Утро выдалось по настоящему зимнее. Мороз слегка шалил трогая нос и уши старика.
Выжидал, не забудется ли, старый, не запурхается ли в снегу так, что можно будет ущипнуть посильнее. Старики и выпивохи для морозов добыча легкая. Да напрасно надеялся, снегу то вчера выпало - лишь чуток. А лопата у деда - что надо. Легкая. Ухватистая. Соседка Раиса из города привезла. Скоро управился дед. Проскреб дорожку до самого асфальта.
Зима нынче загостилась на проводинах осени. Проводины закружили голову молодицы так круто, что она про свои дела и заботы напрочь забыла. До Крещения носу на улицу не показывала. Правда, два раза сыпнула по горсточке снегу. В ноябре да декабре. Скупо. Словно взаймы дала. Нагая без зимней одежки земля эти клочки на второй день умыкнула, так что и следа не осталось. Опять возвратился чернотроп. И к назначенной поре вылинявшие зайцы скакали по замежникам, маячили белым задом на мушке ружей охотников.
Боясь опоздать на Крещение, зима все же заявила о себе, но очень лениво и небрежно. Вот и вчера снежку подсыпало скупо, едва запорошив озимь на полях. А мороз годить не будет. Ознобит поле. Стылым черепом хлебный корень закует. Погубит хлебушко.
Сегодня опять подморозило. По настоящему. Больше двадцати градусов. Утром солнышко не скоро показалось из-за горизонта и багровея от натуги, силилось протиснуть лучи через сумрак морозного тумана. Протиснулось. Слегка разогрело воздух, рассеяло туман стужи. Осветило погоду.
Управившись со снегом, дед-Семен вынес с веранды небольшую коробочку пшена и побрел, шаркая ботами по голому асфальту к молоденькой сливе. Деревце коротало зимы в сугробах под окном веранды. А нынче стояло на морозе едва не босиком. Дед слегка пригнул ветку и высыпал пшено в кормушку. Не хитрое это изделие он задумал и смастерил на кухне еще перед началом прошлой зимы.
В пятилитровой пластиковой бутылке прорезал понизу на каждой стенке по окошку. Нижние кромки окошек обвернул пластиком, чтобы не были так остры. Пробку от бутылки привязал к сучку сливы и ввернул в нее бутылку.
Кормушка висела в кроне молодого деревца подобно елочному фонарику и не мешала, а украшала дерево.
Телеграммы с приглашениями рассылать не пришлось. Вездесущие воробьи скоро обнаружили столовку и без всяких презентаций и прочей чопорной ерунды скоро и споро ее освоили.
С той поры по утрам, пока Семен еще копил лень под сенью ночных грез, баба-Анна выходила на крылечко с коробочкой крупы или хлебных крошек. Птицы скоро привыкли к покладистой старушке. Однажды, когда она чистила кормушку, самый нетерпеливый воробей уселся к ней на коробочку крошек и принялся клевать угощение.
Высыпав пшено и растряхнув его по дну кормушки, дед поплелся домой. Оставив в прихожей одежду и обувь, уселся у окна. Анна принесла чай и печенье и старики устроились чаевничать. Хорошо старику зимней порй вернувшись с мороза, не спеша попивать душистый чаек устроившись у окна и притулив старые кости к теплой батарее. Отогревать руки на горячей кружке кипятка. Тепло. Светло. Сухо. Чего еще надо старым...
Стая воробышков примчалась спустя несколько минут. Без всякого сомнения птицы с лету облепили кормушку и суетились возле нее порхая крылышками. Перескакивали по веткам сливы с места на место. Запрыгивали разом по нескольку птиц в кормушку и торопливо клевали пшено. Часто оглядывались по сторонам. Перекликались. Чувыркали. Попискивали. Кто-то насытился и выпрыгивал из бутылки. На его место разом бросались две или три птички. Теснились. Толкались. Спорили. Дрались.
Два воробья на лету столкнулись грудками и не умея уступить один другому, взмыли вверх и там на верху еще пытались клювами достать друг друга. Другие, более степенные воробьи, сидели на ближних ветках и терпеливо ожидали своей очереди. Томились. Переживали. Мучились.
Выглядывая из окошка на возню птиц, Семен вспомнил возню возле хлебного киоска, хлебные очереди 1955 года.
Целинные земли Казахстана еще не были распаханы и засеяны. Государство восполняло растерзанные войной стратегические запасы продовольствия. В неурожайный год в стране был заметен недостаток хлеба. Тогда в их рабочем поселке лесорубов за хлебом были очереди. Отпускали его по норме, по весу, с отметкой в списке. Норму устанавливал рабочком.
И хотя голода в поселке не было и в каждой семье знали, что норму хлеба никто не возьмет, очередь занимали задолго до открытия ларька. А мало ли, вдруг на всех не хватит... Печать послевоенных голодных лет еще давила на сознание людей. Мальчишки занимали очередь как взрослые. Оставались стоять под стеной "продмага", или, подождав прихода еще двух человек и подтвердив в очереди свое место, спешили к кучке пацанов, устроившихся тут же неподалеку от ларька, обсуждая свои главные дела. Но и там, в ватаге мальчишек, кто-то из ребят то и дело оглядывался на дорогу, не везет ли дядя-Леша хлеб.
Наконец очередь узнавала, что хлеб в пекарне уже нагрузили на повозку и повезли. Утомленные ожиданием женщины оживлялись. Ребятня переповторяла: "Везут!" И все устремлялись к ларьку. Нужно было вклиниться в возбужденную толпу людей выстраивающуюся вдоль стены хлебной лавки в правильный порядок. Женщины придирчиво проверяли пацанов, не втиснулся ли в их кучку безочередник. Не редко в общем гомоне резал тишину возмущенный возглас:
- Да, тебя тут не стояло!... -
- Стоял!...- Летел следом плаксивый выкрик пацана. - За Женькой Тарасовым, стоял...-
- Да, пусти его, Ольга. Был он тут...- Успокаивал людей голос соседки.
- Везу-т-т-т! - Наконец доносился торжествующий выкрик одного из мальчишек, забравшегося на крышу ближнего сарая.
Этот крик разом подстегивал всех. Очередь начинала сжиматься. Напирать. Передние шумели на задних, чтобы не напирали. Задние изнывали от возмущения, что вот уже двое приклеились в голову очереди, а их тут не было...
Наконец, раздавался глухой стук окованных железом колес и к ларьку подкатывала подвода с хлебом. Повозку тянула тяжеловозная кобыла. Звали ее Грузная. Она обладала неимоверной силой и была едва не толще слона. Копыта ее были не меньше половинки астраханского арбуза. В передке телеги степенно восседал дядя-Леша, возчик, конюх и зав. обозом.
Кибитка останавливалась в метре от окошка киоска и дядя-Леша отворачивал деревянный вертлюжок на дверке будки и открывал дверку. В будке на полках рядами были уложены буханки печеного хлеба. Сытый аромат наплывал волнами. Властно одолевал вниманием людей. И хотя в толпе не было голодных, очередь притихала и внимательно наблюдала за происходящим.
Дядя Леша выхватывал первую пару буханок и подавал в окошко. Тетя Августа перехватывала буханки и ловко метала их на полки киоска. Очередь сохраняла почтительную тишину.
Когда хлеб был перегружен и повозка отьезжала от ларька, очередь снова начинала галдеть. Задние беспокоились:
- Всем-то сегодня хватит ли? -
Их успокаивали:
-Хватит. -
- На той неделе, говорят, не хватило... -
- Не слыхали. -
- Да, хватит, хватит. Всем хватит, не стоните бабы... -
- Откуда знаешь? -
- Считала я, всем хватит. На десять буханок больше обычного. -
- Куда денут? -
- Найдут куда. Не беспокойся,.. тебя не спросят. -
Наконец подходила очередь и тетя Августа отвешивала Сеньке две буханки хлеба. Хлеб был теплый. Мягкий. Вкусный. И сытный, как хлеб.
Поверх буханок лежал довесок. Горбушка. Как же аппетитно она похрустывала на зубах парнишки, когда он усталый и довольный, перекинув лямки черной кирзовой сумки через плечо, шагал домой.
Давно это было. Но, вкус корочек ржаного хлеба, дед-Семен помнил и сейчас.
Кошка-Умка не спеша вышла из-за угла дома и уселась под кормушкой. Шум воробьиной стаи не мгновение смолк.
Воробьи из бутылки спрашивали соплеменников:
- Тревога? -
- Да нет, продолжайте. -
- А чего затихли? -
- Кошка. -
- Кошка?!! -
- Да ешьте, ешьте. Не достанет. -
Умка и сама понимала, что не достанет. Дерево высокое, а ветки тонкие. С дерева не достать. И с земли не допрыгнуть. И сидеть так под деревом... на глазах у стариков... стыдно. Ушла. За угол. Унесла в очередной раз обиду на скупого деда, который пожалел длинной подвязки и повесил кормушку так высоко...
Старики допивали чай. Воробьи клевали пшено. Согрелись Подпитались. Благодарно глянули на стариков. Птице зимой не холод страшен а голод.
К ночи мороз окреп. Солнышко садилось в стылое марево. Завтра будет еще холоднее.
Может быть, подвесите где-нибудь в удобном месте небольшую кормушку... Горсточка крошек со стола Вас не разорит. А пичужке спасение.
Спаситель добро помнит.