Модильяни. Девушка в белом. Продолжение 8

Марина Беловол
        Работа по подготовке внеочередного комсомольского собрания была проведена оперативно. Братья Орловы внесли в мастерскую стол для президиума, а Укусидзе фанерную полукафедру и горшок с усохшей геранью. Лариса быстро написала на листках из блокнота предложения для внесения  и раздала их довереным лицам.

В мастерскую вошли Иван Макарович и Илья Ефимович. Учащиеся расселись на табуретках.

- Товарищи, какие будут предложения? - спросила Лариса, поднимаясь с места.

- Есть предложение начать собрание! - отозвалась Зиночка, читая с бумажки.

- Кто за это предложение прошу проголосовать!- продолжала Лариса.

Вверх поднялось несколько комсомольских билетов.

Лариса была удовлетворена их количеством.

- Большинством голосов принято решение начать собрание! - провозгасила она. - Прошу представителей несоюзной молодежи очистить помещение! Это относится к Воскресенской Александре, которая не является членом ВЛКСМ.

Саша с тревогой взглянула на Серегина.

- Не задерживайте нас, Воскресенская! - задребезжал Иван Макарович. -   И не вздумайте покидать учебный корпус! После собрания планируется новая постановка по живописи.

Илья Ефимович взглянул на него, как на умалишенного.Репкину  было не до живописи. Учебный процесс и проблемы обучения изобразительному искусству давно померкли в его воспаленном мозгу.
 
Воскресенская вышла в коридор.

Братья Орловы заулюлюкали ей вслед.

- Какие еще будут предложения, товарищи? - деловито продолжала Лариса.

- Есть предоложение избрать президиум собрания! - отозвались внезапно посерьезневшие братья Орловы, подглядывая в шпаргалки. - Предлагаем комсорга группы и училища Ларису Образцову от ВЛКСМ, а от КПСС - директора училища Илью Ефимовича Репкина и парторга училища Ивана Макаровича Поганкина.
 
Предложение было принято практически единогласно.

- А почему Модильяни не голосует? - поинтересовалась Зиночка Заложихина.

- Не хочу, - ответил Серегин.

Лариса решила прояснить ситуацию:

- Так ты против или воздержался?

Серегин пожал плечами.

- Вас спрашивают! - возмутился Иван Макарович. - Вы что же это, игнорируете порядок?

- Оставьте его, Иван Макарович, - брезгливо поморщился директор. - Лариса, пора переходить к повестке дня.

Лариса Образцова  выжидающе уставилась  на Зиночку. Зина удивленно захлопала глазами и недоуменно спросила:

- Лара, что такое?

- Повестка дня!- зашипела Лариса.-  Ты что, забыла, что тебе поручали? На второй бумажке!
 
Зиночка лихорадочно рылась в карманах.

- Вот… нашла… "На повестке дня персональное дело Сергея Серегина. Вопрос об исключении из членов ВЛКСМ за отсутствие материалистического мировоззрения и политическую незрелость." Правильно Лара?.. Это вторая бумажка или третья?

Лариса схватилась за голову.Зинке определенно нельзя было поручать ничего серьезного!

- Слово имеет  член КПСС с тридцать седьмого года Илья Ефимович Репкин, - сказала она упавшим голосом. Несмотря на все ее организационные старания собрание началось со сбоев и это было очень обидно и неприятно.

- Товарищи, - начал Илья Ефимович, медленно поднимаясь над столом, - все вы знаете, какой напряженной сейчас является международная обстановка. Страны социалистического лагеря находятся в окружении врагов. Но не будем углубляться в международную политику,  мы будем говорить об этом отдельно, на следующем собрании, которое состоится в скором будущем. Я хочу заострить ваше внимание на том, что сила советского народа в его единстве, основанном на верности идеалам марксизма-ленинизма, на сплоченности советских людей вокруг коммунистической партии, которая, как вам известно,  есть ум, честь и совесть нашей  эпохи. Основой нашего мировоззрения  является материалистический диалек… то есть, я хотел сказать, диалектический материализм. Существуют и другие мировоззренческие системы, которых мы не разделяем, не одобряем и не поддерживаем.
 
В это время дверь в мастерскую резко отворилась и на пороге появился Вова Горилов.

- Не ждали? - спросил он с угрюмой ухмылкой и уселся на пол.

Илья Ефимович оправился от потрясения  и продолжал:

- Несмотря на очевидную победу социализма  в нашей стране и в дружественных нам странах, мировой империализм все еще старается  разрушить единство советского народа, пропагандируя враждебные нам идеи. Некоторые люди, поддавшиеся этой пропаганде, пытаются подорвать наш строй изнутри, выполняя вредительскую роль пятой колонны противника. Это предатели, товарищи. Я не боюсь этого слова и заявляю это с убежденностью старого большевика.

- Вешать таких надо! - внезапно раздалось из-за фанерного щита.- Жечь каленым железом!

Илья Ефимович вскинул  брови.

- Это новый натурщик, - шепотом пояснил Иван Макарович. -  Подошвин, Василий Иванович.

- Товарищ Подошвин, - обратился к нему Илья Ефимович. - Это закрытое комсомольское собрание. Вы должны были заявить о своем присутствии.

- А может, он комсомолец? Или член  кэпээсэса? - мрачно предположил Вова Горилов, заметно подавленный морально и физически.

- Не-а, - отозвался Подошвин. - Беспартийный я. Но сочувствующий. Разделяю линию нашей партии.

- Попрошу вас немедленно освободить помещение! - выкрикнула Лариса.

- Я без штанов, - предупредил Подошвин.
 
- Где его штаны? - шепотом осведомился Илья Ефимович, начиная терять самообладание.

- Я их в учительскую отнес, - виновато признался Иван Макарович. - Чтобы не помялись. Мы живопись планировали проводить. Писать обнаженную натуру.

- Пусть остается, - постановил Илья Ефимович. - Подошвин, можете присутствовать на собрании без шта… то есть, без права участия в голосовании.

- Почему без права? - робко поинтересовался Иван Макарович. - Я его знаю. Могу поручиться.

- Не надо! -  раздраженно отрезал директор. - И вообще, как ваш непосредственный начальник и товарищ по партии советую вам ни за кого не ручаться!

Иван Макарович принял это к сведению.
 
Директор решил приступить  к сути:

- Сегодня мы разбираем персональное дело Сергея Серегина,  молодого человека, ставшего на скользкую дорогу  религиозного фанатизма и мракобесия! -  патетически провозгласил он .- Не смотря на старания педагогического коллектива Серегин продолжает упорствовать и противопоставлять себя всему советскому обществу…

- А советским людям можно верить в Бога! - неожиданно выдала Зиночка Заложихина.

- Что-о-о? - взревела Лариса Образцова.
 
- Что вы сказали, Заложихина? - растерянно повторил вслед за ней Иван Макарович.

Директор стоял  с открытым ртом и выпученными глазами.

- Так в Конституции написано, - совершенно спокойно пояснила Зиночка.

- Не ожидал! - закричал в иступлении Илья Ефимович. - От тебя, Заложихина, не ожидал!  Не думал я, что и ты скатишься в это болото!

- Вы что, белены объелись, товарищ Репкин? - внезапно осведомился Вова Горилов.- Она о Конституции говорит. Что же, Советская  Конституция это болото, по-вашему?
   
- Единогласным решением внеочередного комсомольского собрания Серегин Сергей исключается из комсомола за религиозные предрассудки! - закричала Лариса. - Собрание объявляется закрытым!

- Это нечестно! - возмутилась Зиночка.- Мы не голосовали!
 
В этот момент в мастерскую ворвался запыхавшийся, сияющий  от счастья Укусидзе:

- Смотрите! Все смотрите! Вот! У Серегина под кроватью нашел! - кричал он, потрясая Библией.-  Такую книгу в милицию надо сдавать!

- Что я тебе сделал, Гурген? - тихо спросил Серегин.

Но Укусидзе  не слышал.

  - Я его давно раскусил! - в восторге орал он. - Как он с нами пить перестал, так сразу и раскусил! Лежит на кровати и никого не уважает! Спиной ко всем повернется и не уважает! Одну Сашку уважает!

- Я тоже одну Сашку уважаю, - неожиданно сказал Вова. - А ты, Пурген, сволочь.

 

После собрания началась живопись.

- Заложихина, приведите Воскресенскую! - распорядился Иван Макарович.

- Почему я? - неожиданно огрызнулась Зинка.

- Давай, Зинок!- подбодрил ее Горилов.- Тебя общество уполномочило.

Зинка поплелась в коридор.

Все места были заняты.  Серегин развернул свой мольберт под углом к натуре, чтобы поставить Сашу рядом с собой. Подошвин взгромоздился на подиум: ни характера, ни формы - голый беспартийный колхозник, разделяющий и поддерживающий генеральную линию КПСС.

- Ну вы и придумали, Иван Макарович! Как же такое рисовать? -желчно осведомился Горилов и плюнул на пол.

В мастерскую вошли Зинка и Саша.

Серегин взглядом указал Саше на приготовленное для нее место.

Она подошла и стала раскладывать свой этюдник.

- Воскресенская, обратите особое внимание на построение,- заскрипел Иван Макарович.- Линия от яремной ямки до пятки опорной ноги должна быть перпендикулярна полу. Перпендикуляр - это угол в девяносто градусов, Воскресенская!
 
Руки у Саши дрожали. На мокрых ресницах блестели капельки слез.

- Ваша основная ошибка при работе красками - это неумеренное  употребление белил, - не отставал Иван Макарович ,-  Иллюзия света создается  не белилами, а  правильно написанной тенью…

Саша стояла перед чистым холстом с углем в руке. Она смотрела куда-то в пространство: мимо Подошвина, сквозь неподвижно глядящего на нее Горилова… Губы ее едва заметно шевелились.

-  Вы меня слушаете или нет? -  внезапно рассверепел Иван Макарович. - Что я только что сказал, Воскресенская?

Саша молчала.

- Она молится! - вмешалась Лариса.- Она сектантка, Иван Макарович! Вы думаете, откуда у Серегина Библия?
 
Горилов пнул ногой ее этюдник, ящик перевернулся, рассыпая по полу краски и кисти, а палитра с прикрепленной к ней масленкой шлепнулась маслом вниз прямо на Ларкины колени.

- Дурак! - заорала Лариса, подскочив с табуретки, словно резиновый мяч. - Скотина! Пьяная морда!

Вова молча поднялся на ноги и пошел к выходу.

- Горилов, вы куда?! - с запозданием выкрикнул ему вслед Иван Макарович.
 
Вова  не ответил.
 
Дверь оглушительно хлопнула,  мольберты  дрогнули, в рамах задребезжали стекла.

В мастерской наступила гнетущая тишина.
 
У Серегина не было ни сил, ни желания работать.

Он механически построил Подошвина и прописал его жидкой умброй.
 Изображение вышло плоским и бежизненным.

Пошлая заурядность формы  действовала подавляюще.

У Герасимова была душа, а у Подошвина только тело.

Серегин чувствовал, что его начинает тошнить от едкого запаха тройника - самодельной смеси олифы,  уайтспирита и скипидара…

Он знал, что переступил черту.

Люди охотно находят оправдание любому преступлению, но не прощают инакомыслия.
 
Инакомыслие оскорбляет их лично.

Это его и Сашу предлагал вешать и жечь каленым железом ретивый Подошвин.

Он был готов вешать и жечь.
 
Ему не хватало только разрешения.


Прозвенел звонок.

- Постановка  будет продолжена завтра! - задребезжал Иван Макарович.- Попрошу всех не опаздывать. В первую очередь это относится к вам, Воскресенская! Вы отстаете, как всегда! У вас даже рисунок не закончен! О чем вы только думаете, ума не приложу!

- Саша, - сказал Серегин.- Подожди меня на улице. Я отнесу холсты в общежитие и мигом вернусь…


В тринадцатой комнате не было никого, кроме Горилова.

        Вова сидел на кровати и сосредоточенно резал руку бритвой. Кровь змеилась по его загорелому запястью и капала на пол, где уже образовалась приличная лужа.

- Ты что делаешь? - испуганно вскрикнул Серегин, выронив недописанный холст.
- Не твое дело, - мрачно отрезал Вова. - Что хочу, то и делаю.
 
Серегин  не унимался:

-Перестань! Совсем сдурел что ли?

Горилов посмотрел на него мутными глазами.

-Вот сделаю двадцать одно и перестану.Осталось только семь раз.

- Жить надоело? - Серегин метнулся к Горилову и крепко сжал его руку. Бритва выпала на пол.

- Чего лезешь, дурак! - выкрикнул Вова. - Я не самоубийца! Я мазохист! Мне нравится делать себе больно!

- Неправда, - возразил Серегин.- Я не верю.  Что случилось?

- А вы поверьте мне, товарищ Станиславский, - ответил Вова. -Я жизненно правдив и убедителен, как никто. Смотрите, я истекаю клюквенным соком… Совсем, как глупый Пьеро... Случилось все… Но  только это не ваше дело. Мое это дело. Личное.
   
- Меня сегодня Репкин вызывал. - сказал Серегин.- Он тобой интересуется. Думает, что ты  всерьез на Бродвей собрался.
 
- И  как же я туда доберусь? - съязвил Горилов. - На надувной камере? В омулевой бочке?.. - и внезапно добавил: -Ничего мне не будет, не боись, Амадео.  Меня если и убьют, то не до смерти. А если и до смерти, то не жалко.


В коридоре Серегин неожиданно столкнулся с Зинкой.

- Модильяни, это не я, - сказала она.

- Что? - оторопело переспросил он.

- Я не говорила ничего о Горилове!- выпалила Зинка на одном дыхании.- Я с директором не разговаривала! Это кто-то другой!

- Да ладно тебе! - отмахнулся Серегин.- Какая разница!

- То есть как это "какая"?.. - опешила Зинка. - Для тебя может и нет разницы, а для меня есть…

В глазах у нее стояли слезы.

Серегину стало стыдно.

- Прости, - сказал он. - Я не прав, Зина… Спасибо…

                (Продолжение следует)