(Что я помню о себе до и сразу после рождения)
Этот мой рассказ ("Контакт") был впервые опубликовано в сборнике «Сады камней» в 1990 году, вскоре после появления в советских изданиях статей о первых исследованиях по пренатальной психологии. Подробнее о пренатальной психологии см., например, статьи Википедии:
http://ru.wikipedia.org/wiki/Перинатальные_матрицы .
КОНТАКТ
Я никому не рассказывал об этом, потому что мне никто не поверил бы.
Лишь теперь, спустя несколько лет после того, как Станислав Гроф и Густав Грабер, Эндрю Метцоф и Колвин Тревертин, Линн Марри, Бауэр и Уайт опубликовали свои работы по пренатальной психологии, и даже дали интервью в газетах, я решаюсь рассказать о том, что произошло со мной больше сорока лет назад, рискуя быть осмеянным тем более, что речь всё же пойдет о вещах, которые, возможно, не поддаются описанию. Тогда, когда я должен был сказать все и сразу, — и спасти себя,— я не смог это сделать; теперь я делаю эту почти безнадежную попытку ради тех тысяч новорожденных младенцев, на которых ежечасно обрушивается нерешенная пока проблема контакта и которые забывают о ней к тому времени, когда становятся способны что либо вспомнить. К счастью, я кое-что помню...
ЧТО Я ПОМНЮ О СЕБЕ ДО И СРАЗУ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ
Мир вокруг покачивался, расплывался и надолго исчезал в теплом тумане. Я чувствовал токи полей нового мира и ток своей крови, ритмы его звезд и ритм своего сердца. На меня обрушивались водопады частиц нового космоса — я чувствовал едва ли не каждую из них. Меня укачивали фликкер-волны, гонимые ими, и на поверхности каждой волны рябила новая. Мириады вселенных пронизывали и толкали друг друга. Когда их волны отпускали меня, я слышал неровный бесконечный шум, сознание прояснялось.
Оно полностью прояснилось впервые, когда я увидел первого «аборигена». Это было существо в белом халате, внимательно смотревшее на на меня. Я находился в большой светлой комнате (как я узнал позже – в родильном доме). То потолок, то стены этой комнаты бесшумно падали на меня – я ещё плохо видел и слышал. Состояние невесомости, в котором я находился около девяти месяцев до этого, не прошло бесследно, как и заключительный этап эпопеи рождения. О самих родах моей матери у меня остались очень нечёткие воспоминания. Помню только ощущение неизбежности происходившего и ослепительный свет нового мира, и непобедимое ощущение оптимизма... И, одновременно, предчувствие какой-то новой проблемы, требовавшей от меня огромных усилий.
Гораздо позже (уже юношей), вспоминая те первые часы в роддоме, я назвал её проблемой контакта с «аборигенами» этого нового для меня мира. На каком-то непонятном мне сейчас уровне сознания я понимал тогда, что, говоря «взрослыми словами» мне необходимы 24 часа для настройки своих биоритмов, после чего я мог прожить в этом новом мире 800-900 лет... Таковы были мои ощущения, если переводить их в слова теперь.
Я понимал тогда также, что «аборигены» настроены ко мне более чем дружелюбно. Но вскоре я понял ещё и то, что при этом они чудовищно самоуверенны – полагая уровень своего развития несопоставимо выше моего. Наивные, милые дикари! Только бы они не мешали мне работать эти первые 24 часа, не мешали бы мне настраивать свои биоритмы – примерно такими были ощущения первых часов после рождения ...
Работать, работать и работать! Увы, они не давали мне даже сосредоточиться, отвлекая меня от настройки биоритмов дурацкими (по тогдашним ощущениям) восклицаниями, риторическими вопросами и действиями. Ответов от меня они явно не ждали. Да и что я мог сказать им тогда, если бы мог говорить? – Девять месяцев в утробе матери были для меня семьюдесятью миллионами мгновений, в течение которых я был и бабочкой, и рыбкой, и ящерицей, и птицей, и обезьянкой, – всем, всем, всем, что было на земле – и, уже ближе к часу рождения, пред-сверх-человеком, Младенцем....
Все эти девять месяцев я строил свою вселенную, свой космос, зажигал свои звёзды и видел их... Много позже, уже будучи взрослым, я только дважды почувствовал хоть в какой-то степени такую гармонию с окружающим миром, которая была тогда. Один раз это было, когда я купался в тихой речке, и другой – когда ночью в деревне смотрел на звёзды, и увидел их как бы своими... Конечно, подобное состояние бывает и у детей, но девять месяцев до рождения – это непрерывная и полная гармония, и созидание своей звёздной вселенной, своего микрокосма...
Мы (взрослые «аборигены») можем почувствовать себя подобием ящерицы, греясь на песке у моря, или подобием рыбки, плавая в нём – но лишь в такой слабой степени, что едва ли сознаём это. Мы называем себя разумными людьми (Homo sapien), но являемся таковыми редко и неполно.
Тогда, в первые часы в роддоме, я понял, что в этом главная опасность! Мне нужен был немедленный контакт с окружающими «взрослыми аборигенами» (медсёстрами и врачами), чтобы они дали мне спокойно поработать двадцать четыре часа, чтобы настроить свои биоритмы. Но если контакт и был возможен, то только в редчайшие в их жизни мгновения. Сколько же этого ждать? Мне впервые стало страшно. На мои «биограммы» они не реагировали. Я терял время и свои способности. Я выразил, как мог, беспокойство, но, кажется, только рассмешил их. Я закричал, стараясь попасть в спектр их варварского произношения. «Ну-ну, не беспокойся дружок, все хорошо...» — это было сказано с таким снобизмом по отношению ко мне, что я потерял сознание. Проваливаясь в теплый туман, я знал, что кричу и что крик мой слаб, беспомощен и смешон.
Придя в себя, я попытался спокойно оценить ситуацию. Я оказался как бы в плену у этих существ Контакта не было. Они опять мешали мне. Я не успел настроить свои биоритмы по камертонам нового мира, что обрекало меня рано или поздно на различные функциональные расстройства и преждевременную смерть. Не 800—900, а в лучшем случае 80—90 лет я мог прожить теперь в их мире. Программа не предусматривала этого. Не помню, понимал ли я всё это тогда. Время уже стремительно несло меня вниз: от человека счастливого к человеку разумному. Я уже находился в бурном потоке их времени и понял, что падение может быть ещё более глубоким: они относились ко мне как к неразвитому, неразумному существу... И ДЕЛАЛИ МЕНЯ ТАКИМ!
Оставалась последняя надежда: поймать тот момент, когда я провалюсь до их уровня, и тогда установить с ними контакт. Для этого нужно было детально декодировать их речь и овладеть ею. Сколько времени оставалось на это, я не знал. К тому же их это совершенно не заботило. Теперь они то и дело исчезали куда-то и далеко не всегда разговаривали между собой.
И всё же я кое-что успел! Я начал звать их как можно громче, поняв, что меня зовут «Я», как и каждого из них. Мне, помню, даже понравилосб это. Это уравнивало меня с ними. Это было именно то, что нужно было в тот момент!
«Я-А-А»... «Я-А-А-А-А-А», – кричал я им, давая понять, что уже начал овладевать их речью, прося о помощи...
Они не понимали. «О, какой горластый!» – сказало существо в белом. Я зашёлся в крике и потерял сознание...
***
«Вот, мамаша, держите своего горлопана» – последнее, что я запомнил перед тем, как провалиться в детство.