В тот день, когда Седанушка ушёл, Коля на речку не вернулся, остался дома совсем. Как-то сразу явились тёмно-серые, все сплошь брюхатые тучи, задул гнущий деревья ветер, и идти расхотелось.
Перед Колей летели розовые гривастые кони.
«Я нарисую их. Я возьму альбом и нарисую их розовым карандашом, а когда нарисую, отнесу спасителю. Седанушка сказал, чтобы я успел сходить к нему, пока не разрушили. Только сегодня не пойду, сегодня тучи и такой ветер. Я буду дома рисовать, а завтра улетит ветер, и вернётся солнце, и я пойду к спасителю. Я отнесу ему розовых коней и соберу цветы».
- Коля, ты тута?- Анна Ивановна тяжело переступила через порог и закрыла за собой дверь.- Темень-то, будто вечер уже.
- Я тут, баба,- отозвался Коля,- я хочу нарисовать розовых коней.
- Это с карточки-то,- бабушка подошла к внуку,- красивые. Ну, ты рисуй, а я лягу, ноги болят.- Она повернулась к кровати, металлическая сетка заскрипела, растягиваясь под тяжестью. - А ты, надо, так свет зажги.
- Мне пока видно.
Коля разложил на столе альбом, карандаши, открытки. Уселся на стул, взял розовый карандаш и стал дальше разглядывать розовых коней.
- Седанушка под дождь-то бы не попал,- в дремоте проговорила с кровати Анна Ивановна.
- Так дождя же нет.
- Нет-нет, а как прорвёт, тучи-то какие.
И в комнате воцарилась тишина. Бабушка спала, Коля рисовал, время шло.
Прошёл час, прошёл следующий… Анна Ивановна проснулась.
- Ох, проспала всё на свете,- села она на кровати.- Ты чего ж в потёмках всё сидишь?
- А я пока вижу,- ответил Коля.
- Всё равно, теперь уж зажечь надо,- поднялась, включила свет и подошла к столу.- Смотри-ка, получается. Ты много и не рисовал никогда, а получается.
- Они мне очень нравятся.
- Ну-ну, давай, а после ужинать приходи.
Анна Ивановна ушла. Коля не оторвался от альбома, когда за бабушкой закрылась дверь, словно был где-то далеко. Рисовал медленно, пальцы белели, как сжимал карандаш. А кони получались: розовые, летящие, как на открытке.
«Завтра я отнесу их спасителю, и все сразу передумают разрушать его. А когда Седанушка вернётся, то обрадуется».
Лампочка освещала неярким жёлтым светом комнату. Незаметно уходило время.
- Коля, ну ты что же?- открыла дверь Анна Ивановна.- Пошли ужинать, поздно уже.
- Иду-иду, я уже всё,- ответил Коля.- Ты иди, баб, я уже иду.
- Ну, приходи скорей.
Дверь снова закрылась. Коля рисовал ещё совсем недолго, потом отложил карандаш, взял альбом и выбежал из дома.
В другой летний день в такой час сумерки ещё только бы соединили в одно крыши соседских домов. Сегодняшний же вечер был уже почти тёмен. Сплошное чёрное месиво над головой. И – ветер, ветер, ветер.
Белые пряди волос вскинулись, разметались. Ноги пронесли по дорожке к кухне.
- Баба, смотри!- протянул Коля альбом бабушке.- Вот.
- Ты поглянь!- удивилась Анна Ивановна.- Хорошо-то как! Молодец! Ну, давай ужинать, борщ горячий.
- Не, баб, я только молоко с крошками.
- Чего выдумал-то, одну тюрю, голодом же весь день.
- Не хочу, баб, я только сахара ещё насыплю.
- Вот любит же, худышка, и ничего не надо ему больше. Ну, садись за стол.
На небольшом столике стояла керосиновая лампа. Фитиль горел на всю, но чёрная копоть сильно обнесла стекло, оттого света было мало. Коля сел к столу, на другой табурет рядом положил альбом. Анна Ивановна налила в глубокую тарелку молоко, высыпала в него большую ложку сахара. Коля размешал его и накрошил в молоко белый хлеб.
- Ну, ешь,- Анна Ивановна тоже присела к столу.- Ветер-то, как с цепи сорвался, и дует, и дует. Как там Седанушка?
- Он в избушке давно уже,- черпал Коля ложкой из тарелки.- Плохо ему там одному без нас.
- Да он денёк-другой, и вернётся,- ответила Анна Ивановна. Она, подперев ладонью щёку, смотрела на внука.- Ешь ты мало совсем, вот и растёшь медленно.
- Я всё равно скоро вырасту.
- Да конечно, ещё и других перерастёшь. Это я так, ты только ешь лучше.
Прогуляв где-то целый день, вернулась кошка. Неслышной чёрной тенью затекла она в кухню, задела боком ногу мальчика, села рядом на пол и стала умываться.
- Каких гостей ты нам намываешь, на ночь-то глядя?- усмехнулась Анна Ивановна.- Доел? Ну, давай я со стола уберу.
Потом они взяли альбом, задули лампу, прикрыли дверь в кухню и пошли в дом. Кошка пошла с ними. Ночь незаметно сменила вечер.
Утреннее небо было таким же низким, тёмно-серым, кудлатым. Некоторые тучи чернели так, словно в них пустили сажу. После завтрака бабушка осталась в кухне, а Коля вернулся в дом. Он сидел на стуле и смотрел в окно.
«Всё равно скоро будет солнце. Ветер ещё подует, и тучи уйдут. И я пойду к спасителю и отнесу розовых коней. И цветы соберу».
Рисовать больше ничего не хотелось. Свёрнутая бумага, привязанная к нитке, была мышкой. Кошка бросалась на неё. Играли. И ещё старая книга снова рассказала Коле о том, что у оловянного солдатика была только одна нога. В середине дня пришла бабушка:
- Ох, ветрина-то, сдувает! Коля, пойдём обедать.
Они пообедали, и Коля снова один вернулся в дом. Снова играл с кошкой, снова смотрел в окно.
Уже ближе к вечеру пошёл дождь. Одиночные крупные капли так сильно ударили в стекло, будто кто-то сверху наискось бросил камешки. Так было короткое время, а потом серая стена воды за окном соединила небо и землю. Целыми потоками по стеклу размыла она и ближний куст, и дальние кроны сосен.
«Где же ты, солнце?»
За несколько шагов от кухни до дома Анна Ивановна успела промокнуть насквозь.
- Ох, господи! Мокрёхонька вся,- взяла она сухую одежду и направилась за русскую печь переодеваться.- Прямо, потоп.
Бушующий ветер швырял воду в крыши, в стены, в листву, в землю, поднимая облака мелких брызг. Больше часа не сбавлял ливень. Все ямки, низины, ухабины наполнились вспененной водой. Из бочек под стоками давным-давно текло через край. Но постепенно нити с неба истончились, поредели, и ливень превратился в мелкий дождь.
- Этот надолго зарядил,- сказала Анна Ивановна, посмотрев в окно.- О, глянь, Кулёма к нам.
Клавдия Петровна Кулёмина в полиэтиленовой накидке (такие надевают в пасмурную погоду грибники и огородники) шла от калитки к дому. Ветер трепал на ней этот тоненький синий плащик, дождь густо посыпал мелкими каплями.
- Здравствуйте, хозяева,- с порога сказала гостья.
- Здравствуй, Клав, проходи,- шагнула навстречу Анна Ивановна.- Погода-то…
- Ой, не говори. Да я, Нюр, чего забежала: мой-то криком кричит, как кости на погоду ломит. У тебя мазь ещё осталась, что ты мне давала?
Илья Савельевич Кулёмин был ровесником Седанушке и тоже фронтовиком, но уже совсем ослаб, постоянно болел и делать ничего не мог. Он или лежал в постели, или сидел на лавочке у своей калитки. В дождливую погоду у него так ломило кости, что старик даже кричал и плакал.
- Да, есть, есть,- Анна Ивановна подошла к комоду и достала небольшую баночку,- вот, возьми.
- Спасибо, Нюр. Побегу, а то моему мочи нет терпеть. Да, чуть не забыла, ты слыхала, что церковь-то нашу разрушили?
- Это как же?! - всплеснула руками Анна Ивановна.- Уже и разрушили?! Да кто же?
- Да мужики наши сегодня перед ливнем. Купол-то они трактором стянули, а дальше, говорят, само всё рассыпалось. Ой, ну побежала я, спасибо.
Дверь открылась и закрылась. Синяя накидка пересекла двор, вышла в калитку и удалилась.
- Вот что натворили,- вздохнула Анна Ивановна. Она подошла к кровати, легла и в сумеречной тишине комнаты почти сразу задремала.
«Не обманывай, баба Клава!- хотел крикнуть Коля, услышав весть от Клавдии Петровны, но слова не прозвучали, а только дёрнулись губы.- Нет! Нет! Я же нарисовал розовых коней! Я отнесу их спасителю и соберу цветы, как сказал Седанушка».
Коля оставался неподвижным, когда уходила гостья, и какое-то время потом, когда Анна Ивановна уже спала. Он держал в руках открытую книгу сказок, но смотрел остановившимся взглядом мимо страниц.
Потом отложил книгу, встал со стула и вырвал из альбома лист, на котором летели его розовые кони. Прошёл с ним мимо спящей бабушки, мимо комода – к вешалке. Там обулся, надел свою тёмно-зелёную курточку, спрятал под неё к рубашке рисунок и вышел на улицу. Бабушка ничего не слышала.
Ветер метался между деревьями, между домами на пустынной улице, по которой Коля бежал к мосту. Сплошные тучи усиливали сумерки, но было всё ещё хорошо видно. Чёрно-белая собачка вышла из переулка на дорогу, постояла,развернулась и отправилась обратно. В квадратах окон горел тёплый жёлтый свет.
Последние дома остались за спиной, и почти сразу – мост. За перилами внизу ветер мял водную гладь и гнал тёмные, закипающие белёсой сталью волны на берег. Тот берег, на котором недавно в окружении ивняка Седанушка и Коля просидели у костра всю ночь.
Серая лента моста закончилась. Коля был на другом берегу и свернул на просёлочную дорогу, ведущую к церкви. После дождя грязь сильно налипала на ботинки, отлетала ошмётками и снова налипала. Прижимая к себе рисунок, Коля побежал по самой обочине, по мокрой скользкой траве. Ноги промокли.
«Я всё равно принесу спасителю розовых коней и соберу цветы».
Вот и церковь. Завалившись набок, вершинкой вниз лежал на земле купол. На оголившихся дугах мотались из стороны в сторону терзаемые ветром серые лохмотья бывшего покрова.
И казалось, если оплести весь этот остов проволокой, сделать в него вход воронкой, то получилась бы небывалая огромная рыбацкая корчага. Накрошить в неё хлеба, закинуть в речную глубину, а потом достать и вытряхнуть на берег целую гору серебристой плотвы. Такого улова хватило бы многим.
Тут же, в нескольких шагах, примяв траву, лежал выломленный из купола крест. Коля подошёл к нему и присел на корточки.
- Холодный,- тихо сказал Коля, положив ладонь на покрытый бисером капель металл.- Ты подожди, Седанушка скоро вернётся, и мы заберём тебя отсюда. Я сейчас соберу цветы, а то уже поздно, мне домой нужно.
Темнота подступала. Уже не было видно, что крест золотой, он почти слился с тёмной травой. Коля поднялся и подошёл к стенам. За шумом ветра едва слышалось шуршание постоянно падающих сверху мелких камешков. Внизу из них уже образовалась широкая насыпь в рост человека, а стены наполовину стали ниже. И цвет их в наступающей темноте тоже был неразличим.
- Не разрушайся, спаситель,- почти шёпотом попросил Коля у стен и достал из-под курточки свой рисунок.- Вот, я принёс тебе розовых коней, возьми.
И положил на кирпичное крошево белый альбомный листок, присыпав его камешками, чтобы не унёс ветер.
- Я ещё успею собрать тебе цветы, ты только не разрушайся…
И побежал в сторону берёзы, где всегда собирал цветы.
Побежал, но вдруг остановился: в метре от его ботинок подпрыгнул и пронзительно свистнул какой-то чёрный комочек. Подпрыгнул ещё раз и замер на насыпи.
- Кто ты?- испугавшись от неожиданности, спросил Коля. И сразу же вспомнил, что на берёзе птичье гнездо. Все мальчишки знали об этом. - А-а, да ты же птенец,- крадучись пошёл Коля к насыпи, вглядываясь в то место, где затаился комочек,- ты из гнезда выпал.
Снова раздался резкий короткий свист, но теперь птенец не двигался. Коля уже шёл по рассыпающимся под ногами камешкам и видел его: в сумерках чёрный, взъерошенный ветром, с расставленными в стороны крылышками.
- Сейчас я возьму тебя, - нагнулся и протянул руки.
Птенец попытался отпрыгнуть, но замешкался, опрокинулся и оказался в мальчишеских ладонях. Мягкое пушистое тельце дрожало. Рукам было хорошо слышно, как заходится в невозможной скорости ударов крошечное сердечко.
- Не бойся, трусишка.
Коля, чуть касаясь, пригладил заломленные ветром пёрышки. А птенец вдруг начал кричать - раз за разом посылать в промокшие мглистые сумерки звонкий писк. Одинаковый, словно издавала его заведённая механическая игрушка. Он звал, звал, звал.
И сумерки откликнулись. Тени, темнее наступающей ночи, замелькали над головой мальчика. Проносились мгновенно, возвращались и снова мгновенно проносились. Коля не столько видел, сколько чувствовал, что чёрные тени летают над ним, почти касаясь его волос. Стремительно надвигаются, вот-вот ударят, но в последний момент отворачивают, не бьют. Коля даже присел невольно.
- Это, наверное, твои мама и папа прилетели,- сказал он птенцу, пытаясь отогнать внезапный страх.- Они думают, что я сделаю тебе плохо, и летят на меня. А я наоборот, я… знаешь, я в гнездо тебя отнесу.
Коля пошёл по насыпи к берёзе. Тени метались над ним, и он крикнул им:
- Слышите, птицы, я спасу вашего птенца!
Идти до берёзы – вот она. Из темноты шагнул навстречу и сразу приблизился огромный ствол. Перед глазами встала рябая от глубоких борозд и наростов мокрая кора. И повсюду неистовый шум листвы.
Ни один мальчишка не смог бы просто так дотянуться до нижних веток этого большого дерева, высоко они начинались. Но кирпичное крошево всё стекало и стекало с исчезающих стен, и насыпь уже дошла до берёзы, обступила её с боков. Только с одной, противоположной, стороны ствол был свободен до самых корней, выступающих из земли безмолвными окаменевшими буграми.
Коля протянул руку и положил ладонь на толстую мокрую ветку.
- А как же я с одной рукой, мне же тебя нести?- спросил он громко то ли птенца, то ли самого себя, то ли бушующую темноту.- А я посажу тебя в куртку, в карман. Там тебе будет хорошо.
Карман на подкладке был довольно просторным, глубоким. Коля осторожно поместил в него птенца и застегнул на куртке замок, чтобы её не раздувало ветром. Птенец затих.
- Ну вот, теперь я смогу.
И полез. С высокой насыпи первая ветка далась просто. Она была очень большой, с развилками, и Коля стоял на ней, как на ступеньке, держась обеими руками за тёмный корявый ствол. Здесь ещё почти не ощущалось, что ветер сильно раскачивает дерево. Следующая ветка росла в стороне, и до неё нужно было тянуться.
- Я смогу… я подниму тебя в гнездо.
Гнездо – высоко над землёй небольшое дупло. Это ветка, когда отрастала на Седанушкиной берёзе, так закрутилась и завязалась, что за ней в коре у самой излучины получилось углубление. Однажды весной птицы нашли его, и с тех пор на берёзе каждый год случались шумные птичьи хлопоты. Гнездо и при белом свете хорошо укрывалось от ищущего взгляда, а сейчас оно просто исчезло.
Исчезло всё: осталась внизу земля, перестали летать птицы, люди были где-то далеко-далеко. А рядом, перед глазами, кора, ветки, листья. И ветер, безрассудный ветер.
Коля в темноте не видел гнезда, но хорошо помнил, где оно, и поднимался выше и выше. Тянулся, перебирался с ветки на ветку и старался не придавить птенца в кармане куртки. Там, где уже высоко, ветки перестали быть твёрдой опорой. В ноги вошла ватная невесомость, ствол стал уходить от ладоней.
- Как ты сильно качаешься,- цеплялся Коля за обдирающую пальцы бересту.- Мне уже немного осталось… я уже скоро…
Коля поднимался, ещё одна ветка, ещё одна… и последняя: толстая, бугристая, уходящая в темноту множеством развилок. Прямо над ней гнездо. Выступы на коре через одежду больно вдавливались в тело, но детская ладонь уже легла на неё, эту мокрую, шершавую последнюю ветку.
- Я знаю, гнездо здесь… сейчас я достану тебя, и ты будешь дома.
Птенец, притихший в кармане, оказавшись в руке, забеспокоился, завозился и снова начал кричать.
- Да перестань ты, всё уже,- с усмешкой сказал ему Коля. Почти ничего не различая, он засунул руку в гнездо и разжал пальцы.- Вот так. Сейчас я уйду, а к тебе прилетят мама и папа. Мне тоже домой надо, а то бабушка искать будет. Ну, ладно…
Мальчик потянулся ногой к ближней ветке. Она была недалеко, чуть ниже, и с ней всё обошлось легко, быстро и точно.
- Где же ты есть?- вслепую искал Коля следующую ветку, но нога опускалась вниз в пустоту и ничего не находила. Ботинок в который раз без пользы скоблил бересту.- Ты же где-то здесь, я знаю…я найду тебя…
Какая-то ветка наконец попалась под ногу, и Коля встал на неё.
- Ну, вот…
Он уже хотел спустить с верхней ветки вторую ногу, но под ботинком внизу треснуло, и ровная опора наклонилась. Нога заскользила по ней, ушла в сторону. Колю потянуло вниз, руки не смогли удержать и отпустили ствол. В полной темноте по лицу хлестнули листья, потом сильно ударило в грудь, потом…
«Корни же не ударят, они расступятся и пропустят меня»,- пронеслась мгновенная, оцепеневшая от испуга мысль.
И в чёрном пространстве, за сомкнутыми ли ресницами или в воздухе между веток, мальчик увидел лицо. Большое-большое лицо, уходящее вниз к корням и поднимающееся вверх к вершине берёзы. Седые волосы и текущие по щекам слёзы словно были прорисованы белёсой краской на необъятном холсте.
http://www.proza.ru/2014/01/20/562