— Тебе не кажется, что мы похожи на идиотов?
— А может, так оно и есть?
Седой и Моня сидели на Крещатике в подземном переходе, называемом в народе "труба". Оба были в потрёпанной одежде. У Мони на голове поблёскивала узорами восточная тюбетейка, и лохматились приклеенные усы. Глаза глядели через неоптические, круглые как пенсне, очки. В руках он держал балалайку. Седой сидел на корточках и перебирал струны обшарпанной гитары. На его голове желтым снопом обвисала соломенная шляпа, глаза скрывались под чёрными очками. Мохнатая борода торчала лопатой вперёд и упиралась в гитару, мешая играть.
Они исполняли роль нищих музыкантов с юга Украины. И оба были в розыске у Интерпола.
"Самый лучший способ спрятать что–либо – положить его на самом видном месте", – философски говорил полковник, отправляя их в "трубу".
По поддельным документам они являлись родственниками. Седой – отец. Моня – сын.
— Ну, поехали, нечего сидеть, – мрачно предложил Седой, и оба заунывно стали перебирать струны. Седой владел гитарой с юности, Моня в детстве учился в музыкальной школе по классу балалайки. Это и определило их имидж. Музыкальный строй они более–менее держали.
— Беса ме–е–е... Беса ме мучо–о–о... – хрипло завыл Седой.
— Чёртов Дубина, – пробормотал себе под нос Моня.
Они исполняли роль связных. К ним должен был подойти один очень серьёзный человек и передать контактную весточку – так сказал Дубина, а Моня – поверил. Теперь бесился и не знал, что делать. Они торчали в "трубе " уже пятый час. Заработали кучу копеечных монеток – у Седого оказался талант привлечения капитала завываниями, – но никакого "контакта" не было, кроме жалостливых взглядов пожилых киевлянок бросавших в шляпу монетки по десять копеек.
В стороне от выступающих музыкантов, недалеко, возле зазывно мигающих игровых автоматов, стояли двое. Они курили сигареты, меланхолично поглядывали по сторонам, и слушали выступление дуэта. Второй сказал:
— Зачем ты меня притащил в свой Киев? Какая здесь революция? Барды кричат какую–то муру, да бабы мужиков снимают – вот и весь экстрим.
Первый ответил:
— Да, что–то мы въехали не в тему. Никаких вооруженных конфликтов. Где это таинственное Сопротивление? – И добавил: – Наверное, сидит в подполье. Но захват Киево–Могилянской академии был на самом деле! Они выдвигали ряд требований политического характера. Американцы не пошли им на встречу – они не согласились выпустить узников в Гуантанамо – отряд повстанцев прорвал оборону и ушел в неизвестном направлении, не потеряв ни одного человека.
— У тебя достоверные сведения? – спросил второй.
— Да. У меня на Подоле много друзей.
— Хорошо. Я тебе верю. Но спроси у своих друзей с Подола, где эти люди. Нам надо выйти на них.
— Где все эти люди? Я тебе скажу где. – Он стал говорить громче. Разговору мешало пение гитариста и треньканье балалаечника. – Они не здесь, в "трубе". Они прячутся где–нибудь на Борщаговке, Куренёвке или Ветряных горах. Наверное, ещё не время разворачивать полномасштабные действия против американцев. И мы будем ждать, когда события развернутся, как на Балканах. Спешить не стоит. Пойдём лучше купим мороженное.
Двое медленно пошли в глубину подземного перехода.
— Квантаномейра... – пел Седой, невозмутимо спрятавшись за очками. Моня вёл соло на балалайке. Подошли двое немцев из контингента НАТО в форме офицеров Германии.
— О! Йа, йа... – сказал один из них, поцокал языком и помахал Моне рукой. Тот отвернулся в сторону, продолжая вести тремоло на балалайке. Немцы постояли, послушали, кинули в шляпу бумажку в пять евро, и побрели в глубь "трубы". "Бесаме–е–е!.."
— Ёханый бабай, – мрачно пробурчал в паузе Моня. – Меня это всё достаёт! Фашистские хари подкармливают нас своими дебильными европейскими купюрами. – Схватил евро и порвал на мелкие кусочки. — Ты ещё съешь её, – критически сказал Седой.
— Я их заставлю её съесть, – ответил Моня. И вообще...
— Стой–стой, Саша, – решительно схватил Седой за руку Моню, собирающегося сорвать усы и покинуть "трубу". – Ты забыл, что есть такое слово – дисциплина. Ты что, хочешь, чтобы и дальше негры трахали наших баб? Хочешь? Ты скажи, я тебя пойму. Чего молчишь? Так вот и молчи. Нам дали задание. Провалит его любой болван, а выполнить – это посложнее. Ты что, думаешь только стрелять из пулемёта? Нет, дорогой, халява не пройдёт. Бери в руки балалайку – это посерьезней, чем пулемёт.
Они снова забренчали заунывную мелодию. Подошел старый дед, весь заросший седой щетиной и в вылинявшей фуфайке. Стал, прищурившись слушать. В паузе сказал:
— Э–э–э... Братки... А чтось вы такое гарное граете? Кх–кх–кх, – закашлялся.
— Полонез Огинского, – пробурчал Моня, исполнявший произведение, которое сдавал на экзамене в музыкальной школе.
— Гарно, гарно... Кхм... кх... кх... Очень гарно. Прям за душу берёт. А можно трошки щё? А?
Моня, вздохнув, исполнил полонез ещё раз.
— Дякую, дякую... Спасибо, братки... – Дед раскурил самокрутку и пустил клуб дыма. Невероятный запах распространился вокруг.
— Господи, дед, что это ты куришь? – замахал рукой перед лицом Моня.
— Грибы, сынок.
— Чего?
— Грибы, грибы. Сушеные. Очень, знаешь ли, хорошая штука. Акх... кх... кх... Меня, – сплюнул, – Карлуха научил.
— Какой Карлуха?
— Друг мой. Нерусский правда. Фамилия у него странная – Каштановая Роща.
— Каштановая Роща?
— Да, вот такой фамилий был у него. Кхм... кх... кх... Хочешь курнуть?
— Да уж, спасибо.
— Ну, как хочешь. А Карлуха любил. Накурится, бывало, грибов и начинает мне рассказывать сказки. Хороший был парень. Помер уже. Перекурил. Кхм... кх... кх...
Дед бросил в урну самокрутку и медленными шагами пошел дальше.
Музыканты продолжали свою работу.
В стороне от них, метрах в десяти, стоял пожилой мужчина и продавал значки "Украина+НАТО=любовь". Из его старой, потрёпанной сумки выглядывал объектив видеокамеры, которая записывала выступление струнного дуэта. Ещё пять человек, в разных точках "трубы", контролировали концерт Седого и Мони. Это были люди полковника Дубины. Ждали Ликвидатора. После покушения он на связь не вышел. Дубина сбросил на его e–mail предложение о встрече, которая и должна была состояться, если бы не вмешательство итальянцев. Ликвидатор ответил. Теперь он должен был, по плану, подойти к Седому и передать свой "паспорт" – подтверждение того, что он действительно Ликвидатор, а не подставной агент ЦРУ в Интернете. "Паспорт" представлял собой одну из половинок разорванной на две части купюры ста советских рублей. Вторая половина была у Дубины. После этого подтверждения можно было спокойно общаться.
К музыкантам подошла крупная женщина в полутёмных очках.
— Скаажите, паажалуйста, а вы можете исполнить "Мурку"?
— Тьфу ты, – тихонько под нос чертыхнулся Моня.
— Сударыня! Естественно! – галантно ответил кавалер Седой. – Для вас – что угодно. – И запел: "В тёмном переулке, где гуляли урки..." Минут пять кривлялся Седой, вошедший в роль и тарахтел на балалайке Моня. Дама аплодировала обоим, кинула в шляпу купюру в пятьдесят гривен, помахала рукой и скрылась в потоке людей.
— Пятьдесят гривен? – удивился Моня. – За "Мурку"? Подруга, наверное, была на "зоне".
— Мда... – удивлённо сказал Седой. Мы тут ещё и заработаем. – Пять-шесть "мурок" – и день прожит не даром.
— Да, Вова! И можно пойти в "Экспресс".
— Забудь "Экспресс"
— Да знаю, – печально вздохнул Моня.
Подошли двое американских сержантов. Седой невозмутимо глядел на них. Моня с бешенством во взгляде отвернулся и стал настраивать балалайку.
— Э-э-э... – начал один из американцев. Ви можеть знать? Дьюк! Дьюк Эльингтон. Йес?
— Йес, – ответил Седой и продолжал слушать.
— Сыграть Дьюк Эльингтон?
— Йес. Фифти долларс.
Моня поднял голову и посмотрел на Седого, топорща свои приклеенные усы. Американцы вытащили бумажку в пятьдесят долларов.
— Саша, помогай, – сказал Седой, ударил по струнам и запел "Караван": Па–а–а... Паба–па–бапа–па–паба...
За три минуты заработали пятьдесят долларов.
— Чёрт, – сказал Моня. – Я не думал, что это такое выгодное дело. Давай бабки подсчитаем, а?
— Успеешь, ещё не вечер, – ответил лидер–гитарист.
За следующий час заработали ещё около ста гривен.
— Волна какая–то пошла, – сказал Моня.
— Эта волна называется вечернее пиво. Уже вечер, все поддатые. И здесь, в "трубе", кстати, крутится только народ с "бабками". Остальные не могут заплатить за метро, не то, что за "Мурку".
— Да, за такую фигню – и пятьдесят гривен. Неплохо, – сказал Моня. Купюра в пятьдесят гривен так и лежала среди мелких денег.
— Забери–ка ты её, – сказал Седой. – Не надо травмировать психику конкурентов. Вон там, в углу, бандуристы играют, так они всё время сюда ходят, чего–то вынюхивают.
Моня взял купюру и сунул в карман. Вытащил обратно.
— Слушай, Вова, здесь ещё и рубли она дала. Какие–то порванные.
Седой взял пятьдесят гривен в руки. К купюре была приклеена половинка советских ста рублей с портретом Ленина.
— Всё, Саша, – сказал Седой. Контакт состоялся. Уходим.
— Я только–только разыгрался!
— Говорю, уходим.
Музыканты вместе с инструментами исчезли в людской толпе.
Фрагмент романа "Восточный триллер"