саркису, напомнив ему, что его «подарок», который он сделал ему в поезде, был оценён командиром бригады и другими старшими офицерами очень высоко. Второе письмо он отправил Софье, указав на конверте обратный адрес своей матери...
Как и предполагал профессор, на комиссии, Никулину вынесли строгий вердикт: "не годен в военное и мирное время" и Иван понял, что стал гражданским человеком и теперь уже, похоже, навсегда.
После клиники его направили в реабилитационный центр, где, спустя полтора месяца, практически восстановив функции руки и позвоночника, он выехал к себе на родину в Сибирь…