5 декабря. Утро.
Тихо в темноте я застелила постель. Аккуратно убрала бельё в диван. Мой малыш не проснулся. Я вытащила из холодильника пшенную кашу, бутерброды и йогурт. Осторожно закрыла дверцу.
Оставила на столе бутерброды с йогуртом и забрала чайник. Прошлёпала по коридору мимо велосипеда, безучастно висящего на стене. Под тапком скрипнул песок с соседской обуви. Всё. На кухне. Пока все спят, кажется. На газ: кашу греться, чайник кипятиться. И в ванную.
* * *
Я одета, еда готова. Щёлкаю выключателем. Свет вспыхнул нестерпимо ярко:
- Вставай, сынок!
Он прячет голову в одеяло, как маленькая черепашка, и вдруг высовывается, хмурясь. Бубнит:
- Мам, ну я же просил так резко не будить. Я не могу так. Я же просил!
- Давай вставай, малыш, я пошла.
Он медленно поднимается, спускает ноги на пол. И идёт такой крошечный, заспанный. Морщится опять:
- Ну, можно же не так резко, мам!
Слегка наклоняюсь и целую его:
- Не опаздывай. До вечера.
Молча проходит к вешалке, надевает халат и бредёт в ванную.
В коридоре слышно, как на кухне льёт вода из крана во всю мочь. Сынок заходит в ванную и тоже включает.
Прохожу на кухню, чтобы выключить. Одна тарелка под струёй. Как обычно. Проснулись и моют посуду. Что будет, когда счетчики, наконец, поставят?
На часах 7:33. Я выхожу из квартиры и запираю дверь на один оборот. Слышно, как в квартире щёлкает соседская дверь. Снова пошли мыть посуду, значит.
Будь аккуратней, мой маленький.
* * *
Декабрь такая пора, что одни отчёты. На улице жуткий гололёд, а бегать сегодня дай Бог.
Решаю доехать на маршрутке до платформы. Не то все ноги переломаю. Но целая очередь, и уехать получается только на второй, стоя. В салоне сидит мужчина лет сорока в серых брюках:
- Женщина, вы, кажется, уронили что-то.
- Где? Покажите.
- Не могу, это моё сердце, оно здесь.
И поднимается сам, рука на груди. Уступает. Я сажусь, слегка смущённая. С мороза очки запотели, плохо вижу его лицо. Он не останавливается:
- Можно я увижу вас ещё раз? – полсалона улыбаются.
- Это вам только суд может запретить.
- А принудить суд может?
- Извините, я бухгалтер, а не юрист.
Маршрутка прыгает на лежачем полицейском, и мужчина едва не падает. Смеётся:
- А я вот кое-что читал из кодексов.
- Вот, держите, – пишу ему рабочий номер на куске газеты, – можно я теперь почитаю?
- О, мерси! Читайте, у вас как раз и очки отошли.
Нахал! Дальше едем молча. При выходе он помогает мне спуститься:
- Всего вам доброго! Как вас зовут, можно поинтересоваться? Меня…
- Давайте без званий. Тороплюсь!
И это правда. Спешу на электричку.
* * *
Что же за декабрь такой? Весь в слякоти. Налоговая, казначейство, пенсионный фонд – сегодня я в гостях у всех. На работу добираюсь в разгар обеда, вся в мыле и брызгах машин.
Включаю свет, завожу компьютер, надо разобрать документы. Есть пока не хочется.
Если вслушаться, то в шуршании бухгалтерских документов можно уловить звуки страниц любимой книги… Митчелл, например.
Перебирая стопку платёжных поручений, слышу телефон в коридоре. Подхожу:
- Алло?
- Алло, так это вы? Здравствуйте ещё раз. Как приятно, что есть честные люди ещё.
Зачем это я дала ему натуральный номер? Делаю вид, что не узнала:
- Прошу прощения, кому вы звоните?
- Да, это Егор из маршрутки. Мы сегодня познакомились, – поставленный у него голос, на курсы ходил, что ли.
- Егор… к сожалению, очень много работы сегодня. Думаю, что в другой раз мы…
- Да-да, конечно, в другой. Этот раз, и правда, не очень…
Короткие гудки. Иду обратно в кабинет. Снова звонит. Возвращаюсь:
- Здравствуйте! Маму можно?
- Привет, сынок! Ты забыл, надо по имени отчеству меня спрашивать. Помнишь, мы говорили?
- Да, привет, мам.
- Что такое?
Молчит. Говорю:
- Сын! У меня работа!
- А можно я попозже позвоню?
- Давай, но без дела не звони, пожалуйста. Люблю!
- Пока!
Кладу трубку. Сразу звонок:
- Да!
- Нас разъединили.
- Вы! Господи!
- Много чести.
- Что?! – произношу громче, чем нужно.
- Забудьте. Я только хотел пожелать вам не сгореть на работе. А то, знаете, эти вспышки на солнце. Целую в щёку!
Гудки. Какой всё-таки нахал…и что за идиотские у него сравнения? Горе-романтик.
Возвращаюсь.
В этом шуршании бумаг нельзя найти ничего общего с романами…
* * *
- Здравствуйте! Маму можно?
- Что случилось, сынок?
- Мам, у тебя всё хорошо?
- Да, малыш.
- А можно я попозже позвоню?
- Я скоро выезжаю. Уроки сделал?
- Да. Приезжай скорей, мам.
- Целую.
* * *
Тяжёлые пакеты вешаю поближе к локтю, ищу ключи в сумке. Вот!
Дверь закрыта на нижний замок. Ну что такое? Договорились же. Жму звонок три раза. Через минуту:
- Кто?
- Это я, Денис. Открой, пожалуйста.
Крутит замок, щёлкает:
- Здрасти!
- Денис, не закрывай на нижний замок больше. Мы же договорились!
- Ага.
Шаркает тапками в комнату, сутулится в своей хулиганской манере. Мерзкий мальчик. Уже в 13 такой мерзкий… дальше как папа станет, точно. Вижу, что дверь в нашу комнату приоткрывается:
- Мама!
- Привет! Поможешь с сумками?
- Давай!
Целую его. Он же маленький совсем. 7 лет. И не такой совсем, как Денис. Мягкий. Неужели будет таким же? Нет! Тащит сумки чуть не по полу, старается малыш. Тяжко ему будет скоро, лет 7-10 и нужна отдельная комната, а разве мы так быстро выберемся из коммуналки?
Разуваюсь. Захожу в комнату.
- Мама, я так люблю тебя! – подбегает, обнимается.
- Сынок, я холодная с улицы. Что такое случилось? Ты чего такой взволнованный?
- Ничего, просто один устал. И часы так громко тикали, как будто бомба!
- Какая бомба? – снимаю пальто, вешаю, – Ты ерунду говоришь, малыш. Что случилось? Расскажи!
- Ничего, хорошо, что ты дома, мама!
- Ладно… отвернись, я переоденусь.
6 декабря. Вечер.
- Мама, привет! Ты так рано сегодня!
- Да, привет, сынок. Получилось пораньше уйти.
- А у тебя всё хорошо? К тебе на работу никто не приходил?
Я закрываю сковородку, вытираю ложку и кладу её на подоконник. Смотрю на него внимательно. Стоит розовенький, только с мороза, карман теребит. Какой маленький!
Говорю:
- Я не понимаю. Про кого ты говоришь, сынок?
- Ну, просто. Хорошо, что ты рано так! А мы ёлку репетировали.
Слышу, хлопает входная дверь, шуршат пакеты, снимают обувь шумно. Беру ложку, говорю:
- Молодец. Иди, раздевайся и мой руки, ужин будет через пятнадцать минут.
Поскорей закончить с ужином и уйти в комнату, чтобы не видеть эти ненавидящие лица. Не слышать плевки и ругательства в свой адрес.
Господи, когда же мы отсюда выберемся?
7 декабря. Утро.
Застилаю постель в темноте. Он ворочается:
- Мам, – шепчет громко.
- Ты чего не спишь, малыш? Тебе же сегодня к третьему уроку.
- Хорошо, я усну сейчас. А можешь сегодня дома остаться? Я в школу быстро схожу, всего два урока и к тебе приду.
- Сынок, я же работаю. Приеду вечером. Постараюсь пораньше. Давай, поспи ещё.
И что с ним такое? Может, к невропатологу сводить…
* * *
Пора выходить. Целую малыша. Он только притворяется, не уснул.
В коридоре Денис одетый. Иду к выходу, но он быстрее. Открывает, ныряет в проход и хлопает, вложив всю свою бесконечную дурь. Велосипед шатается на стене. Вот бы упал однажды ему же на голову. Господи, прости.
Выжидаю минуту пока негодяй уедет на лифте. Выхожу и закрываю дверь на один оборот.
* * *
Сколько лет сыну – столько мы живём в коммуналке. И с каждым годом хуже. Почему? Иногда мне кажется, что дело во мне. Так хочется посмотреть на то, как они бы жили с каким-нибудь другим человеком или семьёй. Нет, это обман. Я уверена, что дело не во мне. Просто хочется, чтобы их соседом стал накаченный спецназовец со здоровенным ножом. Глупые детские мечты…
Снова жду маршрутку в очереди. Стою третья. Сегодня жуткий мороз.
Наконец транспорт появляется, но водитель, видимо, неопытный и останавливается в хвосте очереди. Большинство людей вежливо стоят, но есть и те, что срываются с места и пытаются влезть вне очереди. Я втискиваюсь в салон и вдруг ощущаю резкую боль в голове. Хочу выйти на воздух, но толпа мешает:
- О, здравствуйте! Какие люди без охраны!
Ищу его глазами. Егор вминается последним в салон и наклоняется закрыть дверь. Почти кричу:
- Нет, я выйду!
Глупая улыбка сползает с его лица. Он смотрит с каким-то подозрением:
- Давай помогу!
- Нет. Спасибо. Я сама.
Он молча освобождает проход, я спускаюсь и захлопываю дверь. Маршрутка трогается, уезжают подозрительные глаза Егора. Такие выразительные голубые глаза с прищуром.
Вернусь домой.
* * *
По дороге голова проходит, но решаю всё-таки заскочить, навестить своего мальчика.
Дверь закрыта на два оборота. Значит, соседи все ушли. Захожу в квартиру, включаю свет и вижу его. Мой малыш. Сидит у телефона на полу в коридоре с заплаканным лицом и держит кухонный нож в руке:
- Мама! Ты жива!
Глухие короткие гудки из трубки. Стою недвижно. Что происходит?
Наконец ощущаю одновременно страх и ярость:
- Что ты делаешь?! С ума сошёл?! Что ты вытворяешь?
Хватаю резко за маленькую ручку с ножом и встряхиваю всего его. Нож падает на пол, ударяется о мой сапог.
Захожу в комнату и утягиваю за собой его крошечную ручку. Сажусь на кресло. Его лицо ровно перед моим. Красный от слёз, нос течёт. Встряхиваю ещё раз за плечи:
- Что с тобой, сынок?! – это почти криком. Господи, как мне страшно! – Что ты хотел сделать?
- Не кричи, мама. Они могут нас подслушивать, – какой громкий нервный шёпот.
Неужели мой сын сошёл с ума? Господи, как это произошло?!
7 декабря. Вечер.
В отделении горит свет только у дежурного на первом и в нашем кабинете на втором. Захожу, в окошке Боря:
- Здорова, Борян! – привстаёт, руку тянет.
- Привет!
Взбегаю быстренько наверх, в коридоре полумрак как обычно, вечно с лампочками напряги. У нашей двери сидят двое – мать и сын, видимо. Говорю на ходу:
- Здрасти!
Женщина только кашляет в ответ. Чересчур вежливо. Приостанавливаюсь:
- Будьте здоровы.
Скрипят петли двери. Сидит Коля, беседует с… вот так встреча. Моя попутчица-маршрутчица. Закрываю дверь сразу. Какое совпадение! Тут надо так руками развести, вроде как удивлённо:
- Ну здрасти-здрасти! Не ожидал! – она поворачивает на меня взгляд сквозь очки, сейчас прожжёт. Никак, удивилась.
- Вы! Господи!
- Да нет же, просто человек! – и прыскаю, как школьник. Даже неловко.
Вообще, нездоровая ситуация. План «А» отпадает, как говорится. Втереться в доверие не удалось, мы разоблачены. Действуем по ситуации. Сейчас надо маленькими шажками придвигаться к столу. Коля шумно поднимается, кресло откатывается:
- Егор, спасибо! Вот, похоже, твоё дельце. Спасибо, что в выходной и не поленился. Просто видишь, гражданка твоё имя несколько раз упомянула. Я ж сразу понял, что за тебя речь. Сам понимаешь.
Естественно, «сам понимаешь». И без намёков твоих, Коленька. Что ж ты, перед гражданкой позоришь? А вслух ему:
- Вот уж интересненько! – руку к подбородку, – И что же, упомянула письменно? Увековечила в архивах милиции?
А Коля уже второй рукав пальто натягивает:
- Не-е-ет, – тянет, – но имя произнесла чётко, что немаловажно, - смеётся.
- Так-так! Ладно, давай беги к жене. Я закончу. Где бумажки?
- Там, – говорит, – ты как следует посмотри. Всё, давай, – ладонь суёт, – Пока! Всего доброго, гражданка.
Закрывает за собой и из-за двери приглушённо: «Ждите, с вами другой сотрудник закончит».
Сажусь за Колин стол. Здесь следует лениво длинно вздохнуть, побарабанить пальцами по столу. Смотрю на неё серьёзно так, брови покучнее стараюсь:
- Мне Николай вкратце всё описал. Может, вызовем ответчиков сразу?
- Давайте. Егор, а как вас по отчеству?
- Бросьте… зайдите!
Сначала мать заглядывает. Видно, что истеричка, лицо порвано нервозной улыбочкой. Волосы жиденькие, наверно валятся клочьями. Кивает из-за двери, вся не вошла пока:
- Можно, да?
- Ну давайте, мне некогда. Сюда.
Входят. Парень сутулится быковато. Садятся слева от стола. Беру в руки дело какое-то, хрен знает, где тут что. Какое-то…
Говорю:
- Денис, я сегодня выходной, и у меня дома ужин стынет. Поэтому, мы с вами решим всё быстро и разойдёмся.
- О, здорово, ну давайте. Где подписать-то? – лыбится, с чего бы? Странноватый…
- Тут подписывать пока не надо. Подпишешь всё, когда срок закончится. Пока только отпечаточки для картотеки.
Вроде мелочь такую сказал, а что мать, что сын совсем поменялись. Дилетанты – ничего не поделаешь.
- Простите, какой срок? Мой сын…
- Стоп! Давайте я с сыном. Вы можете выйти, если не можете слушать.
- Нет-нет, могу! Я могу! – нервоза, какая нервоза! Волосы аж дрожат.
- Вот. Смотри, Денисушка. Помимо телефонного хулиганства, на тебе ещё угроза убийством, мошенничество и попытка доведения ребёнка до суицида. Но есть плюс, в колониях для несовершеннолетних всегда работают школы. Так что, безграмотным не останешься!
Тут полезно улыбнуться пошире и ногу на ногу невзначай. На истеричке вообще лица нет. Интересное такое выражение: «Лица нет». Одна гримаса ужаса. Наверное, так имеется ввиду.
У пацана слёзы прыснули, как свежий берёзовый сок. Скулит:
- Простите меня, дядя… то есть, товарищ…
- Ты товарищей оставь, негодяй! Давай выкладывай по полкам и, может, что придумаю! – швыряю папку на стол, руки складываю крестом. Никаких улыбок больше.
* * *
- Милиционер хороший попался. Расписал перспективы. Сопляк сразу обкакался и всё выложил…
Мама рассказывает кому-то по телефону случай про меня уже третий раз. А я сижу рядом, играю в новую полицейскую машинку. Мне хорошо с мамой рядом.
Оказывается, я не государственный преступник и мою маму не захватывали в заложники агенты ЦРУ. Это просто Денис с друзьями всё придумали и даже голоса не стали менять, сказали, что агенты умеют подделывать голоса обычных людей. Я так легко поверил. Боялся и плакал. Смешной я, всё-таки. Хорошо, что мама у меня такая умная!
- Ага, я из него клещами вытаскивала по слову. Боялся рассказать. Думал, меня убьют тогда. Представляешь? Маленький мой Джеймс Бонд…
Гладит мне волосы мягкой рукой.
Я тут решил, что когда я вырасту, то тоже подшучу как-нибудь над Денисом.