В комнату вошли двое. Было очень сложным назвать это помещение комнатой, и у Хаксли были на то свои причины. Ну, во-первых, комната в представлении обыкновенного среднестатистического жителя со средними доходами – это, прежде всего, помещение с окнами, обставленное мебелью, причём неплохой и иногда подобранной со вкусом (последнее зависит от взаимоотношений человека и его представления о вкусе); висящие на стенах картины вроде девочки с яблоком или обезьяны с гранатой… Вокруг – светильники, разные книги – нужные и ненужные, знакомые и «я просто купил её для красоты» или оттого, что оказалось слишком много свободного места на полках; снова картины и снова светильники. Всё заставлено настолько, что стенам уже становится нечем дышать. Ах да, ещё ковры – томным грузом устилающие скрипящие полы – скрипящие от тяжести того, что находится сейчас в той самой типичной комнате.
Но это далеко не образец. Заглянем к художнику – что можно увидеть там? Глаз цепляют замазанные краской белые ткани-накидки для мольберта, разбросанные краски и кисточки, словом, весь арсенал творца. На стенах нет ничего, даже часов; на полу не красуется дорогой персидский ковёр. Паркет, кстати, тоже замазан краской, и кое-где даже заметны клочки чьей-то шерсти – видимо, кошачьей: бедное животное могло пробегать мимо и случайно вляпаться в свежую гуашь. А выбраться из неё не так-то просто.
Что можно найти, заглянув в гости к музыканту? Вы знаете, ничего интересного. Все музыканты в мире по аккуратности делятся на два типа – Джон Леннон и Пол Маккартни. Если ваш друг-музыкант относится к первому, то, войдя в его царские хоромы, – а такой тип не иначе будет величать свою комнату, - можно увидеть как скомканные, так и не скомканные листы бумаги, исписанные и не исписанные, и всё это – что самое главное – небрежно раскидано по всем углам и закоулкам несчастного маленького королевства. Рояль (если он, конечно, есть) вечно открыт, пюпитр либо пуст, либо на нём ещё можно увидеть кусочки скотча, иногда даже с бумагой (видать, торопился гений). Неподалёку от рояля обязательно где-то должен быть бар (если вы его не видите, значит, он скрыт от ваших глаз), на стенах и полках – куча всяких странных вещей, располагающихся в ещё более странном порядке, например, статуэтка Будды может в полной гармонии красоваться рядом с рождественской открыткой пятилетней давности. Всё в этих хоромах покажется вам чужим, даже если вы – ну самый близкий друг её хозяина. Эти хоромы должно понимать и знать только ему.
Если же вы всё-таки считаете себя кем-то вроде Пола Маккартни – добро пожаловать в уютный рай. Заходите и не стесняйтесь, только руками ничего не трогайте, а лучше не дышите. Шикарное чёрное фоно (с закрытой крышкой и только!) словно стоит в «ждущем режиме», ожидая, пока его хозяин съездит в ближайший супермаркет за продуктами или выгуляет любимую собаку. Где-нибудь на самой видной полке будет красоваться Орден Британской Империи, а хотя стоп, вы же не Пол Маккартни, ну, значит, какая-нибудь другая безделушка, рядом – какие-нибудь свечи и пара книг. Но не стоит судить о книжном вкусе обладателя комнаты только по этой паре. Лучше обернитесь.
И тут глазам предстаёт невиданной высоты книжный шкаф, снизу доверху забитый всякой-разной литературой – словом, от «Алисы в Стране Чудес» до «Тибетской книги мёртвых». Дабы не обидеть Сэра Пола Маккартни, заранее предупрежу, что отхожу от темы его обсуждения. Вернёмся к собирательному образу музыканта. В большинстве случаев от всей макулатуры, заполняющей шкаф, его владелец за всю свою жизнь смог осилить лишь процентов десять из ста. И это, как правило, если и «Алиса в Стране Чудес», то уж вовсе не «Тибетская книга мёртвых». Выражаясь конкретнее, комната такого типа музыканта всегда сохраняется в полной чистоте и порядке, и вы всегда можете знать, что и где располагается и с чем его можно есть (если, конечно, можно, с позволения хозяина). И по большому счёту всегда трудно определить, хорошо это или плохо.
Заглянем к писателю. Заглянули – о боже! – и как зашли, так и вышли. И лучше туда никогда не соваться, я вам это серьёзно говорю.
Но именно то место, куда сейчас попал Хаксли, заставило его мозг прекратить свою жизнедеятельность и полностью остановить мыслительный процесс. Пол этой квадратной коробки напоминал танцпол клубов того времени, когда мастера ритма отплясывали под «Bee Gees», стуча своими лакированными башмаками по цветным переливающимся кубикам, как Джон Траволта в «Лихорадке субботнего вечера». Стены коробки тоже постепенно меняли окраску, и то становились жёлтыми, то синими, то такими, что глаза Хаксли уже не были способны различить, что это за цвет. Ему казалось, что это море расплескало свои ужасающие волны, но с каких пор они стали жёлто-синими, о, а теперь уже и розово-красными, понять было сложно.
Потолок не был никаким. То есть, он не был ни цветным, ни бесцветным, ни попросту здесь. Его не было вообще.
Хаксли потряс головой и услышал приближающиеся шаги. Это был его приятель Эрн, с которым они вместе когда-то ходили в школу. Хотя им и было уже лет по сорок, им всё ещё было невдомёк, из чего создана жизнь, и что с ней нужно делать. Как, впрочем, и остальным семи миллиардам жителей этой планеты.
Посреди коробки стоял белый стол. Простой квадратный белый стол. Почему-то ножками кверху.
Хаксли подошёл к нему и решительно протянул руку с вытянутым указательным пальцем к одной из ножек. Та вдруг отдёрнулась и стала постепенно – от вершины к основанию – растекаться по воздуху. Тонкие полупрозрачные ручейки потекли в разные стороны так, словно в комнате царило состояние невесомости.
Но, несмотря на это, Хаксли и Эрн по-прежнему твёрдо стояли на месте.
В глазах этих двух уже вращались калейдоскопы, и, прокручивая семь цветов радуги, к концу сверкали бриллиантами. И так до бесконечности.
Время шло в обратную сторону, как на часах Эрна, так и на часах Хаксли. Настенные показывали тот же результат. И хотя ни один из присутствующих в комнате не почувствовал омоложения, всё же странные перемены в организме было сложно не ощутить.
- У меня странный привкус во рту, - пожаловался Эрн.
- А у меня будто песок из руки сыпется.
Он взглянул на свою руку и увидел, как из неё, в самом деле, струятся мелкие песчинки. Стол уже фактически растёкся до самой своей крышки, и тут Хаксли понял, что дело, может, и не в нём. Главной бедой Хаксли была невозможность дать логическое объяснение происходящему сейчас, в этой самой комнате. Всё напоминало какой-то психоделический сеанс, у которого не было конца. Даже Эрн понимал, что их визит затянулся слишком надолго. Проблема заключалась в том, что абонемент был, увы, безлимитным, и имел подарочный характер.
Время шло назад. Стол уже исчез, и вслед за ним стали темнеть яркие краски. Мигающие квадраты на полу неумолимо замедляли свой ход, и спустя мгновение застыли совсем. Кислотные волны тягуче сползали по вымышленным стенам, забрасывая их куда-то в пустоту, очевидно, туда же, куда и потолок. И когда исчезла последняя цветная искра, пол стал резко угасать, словно его только что выключили из электропитания. Теперь всё имело одинаково пустой характер, ещё более бессмысленный, чем при цветах.
Эрн задрал голову вверх. На плечи с макушки посыпался песок, бесшумно опускаясь в недра того, что совсем недавно было полом. На Эрна, сияя, словно тысячи маяков, внимательно смотрели звёзды, и что-то беззвучно говорили ему.
- Видишь? – он обратился к Хаксли, но тот его не слышал. – Звёзды… Мириады звёзд. И все они ждут нас. Нас двоих. От нашего существования ждут чего-то большего, чем соединение проводков на большой электростанции. – Эрн мечтательно заулыбался и позвал своего друга снова. – Хаксли? Хаксли. – Он обернулся, но никого рядом с собой не увидел. И тут края его уха коснулся едва слышимый шорох откуда-то снизу. Он, боясь, что увидит под собой бездну и провалится в неё, не успев улететь к звёздам, крепко зажмурился, набрался сил и опустил голову. Его взору предстала небольшая горка песка, слабо переливающегося алмазными искрами. Но с каждым разом они сияли всё меньше и меньше, пока, потонув среди прочего песка, не исчезла последняя блестящая крупинка.
Эрн молча смотрел на угасший песок. Он опустился на корточки и загрёб его в свои небольшие ладони так, чтобы не потерять ни частички. Он поднялся, и, бережно держа в руках прах своего друга, снова вознёс голову к небесам.
Мириады звёзд засверкали ещё ярче, чем всегда. Они словно ждали, когда наступит их час. И, кажется, они его дождались.
- На его месте должен быть я… - печально заключил Эрн. Но вдруг он понял, что быть песчинками – это слишком много для такого, как он. Эрн считал, что не заслужил такой чести – вскоре стать одним целым со всей Вселенной, разлететься в миллионы галактик и там продолжить своё бессмертное существование.
Эрн пересыпал песок из одной руки в другую, пока не решился.
- Иди. Тебя там ждут больше, чем меня. – И он отпустил Хаксли.
Алмазный блеск вновь засиял на крупинках магического песка. Песчинки потянулись к звёздам, туда, далеко, к неизведанным вершинам неизведанных холмов, к драгоценным кольцам Галактик.
«Мысли материальны, - неустанно повторял он при жизни, - и если много о чём-то думать, то вскоре оно сбудется». По сути всё сбылось: он увидит звёзды, слетает к планетам, может, даже заведёт знакомства с парочкой из них. Лишним и всё так же необъяснимым во всём этом по-прежнему оставалось несколько вещей: та психоделическая квадратная коробка, растекающиеся по её поверхностям краски и стол, перевёрнутый вверх ногами.
Мечтой Хаксли всегда неизменно было познать Вселенную такой, какая она есть.
И теперь, кажется, он сможет её осуществить, вдали от чёртовых китайских разноцветных проводков и приевшейся за десятки лет стажа и так ненавистной им электростанции.
27/01/2013
02:44