Глава пятая
Так началось то, что зовется избыванием юности. Лена познакомила меня со своими друзьями, и мы часто устраивали на озерах пикники. В сумерках лазали в чужие сады за яблоками, а потом шли на танцы. У меня было чувство, будто я вылез из-под обломков на воздух. Здесь я ощутил полноту дыхания, которого мне так не хватало в городе. В той удушливой атмосфере я сжигал свое одиночество, а здесь просто жил.
Домой я возвращался то поздней ночью, то под утро. Казалось, хозяйке было безразлично в котором часу я прихожу, и как провожу время. Мы виделись редко, в основном, по утрам. Бывало, я ее не заставал, но завтрак непременно ждал на столе, мне оставалось только подогреть чайник. Нередко я просыпался от шума. К хозяйке часто приходили ученики. Они поднимали такой гам, что могли разбудить
мертвого. Но хозяйка владела их душами, как скрипач смычком. В одну минуту она могла заставить их затихнуть. Нет, не криком, она никогда не кричала. Она или что-нибудь рассказывала, или читала стихи. Ее голос приближался как бы издалека. Когда, казалось, замирали даже стены, ее голос захватывал, зачаровывал, уводил. Он передавал не только ритм, настроение, саму музыку, но даже дыхание стиха. Порой мне хотелось присоединиться к ее ученикам, однако, я не смел нарушать нашего договора. Впрочем, как только я оказывался на улице, тут же обо всем забывал. Не знаю, ложилась ли она спать, когда бы я ни пришел – из-под дверей ее комнаты всегда струилась тонкая полоска света. Мы действительно не касались друг друга, что меня радовало и настораживало. Я интуитивно угадывал, что за ее мнимым равнодушием что-то таилось. Она так легко позволила мне жить у себя, готовила, ухаживала, а меня при этом точно не было. За кого она меня держала? За квартиранта? За сына своей подруги, перед которым чувствовала свою вину? Но нет, ее не мучили угрызения совести, меж тем как я винил ее в своей неудавшейся жизни. Однако я мало задумывался обо всем этом, я просто жил, радовался свободе и тому, что у меня есть девушка, которая мне нравится.
Однажды мы с Леной очень поздно возвращались с танцев. Обычно мы заходили к ней, ее бабушка поила нас чаем. В этот день приехали родители Лены. Увидев свет во всем доме, она чего-то вдруг испугалась и ни за что не хотела идти домой. Тогда я пригласил ее к себе. Она еще больше испугалась.
— К историчке? Да я прямо на пороге умру, меня в школе бросает в дрожь, когда ее вижу.
Я попытался ей объяснить, что школа здесь не при чем, что мы с хозяйкой отдельно друг от друга, у меня своя комната, ей нечего
бояться. Скрепя сердце, Лена согласилась. Мы осторожно пошли через кухню, прошмыгнули в комнату, сели на кровать, затаились. Через некоторое время мы успокоились. Я осмелел и впервые поцеловал Лену, позволив себе уже привычную вольность. Она же была так напугана, что не смела шелохнуться.
— Не надо, Виталик, — дрожащим голосом прошептала она, задерживая мою руку, когда я попытался проникнуть под ее блузку.
И тут яркий свет ослепил нас, на пороге стояла хозяйка. Лена вскочила с кровати, забилась в угол, неуклюже поправляя на груди блузку.
— Леночка, — мягко произнесла хозяйка. — Твои родители тебя заждались, пойдем, я тебя провожу.
— Это уже наглость, вы не имеете права лезть в мою жизнь, вы нарушаете… — было возмутился я, но хозяйка лишь улыбнулась, взяла Лену под руку и увела.
Я был взбешен, тут внезапно понял, что все испортил. Опьяненный волей, совершенно забыл, что живу в доме подруги своей матери. Она, как-никак, несла за меня ответственность. Я вновь почувствовал себя связанным. Теперь я мог ждать лишь неприятностей.
Хозяйка вернулась примерно через сорок минут, за это время я чуть не сошел с ума. Как только она вошла, я тотчас накинулся на нее:
— Вы не имели права…
— Успокойся, уже второй час ночи, родители обрадовались, когда увидели Лену. Я сказала, что вы засиделись у меня за лото, мы заигрались и забыли про время. У Лены очень строгий отец.
— За лото? — широко раскрыл я глаза на хозяйку, ничего не понимая.
— Тебе тоже пора спать, все разговоры оставим на завтра, –
сухо сказала она и покинула комнату.
Не знаю, почему, но я не верил этой женщине, мне все казалось, что за ее словами, действиями должно что-нибудь скрываться. Со смутной тревогой я лег спать.
Утром меня разбудили голоса на кухне, спросонья почудилось, будто это родители Лены. Я быстро встал, оделся и уже собрался выйти, как вдруг примерз к полу, узнав голос отца. Колючая дрожь пробежала вдоль спины. Я должен был догадаться: рано или поздно хозяйка должна вызвать отца. Во мне поднялось слишком много чувств, чтобы я мог в них разобраться. Я сел у дверей, зажал руками колени. Нет, я не хотел, но невольно прислушивался.
— Вы в мое положение войдите, Антонина Ивановна. Мне ведь тоже нелегко. Думаете, у меня сердце не болит, еще как болит. После смерти Нины я не узнаю сына. А ведь был таким тихим, послушным, от книг нельзя было оторвать. Вы поймите, я уже заместитель директора, такое положение ко многому обязывает. Мне развод чего стоил, а теперь вот и сын. Когда им другие органы займутся, сраму не оберешься. Ксении-то моей каково, все же сын Нины, а она идет на то, чтобы он жил с нами, она его никогда не обижала. Я ведь еще детей Ксении поднимаю. Вы вот педагог, подсобили бы с парнем? Я ума не приложу, что с ним делать, а вы с детьми работаете. Вижу, он тут прижился, а то бы давно сбежал. Парню помочь надо, его вон как вихляет, а вы там всякие тонкости знаете. Потом, вы ведь подруга Нины, вы бы должны…
— Сергей Петрович, — оборвала его хозяйка. — Вы иногда думаете, что говорите? Что я должна? Телегу подтолкнуть? Виталий уже взрослый парень. Ему не толкач нужен и не педагог, ему любовь нужна, вы ему нужны! Как вы могли оставить его одного! Мало того,
что вы жизнь Нине сломали, так теперь сыну… Нет, молчите! Вы сами приехали, вы просите у меня помощи, и всегда просили, если бы не Нина, я бы вас на порог не пустила…
— Вы напрасно горячитесь. Нина-то тоже не очень-то о парне думала…
— Я с вами пререкаться не намерена, тем более, решать за вас. Вы приехали за сыном, вот и забирайте его!
Я еле успел отпрыгнуть от дверей, хозяйка открыла ее рывком, пристально посмотрела на меня, и, ничего не сказав, ушла к себе.
Мы встретились глазами с отцом, оба будто стояли по разные стороны моря.
— Я рад, что ты здесь, — пробубнил отец, не зная, что сказать.
— Во двор пошли, — буркнул я.
— Да-да, на воздух, здесь очень душно, я давно хочу курить, — он поспешно вышел из дома, расстегивая на ходу ворот рубахи. Мы сели на лавку. Отец протянул мне папиросы.
— Я с фильтром. — Впервые за много лет мы сидели плечо к плечу, а близости между нами не ощущалось.
—Сынок, — с трудом преодолевая свою нерешительность, начал отец.
— Когда едем? — перебил я.
— Вот прямо сейчас. Ксения тебе комнату приготовила, будешь жить один, как барин. На заводе я договорился, пойдешь учеником к лучшему мастеру, а там, на курсы отправим, глядишь, мне преемником будешь.
— Ты мать любил? — спросил я, не вслушиваясь в слова отца.
— Что? — потерялся он. — Ты это к чему?
— Перед смертью она просила, чтобы я не бросал тебя, смешно, нелепо. Я никогда не мог вас понять. Мать все пыталась мне внушить,
что для меня развод ничего не изменил. Изменил, все изменил! У тебя была Ксения, у матери эта… подруга, у меня – никого!
— Наше с Ниной принадлежит нам. А перед тобой мы оба виноваты, ладно, вставай, поехали. У меня времени в обрез.
— Как, не попрощавшись? — удивился я, машинально поднимаясь с места.
— Она привыкла.
— Что значит привыкла? — насторожился я. — Ты ее знаешь? То есть не хуже мамы… вернее… Так это сюда были твои загадочные командировки, — внезапно догадался я. — Меня, значит, в дом Ксении, где тошнит от расчищенных и расчерченных дорожек, а вы сюда, развлекаться? – задыхался я от обиды.
Отец сжал мне руку выше локтя, лихорадочно зашептал в самое ухо, не замечая, что уводит меня со двора.
— Жизнь-то, сынок, путаная штука, клубок один, концов много, поди, узнай, за какой потянуть. Нам с Ниной вместе никак нельзя было, и совсем друг без друга нельзя было. Семьи у нас не было, верно. Только я без Нины ничего не стоил бы, она была главным моим советчиком во всем, с ней можно было обо всем…
От сумбурных слов отца у меня кружилась голова, горьким осадком на душу ложились неприятные догадки их тайной жизни. Мне хотелось кричать. Я понял, что сейчас не смогу поехать к Ксении.
— Отец — прокашлялся я. — Я потом, я позже, сам…
— Да-да, конечно! — неожиданно обрадовался он. — Понимаю, тебе подумать надо, оно горячку пороть нечего, верно. Пока ты здесь, я спокоен. Антонина хотя и со странностями, но умная, тонкая, плохому не научит. Ты ее не чурайся. Ну, коль решил, иди, нечего тебе тут торчать, – в его голосе послышалось раздражение.
— Денег дай, — потребовал я, проглатывая ком обиды.
— Конечно-конечно, — он полез в карман, не считая, вынул из кошелька деньги и отдал мне.
Нет, он торопился не от меня избавиться, а спрятаться, затаиться, как улитка в раковине, чтобы я не заметил его мучений, страданий, в которых он боялся признаться даже себе. Сунув деньги в карман, я пошел прочь от остановки. Что-то заставило меня обернуться. Отец, прислонившись к каменной стене, стоял, покинуто и одиноко. Его некогда широкие плечи подались вперед. Седина обесцветило черную голову. Глубокие морщины изрезали лицо. В свои шестьдесят он походил на согбенного жалкого старика. Мне захотелось броситься к нему, обнять, но его отрешенный, безжизненный взгляд оттолкнул.
К хозяйке я даже не думал возвращаться. Мне казалось, эта женщина отняла у меня все: детство, родителей, жизнь которых была здесь, в ее доме, вне меня и без меня. Я же свою, еще короткую жизнь ходил в чужой одежде и по чужой дороге. Еще вчера поверил, что повеяло человеческим теплом. Я разрешил себе забыть все, мне хотелось хоть немного подышать тем уютом, которого я был лишен. После я был готов встать сразу хоть к десяти станкам. И теперь все отнято, спутано. Вокруг была одна сплошная ложь, в которой я задыхался.
Я шел наугад, не ведая дороги, зная, что у меня ничего и никого нет, чувствуя на себе предательство всего мира. Ноги привели меня к озеру. Песчаный пляж был полупустой, в воде купались только дети, август для них не был помехой. Спускаться к воде я не стал, нашел небольшую поляну, лег, закрыл глаза, надеясь, что уже никогда их не открою.
—————
Пробудился я от непонятных толчков. Кто-то настойчиво теребил меня. Никак не мог сообразить, во сне это или наяву. Вокруг было черным-черно.
— Взял моду спать на земле. Мне девочки сказали, что Сергей Петрович уехал один. Я так и знала, вмешиваться не хотела. Да и парень ты уже взрослый, должен уметь за себя постоять. Полдня гоняюсь за тобой по деревне. Тебя то здесь, то там видели, я тебе не девочка, чтобы носиться всюду за тобой.
Хозяйка была вне себя, но голос ее звучал мягко. Я смотрел на нее и ничего не понимал.
— Зачем? Что вы прилипли ко мне? Оставьте меня в покое! Я не хочу вас видеть! Я никого не хочу видеть! Чего вы ко мне все лезете!
— Вставай! — приказала она. — Это не я, а ты на мою голову навязался. Вставай же! Тебя лихорадит, мне только этого не хватает.
— Оставьте меня! — одернул я ее руку. — Я сам найду дорогу, но не к вам! Мной, как родителями, вам не удастся позабавиться… — в это время меня качнуло, и хозяйка поддержала меня.
— Давай-ка сядем, вон дерево, похоже, у тебя температура.
Мы сели, у меня продолжала кружиться голова, и перед глазами прыгали звездочки, что мне не помешало задать едкий вопрос:
— Значит, вас не только мать развлекала, отец тоже?
— Развлекал, — спокойно ответила она. — Но не меня. Когда он приезжал, мне хотелось бежать из дома. Он, как тот медведь из басни Крылова, все пытался на свой лад переделать. Мои школьники уходили, друзья Нины уезжали. Нина ничего не замечала, она погружалась в Сергея, как в пучину. Меня всегда поражало, как они при такой поглощаемости друг другом, не смогли сохранить семьи. Глядя на них, трудно было поверить, что они ссорятся через каждый
час. В жизни они не совпадали, по-разному смотрели на быт. Иногда я подливала масла в огонь, пытаясь уговорить Сергея, чтобы не только они, но и ты был здесь. Он достаточно грубо меня обрезал.
— Выходит, им было совсем не до меня.
— Нет, это не так, не так, поверь мне. Они оба тебя любили и страдали, что тебя приходится оставлять. Сергей Петрович тебя любит. Просто то, что хорошо для одного, не всегда хорошо для другого, вот этого он никак не мог понять. Он трудный человек, хотя и безобидный. Ключ к нему знала одна Нина. Знаешь, этот разговор непростой, а тебе, я вижу, совсем худо, пошли-ка домой, тебе нужно согреться, попить горячего. Пойдем, Виталий, пойдем.
Я с трудом встал, перед глазами все плыло, ноги не держали, я буквально повис на хозяйке. Сейчас мне думалось лишь о том, чтобы как можно скорее лечь в постель.
Когда мы пришли, хозяйка сразу меня уложила. Дала чего-то выпить, затем принесла горячей картошки и чай. Есть я не стал, а чай выпил с жадностью. Еще минуту назад я ненавидел эту женщину, вошедшую в самое сердце родителей, полноправно участвовавшую в их жизни, знающую все их тайны и слабости. Кажется, я начинал понимать, почему этот мир был закрыт для меня. Матери хотелось иметь что-то свое, ей одной принадлежащее. Этот уголок был островком, где можно было надеяться на несбыточное. Иллюзия надежд заменяла насущные проблемы, отдаляла от настоящего. Увы, я и сам почувствовал эту необъяснимую иллюзорность. Может быть поэтому, когда хозяйка собралась уходить, я остановил ее за руку.
— Не уходите, прошу вас! Не оставляйте меня одного! — Мне внезапно стало страшно от темноты за окном, от стен, что хранили дыхание матери, от всей сумятицы, происходящей в доме.
— Не уйду, — улыбнулась она, присаживаясь на край
кровати, не выпуская моей руки. Ты горишь, боюсь, без доктора не обойтись. Завтра утром посмотрим…
— Почему они со мной так? — непроизвольно вырвалось у меня, и слезы сами хлынули из глаз.
— Ну, вот еще, выдумал, не разводи здесь мокроту. В жизни, мальчик, очень трудно объяснить, когда человек прав, когда нет. Причин, обстоятельств, так много, что не всегда хватает сил взвешивать их. Ты должен быть уверен, твои родители тебя любили, они не хотели тебе зла, просто они жили как умели. Сергей Петрович искренне верил, что у Ксении тебе лучше, чем в коммуналке, где ни воздуха, ни света, одни тараканы и сырость, от которой ты часто болел. У Ксении природа, и ты чист и сыт. Нина была гениальным лингвистом и бездарной хозяйкой. Твоему отцу нужна была простая женщина, как Ксения, для которой дом – все. Для жизни ему нужна была Нина, умная, тонкая, сильная. Чтобы жить под одной крышей, одной любви мало, а может, любви и вовсе не нужна крыша.
— Неужели тарелка супа важнее…
— Молод ты еще, чтобы судить о том, что важно, а что нет, — рассердилась вдруг хозяйка. — Спи, это будет правильно. Придет новый день, а с ним новая жизнь.
Последние слова донеслись до меня уже откуда-то издалека. Я почувствовал, как теплая волна подхватила меня и понесла в бесконечность.