3
Дома Федор заварил кружку крепкого чая, сел в продавленное кресло и, прихлебывая обжигающий напиток, уставился в стену. На первую часть извечного вопроса «кто виноват?», ответ он знал, а вот ко второй — «что делать?» — решения не было. Параллельно этим размышлениям, в голове тоскливо мастурбировала мысль «Где взять денег?». События сегодняшнего дня явно не задались. «Эх, и где мое счастливое детство?» — с тоской подумалось парню. На этой мысли об утраченном — вдобавок к пиву — детстве до него дошло, что грамота, напротив которой он сидел, изменилась. Теперь это была не скомканная, в промасленных пятнах Грамота, а гладкий, с лощеной поверхностью и ярким рисунком прямоугольник. Да и не Грамота это была вовсе. Слово смотрелось явно длиннее. Ветров вынул себя из кресла и подошел ближе. Мужика с компасом сменил поясной рисунок милиционера, очень похожего на Анискина из «Деревенского детектива». Представитель закона стальной хваткой сжимал горло преступника, синеющим лицом напомнившего Федору актера Вицина из «Операции Ы». Вместо слова ГРАМОТА стояло БЛАГОДАРНОСТЬ. Ниже читалось предложение: На страже социалистической законности. Более мелкий текст сообщал, что благодарность объявлена Ветрову Федору Анатольевичу за активное содействие в поимке и обезвреживании особо опасного преступника. Благодарность была выдана Зареченским РОВД, за подписью начальника, майора Голобородько.
— Нет, ну что за фигня?! — возмущение вскипело камчатским гейзером. — Тут целыми днями спину не разгибаешь, у станка корячишься. Жизнью рискуешь, преступников обезвреживая. А они вместо того, чтобы премиальных подкинуть, фантиками цветными задаривают. Вконец они там оборзели! — Кто эти «они» и где «там», Федор и сам не знал, но явную несправедливость по отношению к себе осознавал четко.
— Так мало того, что премии лишили, — распалял он себя, — еще и мои кровные тридцать семь копеек зажали, ментяры поганые.
Порывшись в кармане, он выудил десятикопеечную монету и щелчком метнул ее вверх. Гривенник взлетел, вращаясь, как деталь в станке. Федор попытался поймать монетку, но промахнулся и металлический кругляш, ударившись о пол, закатился под диван. Кряхтя Ветров опустился на четвереньки и попытался заглянуть в узкое пространство. Из этого положения просматривалось от силы сантиметров пять и тогда Федор улегся на живот, распластавшись по полу, словно раненная птица. Под диваном было темно.
— Ну уж нет! — рассвирепел Ветров. — Уж последние деньги вы у меня не отнимете.
Ухватившись покрепче за спинку, он рывком отодвинул диван от стены. Глазам открылось серое и мохнатое, как волчья шкура, пространство. Пыль из-под дивана не выметалась годами. Кроме пыли у стены обнаружилась шариковая ручка, какой-то непонятный высохший огрызок, пуговица… Гривенника не было. Поднатужившись, Федор еще двинул мебель, расширяя щель. И тут он увидел Ленина. Тот, как и половицы, на которых лежал, был покрыт толстым слоем пыли. Может кто другой и не признал бы вождя мирового пролетариата, но только не Ветров. Этот до боли родной, такой близкий и любимый облик вечно живого гения человеческой мысли, Федор пожалуй узнал бы и в кромешной тьме, на ощупь. А рядом, тесно прижавшись к круглому боку юбилейного рубля, лежал его гривенный. Всем своим сияющим, незапыленным видом он словно говорил: «Видишь, хозяин, кого я тебе нашел? Цени мою преданность!». Федор поднял находку, бережно обтер о штаны и влажно поцеловал в металлически заблестевшую лысину. На глаза навернулись невольные слезы.
— Родной ты мой. Ильич любимый, — счастливо лепетал он. — Да мы с тобой щас — у-у-у-у-у! Мы с тобой такую чучу отчебучим! Это надо же, какая радость привалила. Целых рубль десять наличности! — Ветров чувствовал себя почти что директором городского универмага Шалыгиным, известным богатеем.
Положив рубль на самый центр стола, Федор придавил его сверху гривенником, а для пущей надежности соорудил вокруг ограждение из пачки сигарет, коробка спичек, и одного носка. Чтобы, значит, рубль ненароком снова под диван не укатился. После чего принялся собираться. Он уже потянулся за рубашкой, когда какая-то непонятная сила повлекла его в ванную. Там Федор, тщетно противясь чужой воле, взбил помазком в мыльнице густую пену и нанес ее на щеки. Елозя станком по лицу, он не переставал удивляться своим действиям. Во-первых, он всегда брился пару раз в неделю. Обычно ходил с трехдневной щетиной. А во-вторых, какому нормальному человеку может прийти в голову идея бритья в послеобеденное время?
Странности на этом не закончились. Обильно полив гладко выбритое лицо лосьоном «Огуречный», Ветров пошлепал себя ладонями по щекам и направился в зал одеваться. Однако рубашка, брошенная на спинку стула осталась без внимания — Федор прошел во вторую комнату и распахнул дверцы шифоньера. Рука, казалось, жила собственной жизнью. Вот пальцы ухватили любимую ковбойку в крупную синюю клетку, помяли и отодвинули в сторону. На мгновение замерли, а потом уверенно сняли с вешалки парадную белую рубашку. Федор как-то отстраненно наблюдал, как руки просовываются в рукава, потом одергивают рубашку, чтобы та удобно легла на плечи, застегивают пуговицы одну за другой, включая удушающую верхнюю. Заминка вышла с галстуком: Ветров никогда не умел вязать узлы, он и рубашку-то эту в последний раз надевал в день собственной свадьбы. Пальцы, обладая моторной памятью из далекого школьного детства, упорно завязывали галстук пионерским узлом, отчего темно-синяя в красную крапку полоска ткани выглядела несколько странно. Промучившись около получаса, Федор к счастью вспомнил, что у него где-то должен быть еще один галстук. После недолгих поисков, тот отыскался в ящике с носками. У этого узел был уже готовым, заводского изготовления, и Ветрову только и осталось, что, растянув резинку галстука, просунуть в петлю голову и заправить резинку под воротник. Бегло глянув в зеркало, висящее с внутренней стороны дверцы шкафа, Федор поправил уехавший набок узел и поспешил к своему вождю.
Ильич лежал посреди столешницы, где и оставил его Федор. Подбросив рубль в ладони, он спрятал его в карман и что-то вспомнив, повернулся к милицейской Благодарности.
— Что, ментяры, совесть заговорила? Решили хоть таким путем материально поощрить?
Слова замерли на губах. На стене висел совершенно другой документ. Назывался он теперь «Похвальный лист». Федор с недоумением разглядывал рисунок: ребятня школьного возраста в пионерских галстуках трудилась во дворе частного домовладения. Мальчики укладывали нарубленные дрова в поленницу, а две девочки несли от колодца воду, наполняя ею стоящую на траве большую бочку. В «листе» говорилось, что Ветров Федя поощряется за активное участие в тимуровском движении и помощь нуждающимся жителям родного города. Уже далеко не юный «тимуровец» ошалело потряс головой. Единственным условно тимуровским актом в гайдаровском течении, можно было считать сдачу на макулатуру бережно сохраняемой в семье родительской почтовой переписки, когда они еще не были женаты. Порот тогда юный Федя не был, но долгую воспитательную беседу пришлось пережить. Под рисунком шла надпись снова на двух языках: «Be Prepared – Будь готов!».
— Всегда готов! — машинально вскинул руку Ветров, понятия не имея, что отвечает на призыв идеологических противников, американских бойскаутов, лозунг для которых был придуман еще в 1910 году.