На следующее утро на дверях училища было вывешено объявление:
ВНИМАНИЕ!
Сегодня в 14:00 (вместо перерыва) состоится
атеистическая лекция
БЕЗ БОГА ШИРЕ ДОРОГА
Лектор старший научный сотрудник
отдела религии и атеизма
Дн-ского краеведческого музея
Нужников А.А.
ЯВКА СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА!
Вначале было две ленты рисунка.
- Объясняю задачу, - тонко дребезжал Иван Макарович, глядя как братья Орловы втаскивают на подиум натурщика Герасимова, сморщенного девяностолетнего старика, с выпиравшими отовсюду костями, - это академическая постановка рассчитана… э… э… на много часов. Перед вами натура, которую желательно… г-м… несколько облагородить…
Постановка носила классический характер. Герасимов опирался на длинный шест, напоминая знаменитую "Девушку с веслом", непревзойденный шедевр в области садово-парковой скульптуры.
- Приступайте, товарищи, - напутствовал всех Иван Макарович и исчез за дверью.
- За селедкой поехал,- пояснил Вова Горилов.
Герасимов вздохнул и погрузился в сон.
- Опять Герасимов! - ворчал Укусидзе.- В прошлом году -Герасимов, вчера - Герасимов, сегодня - Герасимов, и всегда - Герасимов, Герасимов, Герасимов…
Услышав свою фамилию, старик вздрогнул всем телом так, что чуть было не свалился с подиума, проснулся и тут же пустился в воспоминания:
- Да, -сказал он. - Герасимов - человек известный. Меня еще сам Репин рисовал. Художник-передвижник.
Натура была знакомой до боли, и Серегин быстро построил Герасимова, оставив всех далеко позади. Штриховать не хотелось и он незаметно для себя нарисовал на полях тонкий девичий профиль.
- Сашка? - раздалось вдруг у него над ухом. Серегин поднял голову и увидал ухмыляющуюся физиономию Вовы Горилова.
- Отстань, - ответил он, прикрывая рукой рисунок. - Иди работай.
- Не хочу, - ответил Вова, присаживаясь на корточки у серегинского мольберта. - Нет вдохновения.
- Ты почему вчера к Саше пристал? - спросил Серегин.
Вова сделал круглые глаза:
- Где? Когда? Ничего не помню.
- Серьезно? - с легким смешком поинтересовался Серегин. - Совсем ничего?
- Красивая девочка, правда? - снова ухмыльнулся Вова, но Серегин заметил в его глазах испытующую настороженность.
- Тебе-то что?
Прозвенел звонок.
- Не расходиться! - закричала Лариса. - Все на лекцию! Явка строго обязательна!
Зал как всегда был заполнен до отказа. Серегин и Воскресенская примостились было на подоконнике, но цепкий взгляд Ильи Ефимовича мгновенно выудил их из толпы.
- Молодые люди! - ласково позвал директор. - Пройдите сюда, пожалуйста! - и усадил их впервом ряду, как раз напротив кафедры, между Ларисой Образцовой и Зиночкой.
Лариса поднялась, повернулась лицом к залу и сообщила:
- Сегодня у нас в гостях интересный человек, старший научный сотрудник отдела религии и атеизма нашего краеведческого музея, лектор общества «Знание» Акакий Акакьевич Нужников. Похлопаем!
Зал отозвался жидкими аплодисментами.
На кафедру поднялся лектор. Это был человек среднего роста, средних лет и средней комплекции, с усредненными чертами лица, специально созданный природой для того, чтобы выражать общественное мнение. Какое-то мгновение он молча смотрел в зал с тоскливой потусторонней сосредоточенностью, как актер, у которого внезапно вылетел из головы заученный до автоматизма монолог передовика производства. При этом Акакий Акакьевич слегка раскачивался. А может, это просто казалось, потому что портативная фанерная полукафедра была установлена на столе с надломанной ножкой, под которую забыли подставить специально предназначенный для этого горшок с усохшей геранью, а лектору было очень нужно на что-то опереться... Постепенно в его глазах стали включаться признаки возвращающегося текста.
- Друзья, - произнес он, прокашлявшись, - сегодня мы поговорим о религиозных предрассудках.
Лариса достала блокнот и приготовилась записывать.
Лектор вздохнул с некоторым облегчением: текст начал всплывать в памяти целыми блоками.
- К большому сожалению эти предрассудки очень живучи, - сказал он, уже ухватившись за спасительную нить. - Даже в наше время, в нашей стране, в стране развитого социализма, на фоне всеобщего научно-технического прогресса и подавляющего торжества материалистического мировоззрения кое-где встречаются темные, забитые люди, которые по своему невежеству все еще не желают шагать в ногу со всем передовым человечеством. Эти люди именуют себя верующими. Во что же они веруют? - риторически возгласил Акакий Акакьевич, обводя присутствующих отсутствующим взглядом, причем глаза у него были красные, как у кролика.- Они веруют в то, что на небе, на облаках (смешно даже подумать!) обитает некое существо и внимательно наблюдает за каждым их шагом. Не будем касаться природы этого существа, невозможность существования которого доказана выдающимися полетами наших замечательных космонавтов. Вместо этого представим себе жизнь человека, который постоянно чувствует, что за ним кто-то наблюдает…
- Кошмар!.. - пробормотала Лариса, содрогаясь всем телом.
- Жизнь этих людей наполнена постоянным страхом наказания, - пояснил Акакий Акакьевич, обращаясь непосредственно к Ларисе, как к самой благодарной и отзывчивой слушательнице.- Они не могут позволить себе даже самого невинного удовольствия… отпраздновать советские праздники, как весь советский народ… расслабиться, отметить, порадоваться… - тут он пошатнулся, но все же сохранил равновесие, вовремя ухватившись за край полукафедры.- Моя цель - выявлять таких людей и помогать им обрести полную духовную свободу. Это заблудившиеся, запутавшиеся в тенетах мракобесия члены нашего общества. Повторяю и подчеркиваю еще раз, дорогие слушатели, далеко не все из них являются врагами нашего общественного строя. В большинстве своем это просто умственно отсталые люди, которых нужно вывести на широкую дорогу, по которой идут миллионы счастливых советских людей, которые смело глядят в будущее и не боятся ни бога, ни…
- Черта! - радостно подсказали с места братья Орловы и по залу прокатилась волна нездорового оживления.
Акакий Акакьевич закашлялся и судорожными глотками опорожнил во-время поднесенный Зиночкой стакан минеральной воды без газа.
- … ни трудностей, с которые нам все еще приходится преодолевать на пути к коммунизму - светлому будущему всех трудящихся, - продолжал он. - И, как поется в гимне коммунистической партии, никто не даст нам избавленья. Ни царь, ни герой. В том числе и бог… Мы сами… своей рукой…
В этом месте лектор сделал паузу, икнул и протянул Зиночке пустой стакан. Зина достала из-под табуретки зеленую бутылку и поспешно набулькала ему еще сто пятьдесят. Акакий Акакиевич заглотнул их с гортанным звуком, напоминающим звучание вантуса в переполненном водой унитазе. Руки у лектора странно подрагивали, ему было явно не по себе, но лекция продолжалась, хотя текст снова стал ускользать в боковые извилины утомленного мозга.
- Как всякие невежественные люди, верующие фанатически упрямы, - говорил Акакий Акакиевич. - Они не хотят добровольно расставаться со своими нелепыми убеждениями, быть, как все, как весь народ… радоваться, петь и смеяться как дети, трудиться на благо… отдыхать… Они только молятся и бьют поклоны… с мрачными лицами… На них не действуют никакие методы воздействия. То есть, почти никакие, я хотел сказать… почти не действуют… Почему же мы должны бороться с религиозными предрассудками, дорогие товарищи? Потому что вера подрывает основы всего … уводит в строну от… лишает всех радостей жизни, которые… Короче, вы поняли: Бога нет, дорогие слушатели.
- Неправда! - внезапно вырвалось у Воскресенской.
Акакий Акакиевич поперхнулся.
Лариса выронила ручку.
- Что?.. - испугано пролепетал лектор. - Что такое?..
В наступившей тишине Воскресенская поднялась во весь рост и , сказала, обращаясь к Нужникову:
- Бог есть.
Лицо Ильи Ефимовича побагровело и перекосилось.
- Ах ты дрянь!.. - сдавленно прошипел он, медленно поднимаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, словно кобра в боевой стойке.- Агитацию разводить вздумала! Вон отсюда! Пошла вон!
Серегин кинулся вслед за Сашей, спотыкаясь о чьи-то ноги.
- Стой! Куда?! - возмущенно вскрикнула Лариса Образцова, но он уже выскочил в коридор.
Серегин догнал Воскресенскую только во дворе. Она уткнулась лицом в его грудь и заплакала. Он стоял, боясь пошевелиться, осторожно и бережно прижимая ее к себе.
Из углового окна на втором этаже высунулся по пояс Илья Ефимович Репкин. Он уже оправился от потрясения и его лицо приобрело обычный землисто-серый цвет.
- Эй, вы! - закричал он. - За срыв общественно-полезного мероприятия после занятий - белить забор!
Cердце Серегина дернулось и по всему телу стала растекаться щемящая боль…
На живописи все заполняли розданные Нужниковым анкеты.
- Михаил Антонович, - ржали братья Орловы, потрясая бланками перед носом дремлющего Герасимова, - как вы относитесь к атеизму? А?
- Что? - переспрашивал старик.- Я?
- Да -да, вы, не увиливайте, пожалуйста!
- Как отношусь, так и отношусь: глупости все это…
- А в церкви, небось, крестились?
- Крестился, - бесхитростно признался дряхлый натурщик.- И венчался. С супругой покойной, Натальей Ивановной … до октябрьского переворота…
- Это что, до революции что ли? До Великой Октябрьской Социалистической?.. Так это что, переворот был, по-вашему? И-интересно…- цеплялись к Герасимову неуемные братья Орловы, подмигивая и подхихикивая друг-другу.
- Отстаньте от него!- заорала Лариса.- Он старый, глухой, он из ума выжил!
- Откуда ты это взяла? - спросил Серегин.
- А ты вообще молчи! - огрызнулась Лариса. - Анкету будешь заполнять?
- Нет.
Лариса хотела сказать что-то еще, но неожиданно заметила, что Вова Горилов лепит из нужниковского бланка школьный самолетик, и отчаяно взвыла:
- Горилов! Ты что делаешь?!
Самолетик взмыл вверх,сделал в воздухе петлю Нестерова и опустился на колени Саши Воскресенской.
- Совсем с ума сошел?! - заорала Лариса.
- А ты что, медицинский работник? - поинтересовался Вова.- Психиатр?
Но Лариса уже переключилась на Зиночку:
- Идиотка! Ты что это написала! - стонала она. - «Атеизм - это вера в бога»! Ты что, книжек не читаешь? Атеизм - это совсем наоборот! Зачеркни сейчас же!
Зиночка послушно вымарала написанное.
- Пиши: атеизм - это передовое мировоззрение, отрицающее всякую веру. И запомни хорошенько, а то опозоришься где-нибудь!
Мастерская гудела, как улей. Никто не работал. Герасимов спал на посту. Его седая голова тряслась мелкой стариковской дрожью.
Саша верила в Бога. Это было неожиданно и странно. Серегин никогда не встречал верующих. Вопрос существования Бога казался ему важным, тесно связанным со смыслом жизни, но трудно разрешимым. Думая о Боге, он чувствовал, что прикасается к чему забытому… это было похоже на сон, детали которого ускользают из памяти, стоит только открыть глаза и посмотреть в окно…
Какую духовную свободу мог предложить Саше Нужников?
Разве окружающие ее люди были свободны?
Разве кто-то мог поступать не так, как предписано?
И что такое свобода?
Право выбора?
А если выбирать не из чего?
А если не дано ни прав, ни вариантов?
Разве можно быть свободным а пределах допустимого?
И кто определяет эти пределы?
А что если они умышленно сжаты?
Что, если в них не возможно ни двигаться, ни дышать?
Серегин не знал, к кому обращены эти вопросы, да и вопросы ли это? Он давно уже понял, что окружающая его действительность - это игра с жесткими правилами. Все было определено заранее: набор идей, которым нужно было доверять безоговорочно, набор цитат и штампов, составляющий разговорную речь, направление, в котором можно двигаться, методы, которые нужно использовать… И все это и есть обещанная нужниковым свобода?.. Название игры, в которую предписано играть под страхом наказания…
Саша не умела белить заборы. Это сразу же бросалось в глаза. Серегину и самому было трудно справляться с тяжелой мочальной кистью, но он старался работать как можно быстрее. Брызги летели во все строны, от мокрых кирпичей пахло плесенью. Через полтора часа они дошли до ворот училища и повернули во двор. Саша выдохлась и натерла мозоли. Серегин отобрал у нее кисть.
- Брось сейчас же. Я cам все сделаю.
Она виновато улыбнулась:
- Тебя из-за меня наказали, Сережа… как же я тебя брошу? Это нечестно…
- Ерунда, - ответил он. - Я скоро приду.
Из открытых окон общежития за ними наблюдало получилища.
- Смотрите, как прекрасен человек труда, наш скромный рядовой труженник! - орал во все горло Вова Горилов, указывая на Серегина длинным прокуренным пальцем.
- Иди, - повторил Серегин. - Иди, Саша, я тебя прошу.
Она ушла.
Серегин переступил через дохлого кота, валявшегося под забором уже четвертый месяц, обмакнул кисть в ведро и снова принялся за работу, но не прошло и пяти минут, как за его спиной раздалось истерическое:
- Вот, смотрите, Илья Ефимович!
Серегин вздрогнул и резко обернулся - перед ним стоял директор, а из-за плеча у Ильи Ефимовича выглядывал, мелко подрагивая, синий капроновый бант Зиночки Заложихиной.
- Та-ак, - зловеще протянул директор.- А Воскресенская где?
- Пошла мыть руки, - ответил Серегин.
- Насколько я понимаю, руки надо мыть после работы, - глубокомысленно заметил Илья Ефимович.
- Это вы правильно понимаете, - отозвался Серегин.
Директор отреагировал на это с педагогической корректностью:
- Не наглей, Сережа. И не забывайся.
Но Серегин потерял всякий страх и словно назло продолжал наглеть и забываться:
- За что вы Воскресенскую оскорбили?
-Не плюй в колодец! - строго предупредил Илья Ефимович. - Не противопоставляй себя всему советскому обществу!
- Ну и масштабы у вас, Илья Ефимович! - изумился Серегин. - Я со всем обществом не знаком. Я противопоставляю себя отдельным личностям.
- Это кому, в частности? - насторожился директор.- Ивану Макаровичу? Мне? Да знаешь ли ты, что ты в любой момент можешь быть отчислен из училища за академическую неуспеваемость? Ты на волоске висишь, Серегин!
Серегин пожал плечами и всердцах тряхнул кистью, смахивая излишки побелки.
- Ай!!! - вскрикнула Зиночка - серые директорские брюки покрылись известковыми кляксами.
- Извините, Илья Ефимович, - испугано пробормотал Серегин.- Я нечаяно…
- Я так и понял, - бесстрастно ответил директор, смерив его долгим проницательным взглядом.
- А вы водой, водой попробуйте! - озабоченно забормотала Зина. Директор круто повернулся на каблуках и направился в учебный корпус. Его лучший костюм был безнадежно испорчен. А это был тот самый костюм, в котором он получил почетную грамоту обкома партии и звание заслуженного педагога Дн-ской области! Отличная тройка, сшитая на заказ в Доме моделей !
Серегин заканчивал работу, стараясь не думать о произошедшем, но перед глазами то и дело всплывало черное от злости лицо Ильи Ефимовича. Усталый, со смутным чувством тревоги он вошел в общежитие.
- Придираются к тебе, Сереженька! - посочувствовала баба Глаша.- А я так вижу, что ты хороший мальчик, спокойный, не то что некоторые…
Серегин повернул на второй лестничный марш и чуть не обомлел от неожиданности: на площадке, облокотившись о перила стояли Саша и Вова Горилов. Серегин не видел сашиного лица, но каков был Вова! Его огромный рот расплывался в немыслимой ослепительной улыбке, а крепкая загорелая рука с могучими бицепсами медленно подвигалась по перилам все ближе и ближе к сашиному локтю!
У Серегина перехватило дыхание, но в этот момент Саша обернулась. Лицо ее просияло:
- Сережа!
Она проскользнула мимо Горилова, который сразу же развернулся и пошел, не оглядывась, по коридору.
- Привет тебе, о гордый сын Кавказа! - заорал он, завидев пьяного Укусидзе.- Выпьем с горя! где же кружка?!
Серегин был неприятно взоволнован. Он не знал что это: обида или ревность , но ему хотелось как можно скорее погасить в себе это странное чувство.
- Я не знал, что ты веришь в Бога,- сказал он. - Не мог даже представить такого.
- Почему? - спросила Саша.
- Я никогда не встречал таких, как ты.
- Каких? - спросила она .- Я не знаю, как можно жить без Бога … Ведь это страшно… нет никакой надежды… одни лживые слова…
- Свобода, равенство, братство? Миру - мир?
Конечно, это было опасное предположение, но она не испугалась.
- Откуда все это возьмется, если вокруг столько зла, если каждый думает только о себе?..
- Почему это каждый? - улыбнулся Серегин. - Вот Репкин заботится о тебе, перевоспитывает… Лектора пригласил…
- Он ненавидит меня, Сережа, да и тебя тоже. Для него все одинаково страшно: и вера в Бога, и символизм… ему нужно, чтобы все соответствовало стандарту, иначе его с работы выгонят. Это он о себе заботится. Если бы он на самом деле хотел мне помочь, неужели бы он так ко мне относился?.. Ему нет дела, до того, что с нами будет, мы для него - брак, а за брак наказывают. Если думать только о том, как выжить, как по-лучше устроиться - обязательно озвереешь, и ничего не останется: ни доброты, ни понимания, ни любви, ни искусства…
Серегин был задет за живое, тронут этим совпадением мыслей и чувств. "Нужели так бывает? - подумал он. - Она - это я…"
- Саша, - сказал он дрогнувшим голосом, - Я верю тебе… Я тоже так думаю… Не может так быть, что бы все - только ложь, подлость, предательство… Мы живем в искаженном мире, в искривленном пространстве, но должно быть что-то еще… другая жизнь, где главное - правда, доброта, любовь… Я хочу знать о тебе все. Если ты веришь в Бога, я хочу знать все о Боге.
Саша заметно обрадовалась.
- Я покажу тебе мою книгу.
- Это Библия? - острожно спросил Серегин.
- Нет, - ответила Саша. - У меня нет Библии. Это История Искусств.
(Продолжение следует)