…И были книги Луизы Хей, и Натальи Правдиной, и Александра Свияша. И был модный Пауло Коэльо. И какая-то легкость была во всем этом эзотерическо-философском многословии. Все предельно ясно и предельно просто. И неожиданно возникло соломоновское понимание того, что все уже было, только сложнее, болезненнее, с копанием в собственной душе, с Чеховым, Ремарком, под настроение — с Достоевским, а вот теперь — Луиза Хей: любите себя!
«Любите себя, носите себя на руках!» Почему-то показалось, что ещё не поздно, ведь только середина лета. Не зря же: «…Баба – ягодка опять». И привядшая земляничка в середине лета слаще и душистее. И тогда в унисон с милыми девочками Лу Хей и Наташей Правдиной та-а-к захотелось себя любить!.. Повезти себя к морю, накупить себе подарков!
И когда взгляд упал на пригласительную открытку за стеклом книжного шкафа, тут же созрело решение — купить сногсшибательное красное платье, и сделать обалденную прическу. И туфли на высоченных шпильках! И пусть потом ноги… как по острым ножам… как у Русалочки…
А после, как всегда, с тяжелым похмельем, пришла трезвая мысль в непричесанную пока голову, и мысль эта была чудовищно жестокой по отношению к себе, даже пока нелюбимой. Подумалось, что голова так и останется непричесанной, а лишь помытой и слегка уложенной феном, а туфли сгодятся и те, что куплены в прошлом году, а платье… платье прекрасно заменит светленький костюмчик, всего раз пять надетый на работу, а значит почти новый…
…В церкви было душно, темно и уныло. Все, как положено — невеста во «взбитых сливках», жених в черной «тройке», теща — в слезах, свекровь – в газовой косынке. А раньше казалось, что церкви существуют для того, чтобы отпевать грешные души, или в тишине и без свидетелей молить о прощении Богородицу. Именно Богородицу — она женщина, она поймет.
За спиной кто-то жарко шептал о том, какая умница невеста, какой она замечательный программист. Чужое счастье почему-то не радовало. Словно горечь во рту при больной печенке, раздражало то, что не твоя красавица-дочь стоит сейчас у алтаря с высоким сероглазым блондином, а какая-то серая компьютерная мышь. И было стыдно за эти грешные мысли перед Богом, а перед Богородицей — почему-то не стыдно.
…А потом, в шумном праздничном ресторане, после второго бокала шампанского на мгновение всеобщее ликование захватило, и в возгласе «Горько!» уже не было горечи.
К концу вечера веселье сменилось грустью, не светлой и легкой, как это обычно бывает на чужих свадьбах, а мучительной — до отчаяния безысходности, до физической боли в груди. От того, что в этой жизни все уже было: и белое платье невесты, и красивый парень-жених. И все уже прошло: и молодость, и беспричинная «собачья» радость, просто потому, что новый день наступил, и будет ещё много новых дней. От того, что даже у твоей дочери все это впереди — и белое платье, и жених, а мимо твоей станции проплывают освещенные окна последнего вагона. И теперь тебе жить чужой жизнью, радоваться чужому счастью. Вот оно наступило — время любить себя! Раньше было некогда — любимыми были другие. И вдруг подумалось, что если любишь себя, зачем же насиловать свои чувства, зачем заставлять себя радоваться чужому счастью? Если любишь себя, надо себя беречь — даже от собственной зависти. Ведь зависть — это плохо, очень плохо, но даже Лу Хей и Наташа Правдина не сразу пришли к этой всепоглощающей любви к себе. Может быть, и им пришлось сначала поучиться любить других у Достоевского, Чехова, Ремарка, чтобы потом, как откровение: любите себя, носите себя на руках!
Было непонятно, почему до слез сопереживаешь героям какой-нибудь дешевой мелодрамы, а живые и реальные молодожены – дети твоих старых добрых друзей, совершенно не трогают хэппиэндом своей юной любви…
И когда решимость любить себя захватила полностью, — как из-под земли выросло непреодолимое желание сейчас же, немедленно, пусть не по-английски, а на глазах у всех, уйти с этой ненужной чужой свадьбы. И стул покачнулся, и скатерть чуть-чуть съехала, и звякнули невесело бокалы с недопитым шампанским, и укоризненные взгляды гостей устремились к тебе. И вдруг чей-то замшевый голос за спиной и слова: «Я провожу вас!». И чужое дыхание легким бризом шевельнуло завиток волос за ухом.
Легко, словно птица вспорхнула, и только потом оглянулась. Парень, чуть старше жениха, неотразимый, как главный герой нудно-бразильской мелодрамы. Жар раскаленной пустыни — в глазах, неразгаданное — в улыбке четко очерченных мужских губ, всякие там бицепсы, трицепсы, и что там у них ещё! И тут случилось! Любовь к себе (да-да — к себе!) такая маленькая, наивная проснулась, зевнула и сладко потянулась. Под пламенным взглядом юного гламурного нахала любить себя оказалось легко и весело. Вместе с ЛЮБОВЬЮ К СЕБЕ, проснулись НАДЕЖДА НА ЛУЧШЕЕ и ВЕРА В ТО, ЧТО ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, что и у твоей взрослой дочери скоро-скоро появится необходимость в белом свадебном платье. А то, что твой поезд вот-вот скроется за поворотом, так и Бог с ним, прощайте!
…А потом была большая прогулка по городу (туфли на шпильках были бы очень некстати), и пряный коктейль, и желтоглазая ночь, и новость — оказывается, любить себя так приятно!
И когда в сумрачной аллее последний «бразильский» герой созрел для поцелуя, и уже ждал приглашения на чашечку кофе, ЛЮБОВЬ К СЕБЕ вдруг расправила большие и сильные крылья, подхватила и понесла в черное летнее небо, и оттуда с высоты небес рекламный мальчик показался таким ничтожно маленьким и ненужным, что хотелось лететь и лететь подальше от блеска «бразильских» глаз, от бицепсов, трицепсов и… что там у них ещё?
Под крыльями ЛЮБВИ К СЕБЕ стало ясно, что и чужой жизнью жить прекрасно, и чужая радость так же хороша, как своя, особенно если это радость твоих старых добрых друзей. И сегодняшние молодожены стали такими родными, что очень искреннее родилось в душе пожелание им счастья. А ещё подумалось, что здорово жить радостью и счастьем своей взрослой дочери. И тут же НАДЕЖДА НА ЛУЧШЕЕ и ВЕРА В ТО, ЧТО ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО, расправили свои большие и сильные крылья.