Летайте самолетами аэрофлота
(из рекламы на улицах городов СССР)
Аэрофлот был для нас единственным и перевозчиком и перелетчиком, проще, средством передвижения по просторам одной шестой земли и неба над землей. Летали в командировки, отпуска, в гости, порой даже просто посмотреть на что нибудь. Летали зимой и летом. Правда, как и в любом деле, бывают издержки и казусы. А так был очень надежен весь гражданский флот. Сказать, взял билет и отправляйся себе, в назначенное в билете время, в нужную тебе точку на карте. Приезжаешь в назначенное время в аэропорт, а тут объявляют регистрацию за вчерашний день, значит что, получается — имеешь билет на сегодня, летишь завтра — неувязочка получается. Аэрофлотовцы отвечают — Мы стараемся, обязательно полетишь, но не сегодня. Это что же, получается — имеешь обязательный билет, вовсе не обязательно полетишь. Мало того, даже сев в самолет, вовсе не обязательно полетишь к месту назначения, могут и высадить. Объявляют посадку и тут же ее отменяют. Бывалые путники ловят каждый шорох в репродукторе, объявляющем решения диспетчерской службы аэропорта. Они каким-то чутьем знают, на какой стойке будет регистрация, и оказывались в нужной позиции, даже не дослушав сообщения. Если это качество (чутье) было присуще почти всем довольно часто летающим, по-разному ведут себя жители различных районов страны, уже усевшиеся в кресла лайнера, после, весьма огорчающего их, объявления стюардессы об отмене полета. Почти все начинают ругаться, отказываться покинуть борт воздушного судна, правда не избивали бортпроводников и не высказывали прямых угроз в адрес командира экипажа.
Накал страстей зависит от флегмы пассажиров того или иного маршрута. Порой вызывали милицию и все безропотно покидали самолет. Совсем не так вели себя жители Заполярного комбината. Услышав в самолете решение об отмене рейса, они превращаются в полную флегму, не возмущаются, не отвечают ни на какие вопросы, просто тупо и молча, сидят на своих местах. Экипаж принимает превентивные меры к зарвавшимся пассажирам, при полном молчании открываются и задние двери. Это зимой в сорока-пятидесятиградусный мороз, сидеть, при котором не то, что на лавочке в приморском парке под луной, садились-то в нагретый теплогенератором самолет (при открытых передней и задней дверях, тепло из лайнера моментально улетучивается). Летом же наоборот закрываются обе двери, и пассажирам обеспечивается бесплатная сауна. Но, ни стона, ни единой жалобы. Предъявить им что-либо было весьма затруднительно. Самолету дается добро на вылет, а вот куда прилетит борт остается тайной аэрофлота. Летят вроде бы в нужном направлении, но где будет посадка...
В аэрофлоте постоянно все учатся, взаимопроникают друг в друга. Есть вызов пассажиров (по-нынешнему так выражаются) будет надежный, как и он сам, ответ аэрофлота и наоборот, но не так надежный ответ пассажиров. У них, как правило, отсутствует дух корпоративности. К тому же пассажиры не могут самостоятельно перенести самолеты в нужную им точку, а аэрофлотцы могут, надоевших своими жалобами клиентов перенести туда, где они еще не надоели, где они будут ошарашены и, пока не придут в себя, не будут жаловаться. Порой, в таких полетах, когда попадаешь не туда, можно увидеть что-либо интересное.
Итак, три дня по погодным условиям откладывается рейс. Температура минус пятьдесят-пятьдесят пять. Столбик термометра не в силах хоть сколько-нибудь подрасти, а к ночи стремится еще больше сжаться, никак не поднимается. Приполярные и заполярные районы сковал антициклон. Самолеты из более теплых мест все пребывают. Народ оседает, дальше хода нет. Аэропорт битком, с гостиницами туго, люди сидят на лестницах, лежат на подоконниках, кто просто на полу на своих чемоданах, кому не досталось никакого места, снуют между ними, портовый ресторан забит до отказа (впору организовать круглосуточную работу). Накал страстей за трое суток достиг апогея, а вот кульминация всего этого действа — объявляется по одному из направлений регистрация сразу на четыре борта. Регистрируют всех подряд, кто только пробился к стойке, даже тех, кому лететь завтра и он волей случая оказался в нужном месте.
По мере комплектования рейсов, без проволочек сажают в самолеты, без обычного ожидания в накопителе. Пассажиры радуются небывалой оперативности служб аэропорта — Умеют же работать, когда хотят. Все четыре борта оперативно отправлены в полет и прибыли почти одновременно в промежуточный аэропорт, где с появлением самолетов АН-24 и ЯК-40 уже не садились. Сам аэропорт способен был принять от силы один рейс, о четырех и говорить нечего.
Перед командировкой я получил наставления к кому обратиться в случае с задержкой в пути и когда я понял, что дальше не полетим, а в клубе, где стали размещать пассажиров места не хватит, пришлось обратиться за помощью. Наш представитель предупредил меня, чтобы я сразу же шел в гостиницу, так называемый «Дом дирекции», а то поступило сверху распоряжение расселить депутатов-якутов, возвращающихся с сессии Верховного Совета. Только я закрыл за собой дверь и разделся, послышались шаги и шумной ватагой вошли депутаты. Я едва успел выбрать кровать и плюхнуться на нее прямо в одежде, не то ночевать бы мне на раскладушке. Депутаты обличены доверием и им самое лучшее, а так как лучшее уже занято, кому то из них придется воспользоваться раскладушкой. Не раздеваясь, депутаты-якуты осмотрели комнаты, распределили между собой места (раскладушка досталась самому старому) и направились в магазин за водкой. Водку принесли замершую, стали думать, как же ее наливать в стаканы. Один из них предложил для ускорения процесса оттаивания водки поместить бутылки под горячую воду, другие сообразили, что стекло под горячей водой лопнет, и они останутся без водки. Старик предложил, чтобы долго не ждать разлить то, что не замерзло, а остальное допьем, когда растает. С ним тоже не согласились — того, что не замерзло слишком мало, на глоток не больше, а то, что останется неизвестно какой крепости будет, совместно решили достаточно поставить бутылки под холодную воду. Не лопнут, ни терпение, ни бутылки и водка будет в употреблении холодной. От холодной водки депутаты не простудились, но ревели ночью по-зверски.
Однажды мы летели на Заполярный комбинат в день аэрофлота. Подвезли к самолету, из двери выглядывает механик — Последние штрихи и мы полетим. Почти все пассажиры были детьми, возвращающимися из мест отдыха. Стоим на взлетной полосе. Откуда-то со стороны ангаров подходит мужик и вещает — Самолет не полетит, самолет не исправен. Как же так — возмущаемся мы — только что механик сказал, что самолет исправен и про какие-то штрихи. Не волнуйтесь, сейчас будет не исправен — отвечает мужик и уходит в сторону ангаров. Вскоре он приводит оттуда еще двоих, и они лихо принимаются снимать колеса. Вот видите, самолет уже не исправен — комментирует старшой. Сопровождающая сразу насторожилась и детям — Молчим, ни куда с полосы не уходим. Приехал автобус отвезти нас в здание аэровокзала. Полный тихий отказ. Стюардесса — В ваших же интересах покинуть полосу и проехать в здание аэропорта. Ни какой реакции, автобус простоял некоторое время и уехал. Приехал — второй, та же реакция. Через часа полтора приходит экипаж — летим. Как водится, после взлета закемарили. Организм настроен на время полета, включается одновременно с началом снижения. Черт побери, в иллюминаторе море. Где я? Ты летишь вдоль южного берега Северного ледовитого океана, точнее, моря Лаптевых, Лаптевтар байаллара, окраинное море — говорит бортпроводник. Куда сядем? Мы не сюда. Сюда или туда решаем мы — аэрофлотцы. Посадка в Тикси. А нам на Яну. Опять отвечают — Завтра. Ночь была солнечная, теплая. Гуляли по ночному Тикси под косыми лучами не заходящего солнца. Завтра вылетели, а там где нам нужно сесть облачность чуть не по взлетной полосе стелется. Пять раз заходили на посадку на шестой — удалось. В иллюминатор было видно: вот она полоса и тут же скрывается в тумане, летчик снова и снова набирает высоту.
Мне нужно было срочно лететь в тот же Заполярный комбинат на совещание при начальнике главка, а я только прилетел из района, где часовой пояс был часом позже. Смотрю на часы (сверяю, когда ехать в порт) и машинально отодвигаю в уме время на час и что же приезжаю, когда на стойке еще раз проверяют списки пассажиров, а меня там нет. Не помогли ни какие уговоры. Хотя бы на завтра. Лететь позарез надо. Возвращаюсь домой, дома гости ввалились с субботника. Сразу поставил билетную задачу — кто решит тому приз. Кому только не звонили и знакомым знакомых, и начальнику билетных касс, и начальнику аэропорта, и каким-то чинам в КГБ и МВД никак не решается задача, зашла в тупик. Тут на счастье заходит еще один гость — Что нахохлились? В чем дело? Помогу твоему горю. Один звоночек сделаю. Звонит какому-то мужику, живущему в порту и имеющему баньку. Через пятнадцать минут банщик дает ответ — Подойдешь к такой-то кассе в аэропорту, получишь билет на завтра. Вот так простенько и со вкусом, а я вовремя успел на совещание. Вот и выходит, что если очень нужно, не только аэрофлотские — сюда или туда решают. Не перевелись еще банщики.
Ночью звонит якут в аэропорт и спрашивает
Аэропорта? Усколько стоит лететь на деребянный самолетка до Чурапча?
Справочная отвечает -
Три рубля пятьдесят копеек.
Через полтора часа опять звонит
Аэропорта? У сколько стоит лететь на железный самолетка до Чурапча?
Справочная
- Три рубля пятьдесят копеек. Почему по ночам звонишь?
Окраник мин (я), не куй делать вот и звонки даю.
Некоторые жалуются на аэрофлот, даже как то смешно получается. Мне надо лететь на экзамены. У меня билет на завтра, а я хочу лететь, к примеру, сегодня. Прилип к регистрационной стойке и ни на шаг, сую свой билет, а у меня его не берут. Впереди стоит некий старатель, дружки его провожают. Зарегистрировался он мне на зависть, до вылета остается два часа. Хватаем тачку и едем к Японке, время есть — говорит он дружбанам. Они конечно на все согласны. Возвращаются назад в назначенное время, еще в нормальном для полета состоянии. Вылет опять откладывается. Опять вояж к Японке. Приезжают вовремя, но уже вдупель пьяные. Конечно, бдительные службы аэрофлота не принимают его к полету, и я слышу — Мальчик давай свой билет, других претендентов нет. Старатель конечно — Я буду жаловаться. Ну, это его право, хотя и напрасно. Мне ли жаловаться на Аэрофлот.
Скажу я вам к аэрофлоту в целом и к его службам надо относиться почтительно. Непочтение к нему надо искоренять из своей жизни. Возвращаюсь я как то с Кавказа в Москву. Аэропорт за двадцать пять километров от города. Едем в автобусе на регистрацию. Автобус конечно не «Икарус», а простой «ПАЗ»ик без откидывающихся мягких кресел. Впереди, лицом к салону, сидят две молоденькие, хорошенькие девушки, а рядом со мной пожилой мужик. И так непочтительно прохаживается по поводу надежности нашего гражданского флота, даже неудобно его слушать. Прошла регистрация, сели в самолет и тот мужик неподалеку от меня уже пристегивается ремнями. И надо же выходят те две девчушки из автобуса, которые сидели впереди, лицом к салону, наряженные стюардессами — А, вотан он — и направляются к этому мужику. — Гражданин, просим покинуть вверенное нам воздушное судно, вы пьяны, а согласно указу такому-то, лица в нетрезвом виде к полету не допускаются. Мужик, конечно, ни в одном глазу и провожала его женщина на вид старушка. Мужик давай артачиться, а они ему — Покиньте воздушное судно добровольно. Сами силу, хрупкие на вид, девушки применить к нему не могли, а поэтому вызвали милицию. Два милиционера еле-еле вырвали мужика из кресла, не смотря на его возмущенные крики — Да я абсолютно трезв. Публика, имея почтение и к аэрофлоту и к милиции, вмешиваться, не стала, потому что слышала его, мягко сказать, неодобрительные высказывания в автобусе, а на вид даже интеллигентный человек.
Бдительными оказались стюардессы, хоть и не при служебном находились положении, опять же не при форме, а может быть этот мужик, что нибудь вытворил бы в полете, имея такие высказывания, хотя про террористов еще никто и не слышал, не то чтобы про них разговоры вести. Это при царе были террористы, про них люди без специального образования, и забывать стали, хотя в школе и проходили.
Как только остановились винты вертолета, народ кинулся к открывшейся двери. На посадочной площадке человек тридцать, все с билетами, но полететь смогут только двенадцать. В углу посадочной площадки стоит замдиректора прииска и незаметно подает бортмеханику знаки кого пропустить на борт, а кого ни в коем случае. Когда очередной претендент на полет прорывается к трапу, замдиректора подает знак — поднятый вверх большой палец означает пропустить, опущенный вниз, как в боях гладиаторов, не миловать, а то и сапогом в фейс. Толпятся люди у трапа, не ропщут, только остерегаются сапогом в фейс.
Разве можно летать другими самолетами? — спросите вы. Наверное — отвечу я. Как то летал в Рим. Прилетели , сразу сели и сидим ждем, нам быстрее по Риму пробежаться, ан нет, забастовка ихних аэрофлотцев. Давай-ка мы подсобим. Вы из страны советов, не пристало Вам штрейкбрехерами становиться. Все, мы поняли, не будем. Наш-то аэрофлот роднее — и время в пути, что и на «Боингах», и не бастуют. Быстро, выгодно и удобно.