В моей памяти, как в старом огромном сундуке, хранится столько вещей, столько воспоминаний. Я, бывает, заглядываю в этот сундук, чтобы погрустить или, наоборот, снова пережить минуты счастья. Столько романов свалено в этот сундук… Среди них есть такие бездарные, такие короткие, так, не романы - любовные записочки. Но есть и фундаментальные красивые произведения, Лев Николаевич меня поймет, в них ведь тоже «Война и мир».
Люблю порыться в старых сундуках… Но где же дно?! Какое бездонное, безмерное хранилище… какая коллекция фотографий, открыток, имен, адресов, дорог, лиц, голосов…. Как же все это хранится здесь?! И все это я ношу с собой, это постоянно во мне. Как черепаха не расстается со своим панцирем, так я не расстаюсь со своим сундуком воспоминаний. Цепочка событий, линий, параллелей, переплетение судеб, столкновения, падения, удары. А сколько взлетов, сколько радости, сколько встреч и безумств… На сколько же рассчитана твоя встроенная память, мозг?! Надеюсь, в тебе ничего не сгорит и не сломается…
Архивирую файлы… если начать с рождения… о, это уж слишком много…отмечу самые важные моменты. 12 января 1985 год – день моего физического рождения. День, когда меня вытащила на свет. С другого света. В этот мир я вошла субботним утром огромным младенцем, весом в пять с лишним кг, а роста во мне было всего 50 сантиметров. Такой шар…Сейчас смешно представлять, но тогда не до смеха было врачам и матери…плюс ко всему я шла ногами, а не головой, как все нормальные дети. Вспомнить всё более подробно я, конечно, могу,… но только под гипнозом. Есть фотографии меня маленькой с круглым лицом, похожим на лицо актера Леонова из «Джентльменов удачи». Даже не помню, кто сравнил меня с ним. Но если посмотреть на него и на меня, действительно, похожи… Хотя все мы немного родственники.
А вот я в детском саду с короткой мальчишеской стрижкой. У меня, как и у всех детей, есть любимая воспитательница. Даже сейчас помню, как её звали, Светлана Владимировна. Была и не любимая, вот её имя я не помню. Есть у моего сундука такая особенность, он плохое вытесняет. По возможности, конечно, но старается избавляться от ненужного, даже вредного хлама. Такой вот умный сундук. Помню, больше мне нравилось с мальчиками дружить и с ними же играть. Был у нас в группе мальчик Коля, я всегда ему отдавала темные корочки от черного хлеба. Он меня постоянно выручал. Вот так втайне от воспитателей мы проделывали с ним это дело. Я съедала весь кусочек, кроме одной черной корки. Корочки эти подсовывала ему, он разрешал. Любил, наверное, корочки эти. И мне хорошо и ему тоже. Вот так даже в раннем детстве люди учатся договариваться и использовать друг друга в своих интересах. Помню девочку Женю К., с которой мы часто ругались. Мне казалась она противной, вредной, рыжей. Она на самом деле была рыжая, для всех, а противная и вредная была, наверное, только для меня. Хотя вряд ли. Помню музыкального руководителя, её пощечину, адресованную мне… как сейчас помню, как я вспыхнула тогда от обиды и негодования, а она потом успокаивала меня. Это был первый неизгладимый удар по моему самолюбию. При всех детях она ударила меня. Это осталось в моем сундуке, к сожалению.
Ещё хранится в сундуке один трагичный эпизод. Потрясение для меня. В садике, в моей группе был у нас мальчик, Женя Воронцов. Мне он нравился очень, можно сказать, я была в него влюблена. По-детски, конечно, как умела, но всё-таки. Женя был хулиган, непоседа. Помню в тот день, когда случилась эта беда, он был какой-то особенно возбужденный, хулиганил больше чем обычно, бегал, суетился. Как будто торопился жить. Как будто чувствовал дыхание смерти. Когда мама забрала меня вечером из садика, мы пошли почему-то другой дорогой, не той, что всегда ходили. И вот идем, я чувствую что-то странное, предчувствую. Смотрю впереди толпа людей, машины, скорая. Подходим ближе, и я вижу Женю Воронцова, лежащим на дороге. Вижу его сломанное детское тело и понимаю, что оно мертвое. Безнадежно, окончательно. Неестественный поворот головы, невозможное положение его ног. Господи, какой ужас! Вот его рыдающая во весь голос мать, я вижу, как её держат под руки и успокаивают воспитательницы из нашего садика. Сама Женина мама работала прачкой в нашем детском саду. Я вижу весь этот кошмар и застываю. Может быть, именно с того времени я постоянно чувствую непредсказуемость жизни, непостижимость смерти. Быстротечность, неповторимость и мимолетность времени. «Наша жизнь хрупкая, как крылья бабочки», она неповторима, она без гарантийного срока. Она одна. Нет больше Жени. Как это может быть?! Ещё вчера он был, бегал, шумел, хулиганил. Еще вчера воспитательницы делали ему замечания, и он играл с нами, кушал, смотрел на нас. И мы слышали его голос, такой живой, звенящий, мы слышали его смех. Мы видели его глаза, могли ощущать тепло его рук… а теперь мы можем только смотреть на фотографию в черной рамке, с черной полоской, что висит в коридоре в детском саду. Смотришь на фото, и сердце пронзает боль. Красивое детское лицо, светлые волосы, светлые большие глаза. Они смотрят прямо в душу, живые, искренние, немного печальные. Светлая память тебе, Женечка.
Помню нашу коммунальную квартиру, соседей, чай с халвой, шоколад. У мамы была знакомая, которая работала на кондитерской фабрике, и мама периодически покупала у нее плитки шоколада И к чаю обычно выделяла мне порцию этого лакомства. Вот откуда, наверное, взялась моя любовь к сладкому и постоянная привычка пить чай с чем-нибудь вкусненьким.
В коммуналке с нами соседствовал дядя Юра. Это он фотографировал меня. Он был фотограф. Почти все фотографии того времени сделаны им, спасибо ему за это. Он внес огромный вклад в мой сундук. Дядя Юра был большой, улыбчивый и, по-моему, очень добрый. Помню соседку Аллочку, мамину подругу, её сына Лешу. Мы даже дружили с ним, играли вместе. Помню, он однажды смотрел на меня, когда я мылась, маленькая, конечно. Но я тогда уже чувствовала какую-то неловкость, наверное, это было первое чувство стыда. Мама рассказывала, что мыться я любила. «Однажды – говорит, зову тебя спать, а ты с таким возмущением «А подмываться?!», дядя Юра,- говорит, был свидетелем, засмеялся». А когда я мылась, то говорила: «Вот какая я чистая и плотная, а Юля с Леной иряхи». Перевод, я думаю, не требуется? Это мне тоже мама рассказывала, а Юля и Лена- это сестры мои родные.
А вот соседа, Мишу Рябова, я, к сожалению, не помню, хотя по рассказам моих близких, я постоянно наведывалась к нему в гости за шоколадными конфетами. Вот жизнь была… никаких забот. Никаких финансовых обязательств. И никаких комплексов.
Еще я помню, как меня несколько раз не забирали из садика, как однажды я ночевала у воспитательницы. Как ее звали, не помню, но помню, она была с длинными черными волосами. И будила меня рано утром, было еще так темно на улице и так не хотелось вставать. Впрочем, мне до сих пор очень трудно вставать и просыпаться по утрам.
Помню свою оранжевую шапочку, клетчатое пальто и даже шубу с кожаным ремешком. Я в этой шубе в детском саду с медведем фотографировалась. Помню свою любимую игрушку, собаку Ника, а ещё кота, белого бегемота. Я помню запах нашей квартиры, помню пианино, которое стояло у стены, помню искусственную ёлку, которую мы наряжали на новый год. И подарки от Деда Мороза, которые мама прятала под ней. А я верила, что это на самом деле Дед Мороз оставляет для меня подарки. Так же как верила, что в нашей деревне под крыльцом живет баба Яга и оставляет там грецкие орехи за моё хорошее поведение. Помню, много раз я заглядывала туда, видела там лопаты, грабли и прочий инвентарь, а вот Бабу Ягу так и не увидела ни разу. Мои руки помнят мягкость маминых волос, я любила, маленькая, перед тем как засну, гладить и трогать мамины волосы. Они тогда кудрявые были, пахли вкусно.
Потом я помню, как мы ездили в Москву. Это я тогда так думала. Верила, когда мне говорили, что мы в Москве были. А на самом деле мы ездили на нашу новую квартиру. Даже не ездили, ходили. Ездила я, на санках, и то не всегда. Просто наша будущая квартира была, как мне казалось, очень далеко. Мы долго-долго шли до неё… это потом я каждое утро бегала по этой дороге, сначала в садик, потом в школу, потом на работу. 18 лет подряд. Наш новый дом был высокий, в 9 этажей. Тогда он казался мне огромным. Я привыкла к маленьким, двухэтажным. А тут… пять подъездов, в каждом лифт, такая волшебная кабина, на ней можно кататься по этажам. Помню, я любила кататься на лифте, это было развлечением для меня. Обычно моим попутчиком была моя двоюродная сестренка Аня. Мы даже пробовали кататься на других лифтах, в других домах. Интересно ведь…Мы переехали в новую квартиру в 1990 году. Мне было 5 лет. И что-то во мне изменилось тогда. Я долго не могла привыкнуть к большим домам, к другим соседям, к другим запахам. У меня не было здесь столько знакомых и друзей, сколько было в старом дворе. Я почти не выходила гулять на улицу, в основном сидела дома. Вечерами ждала маму, встречала её у дверей. Сидела обычно на деревянном ящике, который стоял прямо у дверей, в нашем коридоре.
....(здесь небольшой абзац я удалила, т.к. если бы его прочитали те, про кого он был написан, - был точно полный...абзац))
Школа… больше всего я не любила уроки физкультуры. И думаю, знаю, почему. Как-то на урок физкультуры, в младшем классе, меня собирали сестры. И у меня тогда не было физкультурной формы. Вот они и решили дать мне свою футболку, я эту футболку помню как сейчас: черная, на груди надпись BOSS. Футболка эта была мне ниже колена. Остальная часть формы-колготки, обычные детские колготки. Я маленькая не понимала тогда, как все это будет выглядеть на уроке. И вот вышла в физкультурный зал в такой форме. Без комплексов. А учительница отругала меня, что я в таком виде на урок пришла, и заправила мне эту футболку в колготки… Вот картинка была маслом… Эта длинная футболка, заправленная в колготки. Я была похожа на лягушонка. Навсегда запомнила этот стыд. С тех самых пор до конца школы я не любила физкультуру.
В начальных классах была продленка. Учительница Анна Федоровна. Она когда-то училась в одном классе с моей старшей сестрой. Мне Анна Федоровна нравилась как человек. Я её почему-то помню, похожей на героиню фильма «В городе Сочи темные ночи», вот имя актрисы не помню, к сожалению. Но прическа у нее такая же, очки, как у нашей Анны Федоровны. С продленкой много всего интересного связано: экскурсии разные, шахматный клуб, прогулки. Мальчик один с продленки нравился мне, из соседнего класса. Просто по-тихому я ему симпатизировала, чувств своих не выдавала. Видела его недавно с коляской уже, папой стал. Но мы ходим, не узнаем друг друга или делаем вид, что не узнаем. На продленку я, впрочем, недолго ходила, самостоятельная была слишком. И вскоре сама стала домой ходить сразу после школы.
Наблюдала за жизнью во дворе, чаще всего из окна. Знала почти всех мальчишек по именам, а вот они меня не знали. Во дворе я по-прежнему почти не гуляла. Дружила больше с сестренкой Аней, гуляли с ней в деревне, там, в деревне, мы и с мальчиками впервые познакомились. Гулять с ними стали. Как-то были с ней в доме, на светелке, сморим в окно, мальчишки приехали за молоком. Они у нашей бабушки молоко покупали часто. И идет к нам в дом самый маленький, рюкзак больше его самого, а Аня, сестра моя, кричит ему в окно: «Мальчик, ты такой сексуальный!». Мальчик, наверное, даже слова такого не знал. Ему тогда лет 10 было, как не меньше. Был у него старший брат, вот в него я влюбилась потом, можно сказать, по уши. Впрочем, он многим в нашей деревне нравился. Так мы с ними и познакомились, сначала из окна, потом вышли с сестрой на улицу, на лавочках сидели, общались. Какие тогда у нас разговоры были, о чем, не помню. Но в детстве ведь проще всё, условностей меньше. Был у нас в деревне «клевачий» петух. Мы с сестрой его постоянно дразнили. Развлекались так. Адреналин в крови играл. Подойдем к нему и начнем приговаривать: «Петя, Петя, Петя…Петя-дурак, Петя-козел….», рожи ему строили, и так, пока он не разозлится и не побежит за нами. Бежим потом, визжим, только пятки сверкают. Но однажды он нас застал врасплох, на лавочке, сидим, болтаем с ней, вокруг ничего не замечаем. Вдруг молчание резкое, смотрим, петух подошел к лавочке, тихо так. И стоит, смотрит. Ну мы тут сообразили, что к чему и бегом от него, с визгом. Такой вот мстительный был петух. Вообще, много воспоминаний в моем сундуке, радостных, светлых, веселых, именно с деревней связано. Хорошее было время, беззаботное. Помню молоко в кринках, кашу пшенную из печки с корочкой, бабушкины лепешки. Все было так вкусно… молоко с ягодами, грибочки, картошечка… а на перекус мы с сестрой делали себе черный хлеб с растительным маслом и с солью, кушанье это называли «подсольник». А картошку в мундире я в детстве называла «картошка в ручке». Ели то её по-простому, чистили и в руках держали, руками ели, без всяких там вилочек, ложечек. Вкус этих блюд неповторимый, настоящий. Сейчас уже нет нашей бабушки, нашего дома в деревне, в нем уже живут другие люди. И все, что сейчас продается в магазине не такое уже на вкус, фальшивое. Спасибо бабушке за эти неповторимые вкусы и запахи, за её заботу, светлая память ей. Бабушку нашу звали Клавдией. Дедушку Федором, у него были больные ноги, он их отморозил, помню постоянно перевязывал их, помню его кровать у печки, а еще помню, как он убил нашего кота Кузю. Кузе лапы придавило дверью очень сильно, когда он на балкон бежал, даже не помню, как именно это получилось. Но Кузя потом не мог нормально ходить, задние лапы волочил. И мы его в деревню отвезли в надежде, что он там, на свежем, воздухе, поправится. Но Кузя, к сожалению, так и не смог нормально ходить, не жил, а мучился. Вот дедушка его и… лишил жизни. Вскоре дедушка умер, мне тогда казалось, это ему наказание за кота, не понимала я тогда такой жестокости, не оправдывала. Это теперь я понимаю, что жестоко было вот так жить коту, не живя толком, а «волоча» своё существование. Но это воспоминание хранится в моем сундуке и до сих пор, по-прежнему, отзывается жалостью. Но и дедушка пусть меня простит за то, что тогда я не влюбила его за это.
Ещё я помню из детства вкус кукурузных палочек, они продавались в коробке, на которой был нарисован Вини Пух. Их мне всегда дедушка Саша покупал, папин папа, и ещё лимонад. Он добрый был, дедушка, умный. Политикой интересовался. А вот бабушка Паня, жена его, папина мама, экономная была. Я помню, она все время в чепчике ходила, в очках. На Ухти-Тухти похожа, это енот такой из книжки с одноименным названием, одна их моих любимых в детстве книжек. Енот этот, Ухти-Тухти, чистоплотная очень была, тоже в фартучке ходила, в чепчике. Похожа на бабушку. Бабушка все время мне волосы поправляла, убирала с лица, дай ей волю, тоже бы, наверное, чепчик надела на меня. Дедушка Саша и бабушка Паня, вам тоже спасибо за любовь и заботу, светлая память вам.
Когда мне было 13 лет, мы с сестрой Аней познакомились с «пацанами» из моего двора. Решились так сказать. До этого жутко стеснялись и во дворе вообще всех боялись, даже убегали, когда к нам знакомиться подходили, нам тогда казалось, все такие хулиганы во дворе. А тут как-то спокойно познакомились, видно, время пришло. Два Сережи, один Максим. Я тогда Максимом мало заинтересовалась, мне больше серьезные нравились, как один из Сережей. А Максим, наоборот, как клоун был, дурачился. И все со мной беседовал, мы с ним в тот вечер шли вдвоем, отстали от всех, он мне анекдоты рассказывал, истории всякие, а, когда на лавочке сидели, накинул мне на плечи свою куртку, чтобы не замерзла. Но я на это не купилась. Хотя приятно было, не скрою. На дворе тогда август был, перед школой уже дело, помню, мы ещё к школе ходили, в которой Максим учился, расписание смотрели. Так мы с ними и стали гулять каждый вечер. Только я все больше с Сережей хотела общаться. Впрочем, вскоре добилась своего. Стал Сережа ко мне в гости заходить, один. Но, не смотря на это, первый мой поцелуй состоялся с Максимом, в гостях у другого Сережи. Помню, старенькую маленькую софу, на которой мы лежали. Мне тогда Максим сказал: «Ты уснешь, я тебя разбужу как спящую красавицу. Помнишь, как она проснулась, сказку-то читала?». Рядом с софой стоял стол, на нем магнитофон и песня звучала «В старой церквушке», популярного в то время исполнителя Петлюры, в этой песне слова красивые про поцелуй: «Мы поцелуемся, милые, нежные, Богу покорные, в бога уверуя…». И вообще, красивая песня. До сих пор звучит в моей душе, хранится в моем сундуке воспоминаний.
…Продолжение следует.