А.Вискалин
«Особенности национального произношения»
Много веков на этой земле, была эта огромная страна. И много веков в этой стране жил великий народ. Многонациональный, пестрый и не похожий друг на друга народ. С каждой эпохой вбирая в себя быт, традиции и умения все новых народов, по разным причинам вливающихся в это колоссальное общество, образовывая из национальностей - нацию. Некоторые народы приходили с надеждой на лучшее, но со временем, не сумев влиться в культуру и уклад жизни могучей империи, уходили. Многие, придя однажды, оставались навсегда. Многие, были захвачены и покорены империей. Но при всей разности собранных вместе людей, объединяло их одно – что бы понять друг друга, все должны были говорить на одном языке.
Общий язык был один, а диалектов и тем более особенностей произношения, большое множество. И это было прекрасно. Язык жил, богател, развивался, трансформировался, но оставался все тем же языком, уникальным и великим. Особенности национального произношения в разных уголках страны были своеобразны. Невозможно было спутать произношение говоривших на одном языке: удалого запорожского казака и чухонского сыровара, вологодской «столетней» пряхи и «искроглазой» цыганской красавицы, архангельского рыбака и бакинского медника, волжского бурлака и московского сапожника армянина. Так было веками, не смотря на беды народа, войны, разруху, голод и революции. В лишениях и невзгодах, язык объединял, сплачивал и помогал преодолеть. В радостях, он был средством поделиться со всеми своим счастьем, и тебя понимали, и откликались, и радовались вместе с тобой. Пусть даже произносишь ты слово «Родина» и слово «Победа», по-другому, не так как твой сосед, коллега или однополчанин. Пусть вы поете вместе одну песню, но с разным произношением, она все же, была песней, которую больше поешь сердцем, чем голосом.
Наступили иные времена. И произошло невероятное. Для некоторых, это произошло не «вдруг», для большинства – неожиданно. Из всего многообразия диалектов и произношений, страна стала говорить одно слово, абсолютно одинаково. Всего одно слово, но совершенно идентично. Единственное слово с одной и той же интонацией и чувством – с черной, затмевающей рассудок ненавистью.
Это слово говорили, открывая свои голодные рты на грязном лице, выходящие из «забоя» шахтеры и чукотские оленеводы, и это у них звучало одинаково. Это слово говорили ивановские ткачи и дагестанские чабаны, и это у них звучало одинаково. Скрежеща зубами, это слово хрипел подыхающий как собака от осколочного ранения боевик-моджахед, под Хасавьюртом, и шептала тихо, чтобы не разбудить малышей, акушерка в Санкт-Петербурге. Никому не нужные ученые, плевались этим словом - им вторили пенсионеры всей страны, приходя в мае к «вечным огням», читая высеченное в камне: «Никто не забыт. Ничто не забыто», думая: «Воистину! Ничто не будет забыто…», роняя скупую, старческую слезу. Это слово мычали бомжи холодными ночами, задрав в небо косматые бороды. И проститутки, и гомосексуалисты, «тарахтели» это слово, оправдываясь в милиции. Иностранцы, приезжающие в эту страну, чудесным образом говорили это слово так же одинаково со всеми – без акцента, с той лишь разницей, что у них выходило не с ненавистью, а с презрительной, брезгливой иронией-сарказмом. Вместе с людьми, была и их страна. Это слово выли в ночном лесу волки. Немо открывая рты, это слово с ненавистью «пробулькивали» рыбы. С грохотом этого слова, обрушивались на прибрежные скалы, яростные волны всех морей и океанов омывающих берега этой страны. Горы, стоящие миллионы лет, холодно молчав, наконец не выдержали и «ухали» порой это слово, а оно эхом, отзывалось в бездонных ущельях. Небо выплакивало каждый раз с дождями это ненавистное слово. И даже весь материк под этой страной, готов был сдвинуться и улететь в бездну от того, что и у него, как и у всех людей живущих на нем, произношение этого слова, было совершенно одинаковым…
Было лето. Девочка заблудилась. Ей было десять лет, и она ничего не придумала лучше, как спокойно переночевать в парке на скамейке. «Утро, - думала она, - вечера мудренее». Перед самым рассветом, один бомж заметил что, на скамейке спит маленькая, десятилетняя девочка, и стал к ней потихоньку подкрадываться. Он уже почти подкрался, как девочка проснулась, повернулась, села на скамейке и спросила:
- Дяденька бомж, а что это вы делаете?
- Тебе сказать «по чесноку», - смутился бомж.
- Конечно, - улыбнулась девочка.
- Ну,…я подкрадывался к тебе вообще-то затем, что бы заняться любимым делом всех бомжей – совокупиться с тобой в парке на скамейке, - Бомж, сказав это, стал носком дырявого ботинка, на песке, застенчиво рисовать Останкинскую телебашню.
- Да что же вы, дяденька бомж! - всплеснула руками девочка, - Как банально то! Я бы не удивилась, если бы вместе с вами на пару, ко мне бы подкрадывалась проститутка, что бы раскаяться что она проститутка. Вы не слышите что ли, вон какой гул и вой стоит по всему городу! Будто даже стены домов с дрожью гудят какое то странное слово.
- Точно! - подумал бомж, - Что же это я?! Он забыл про удовольствие совокупления в парке на скамейке, с маленькой девочкой, задрал косматую бороду в небо, и замычал все то же слово…
С тех пор, прошло уже много лет. Но до сих пор, ненавистное это слово, отзовется порой в памяти и сердце, какого ни будь человека. Отзовется в жалобном клике улетающих на юг журавлей, в скрипе старого креста на погосте, или тихом одиноком звоне деревенского, церковного колокола потревоженного ветром. И слово это – «Ельцин»…