В 1983 году я работал в конструкторском бюро, которое принадлежало министерству дорожного хозяйства. Полное название этой организации было СКНИИБ Минавтошосдор Лсср.
В этом КБ было много разных отделов, разбросанных по разным домикам, странным помещениям и дворам. Оценить количество сотрудников можно было лишь во время общих собраний, которые проводились к знаменательным датам, например, к седьмому ноября или дню Победы. Директором КБ был неплохой человек, бывший спортсмен, сделавший карьеру то ли по партийной лини то ли удачно женившись. А может быть и то и другое сразу.
Работа в КБ мне нравилась бесконечно. Всю свою жизнь я что-то паял, жил среди проводов, что-то улучшал, конструировал, выучился на моряка – сначала на радиста, а потом и на электромеханика. Руководил на судах электрослужбой, вникал во все новости электронной аппаратуры, которой однажды на наших судах стало огромное количество.
Однако, из-за разных причин мне пришлось оставить море и переселиться на берег. Знакомые подсказали мне, что можно пойти работать в это КБ, в Экпериментально-опытный отдел. Я туда и пошёл. Поговорив полчаса с начальником этого отела, оформился на работу. Мне было предложено участвовать в разработке электронных приборов, строить их макеты, отлаживать, разрабатывать методы отладки и настройки серийных образцов, если такие появятся. Моё рабочее место было обставлено различными нужными приборами и имело весьма внушительный вид. Слева меня прикрывал кульман, где всегда на кнопках висели электронные схемы, пока ещё в эскизах и неокончательные. Появилась возможность освоить цифровую электронику, которая в ту пору стала заменять аналоговую, всем привычную.
Как я уже говорил, директор наш был бывший спортсмен. Его бывшие товарищи тоже сделали кое-какую карьеру и расселись кто в профсоюзе, кто в райкомах, кто в ДОСААФ, а кто и в спорткомитетах разного уровня. Об этом я узнал, когда буквально через неделю моей новой работы ко мне с кружкой кофе подошёл мой коллега и заявил, что он тут главный по спортивной линии и стал у меня выпытывать, чем бы я мог помочь КБ в области спорта.
Мне же не хотелось ничем помогать и сославшись на пошатнувшееся в морях здоровье, кое-как отбился, но пообещал каждый день ездить на работу на велосипеде. Мой дом находился в одиннадцати километрах от работы, стало быть, я вполне мог обещать моему спорт-товарищу, двадцать два километра городской дороги в день. Поскольку наше министерство было автодорожное, то мы знали, что средняя скорость по городу была примерно пятнадцать километров в час. Это подтверждалось и практическими наблюдениями, потому, что до работы от дома на транспорте я добирался минут за сорок, а то и пятьдесят. На моём полуспортивном велосипеде на дорогу уходило столько же времени, а бывало, что и меньше. Меня и спортивную общественность КБ это устраивало.
Немного освоившись с работой, я стал замечать, что разные отделы укомплектованы по-разному. Если в моём отделе было семь русских и пять евреев, то в других отделах могли оказаться только русские бывшие офицеры или, скажем, женщины или одни только латыши. Также были разными и их спортивные пристрастия. В моём отделе все были поголовно водными туристами. Это очень не простой вид спорта. Они ездили на всякие бурные речки проходить пороги, уезжали надолго на Урал, а в несезонье, сооружали плавсредства прямо тут, на работе, используя не занятые поверхности. Женские коллективы преуспели в настольном теннисе, отставные военные все поголовно были охотники и часто водили нашего директора в свои леса стрелять по банкам и пить водку.
Латыши же всё больше склонялись к пулевой стрельбе или хроническому алкоголизму.
Я ещё раньше заметил, что в чисто латышских коллективах, например, в Трамвайно-Троллейбусном управлении все хотели стать снайперами и у них на территории был свой отличный тир. Также в стройуправлении, в подвале их общежития тоже был тир вполне хорошо устроенный, тёплый и большой.
А я ездил на велосипеде.
Инженеры латышского коллектива занимались тем, что конструировали шасси и корпуса для той аппаратуры, которую придумывали и изготовляли в нашем отделе. Аппаратура подчас была очень сложной. Много электронных плат, жгутов с проводами, лампочки, индикаторы и разъёмы. Всё это следовало грамотно расположить. Однако, вдруг, в последствии оказывалось, что надо было установить ещё какой-нибудь переключатель и вся конструкция летела к чёрту. К чёрту летели и сроки исполнения, туда же могла полететь и премия, то есть деньги. А часто мы были не довольны каркасом и вызывали инженера из их отдела, чтобы он, например, достал из готового образца «вон ту лампочку» или без молотка вытащил, а потом вставил «вон ту электронную плату». Разногласий хватало. К тому же где-то внутри общества после смерти Брежнева начал возрождаться латышский национализм. Работники «того» отдела стали заносчивы и, хоть бы ещё вслух не произносили слово «оккупанты», за которое директор сам лично открутил бы голову, но пошли разговоры о том, как хорошо жилось до сорокового года и прочие такие намёки. Нам тогда не было известно, что царь Пётр купил всю эту территорию за страшные деньги у побеждённых шведов, что Сталин отдал международные долги Латвии и по-сути ещё раз купил её у запада. Мы этого не знали, но подспудно напряглись, не зная, чем дать отпор. На партсобраниях об этом тоже не говорили. А начальник «того» отдела уже внаглую наезжал на нашего начальника отдела, Николая Николаевича, человека пьющего, но хорошего математика и организатора. По мягкости характера наш начальник «не связывался с ними», а иногда приходил после стычек подавленный и раздражённый. Тогда мы тотчас доставали нашу валюту – спирт, разводили по правильной методике, угощали Николая Николаевича, присоединялись сами, снимали стресс у начальника.
Во время одного такого мероприятия порешили как-то обломать Улдиса, «того начальника». Кабинет Улдиса весь был обклеен грамотами за первые места по стрельбе. Он был многолетний признанный лучший стрелок, пусть не в городе, но уж в районе – наверняка. Также и в нашем КБ слава его звенела повсюду. Он любил давать советы, обсуждать разные винтовки, как теперь бы сказали – он был гуру.
Вот по этой славе и решено было нанести удар. Поскольку дело происходило во время застолья, то, защитить начальника, вызвался я, как самый бесперспективный спортсмен отдела. Все посмотрели на меня с интересом, но единодушно решили, что это всё пьяные разговоры и закрыли тему.
А я не закрыл. Меня учили стрелять, правда я этого никому не говорил.
В феврале, в канун дня Советской Армии, в нашем районе были устроены соревнования по стрельбе из малокалиберной винтовки. Предлагалось выполнить упражнение МВ-2. Теперь что-то поменялось в правилах, а тогда это упражнение предполагало десять выстрелов по мишени на дистанцию в пятьдесят метров. Стрельба должна была вестись лёжа без упора, с ремня.
Соревнования должны были состояться после обеда, неподалёку, в подвале общежития стройуправления. Соревнования были личные, то есть не командные. Каждый сам за себя. Организация соревнований была хорошая, только одно нарушение было для того времени. У каждого стреляющего была зрительная труба для разглядывания мишени. Обычно это не допускалось, а трубой мог пользоваться только тренер. На стрельбу ложились парами, а мишени носили уже отстрелявшиеся товарищи.
Я так подгадал, чтобы лечь на огневой рубеж вместе с Улдисом. Перед этим в раздевалке подобрал себе фуфайку с пришитыми на локтях кожаными заплатами, нашёл и меховую рукавицу на левую руку, чтобы ремень её не сильно жал, и стал дожидаться. У Улдиса было всё своё. Даже винтовку он принёс свою, но не свою, конечно, а из КБ, которой пользовался лишь он один и она стояла в сейфе. Он даже не смотрел по сторонам, ему никто не был интересен.
По команде легли на войлочный ковёр. Каждый на свой. Отрегулировал ремень винтовки, разлёгся поудобнее, закрыл глаза, с тем, чтобы открыв их, увидеть, куда смотрит винтовка.
Перед глазами всплыла картинка, как в шесть лет меня отец и мать водили в настоящий тир завода ВЭФ, где они и сами стреляли и учили стрелять меня. Я стрелял, уложив винтовку на мешочек с песком. Прицел винтовки тогда был открытым, то есть как у боевого оружия – поближе к глазу прорезь, вдали – мушка, а за ней и мишень. Не помню тогда, попал ли я куда-нибудь, может быть и попал. Только это было начало.
Открыл глаза. Винтовка смотрела вправо и вверх. Поменял с учётом этого свою позицию на подстилке и снова закрыл глаза.
Вспомнился мне сарай во дворе школы номер десять, где был устроен школьный тир. Там я, уже подготовленный пробовал свои силы из винтовки ТОЗ-8, но тоже, успехи были более чем скромными. Впрочем, от меня второклассника, никто особенных успехов и не ожидал.
Открыл глаза. Винтовка смотрела туда, куда надо. Перед глазами была лишь одна мишень для пристрелки. То есть для корректировки стрельбы, если кто понимает, как это делать. Судья дал нам по три патрона. На выстрел отводилось по две минуты.
Для стрельбы я выбрал винтовку с диоптрическим прицелом и кольцевой мушкой. То есть в поле зрения у меня должны были быть окружность от диоптра – маленькой дырочки перед глазом, кружок вокруг мушки, круглой была и мушка, а в её дырочке надо было увидеть мишень. Такая сложная конструкция давала больше шансов для меткой стрельбы. А вот, что было у Улдиса, мне неизвестно.
Зарядил винтовку. Прицелился, сделал полвыдоха, неожиданно для себя выстрелил. Выстрел всегда должен быть неожиданным, его нельзя ждать и торопить его нельзя. Перезарядился одними пальцами, не поднимая локтя от подстилки. Ещё выстрел. Очень хотелось посмотреть в трубу, которая лежала рядом. Нельзя. После такого перерыва, какой был у меня, пристрелка должна быть максимально объективной. Ещё раз проверил свою лёжку, прикрыв глаза. Всё было хорошо. Стреляю последний пристрелочный выстрел.
Теперь в трубу. Ага! Все три попадания легли кучно. Две пробоины объединились в одну длинную, одна – чуть ниже. Мысленно соединяю их линией в треугольник, нахожу его центр, чтобы определить поправку прицела.
Команда – открыть затвор. Отстрелявшиеся товарищи пошли к мишеням, с тем, чтобы пристрелочные мишени заменить на зачётные. Зачётных мишеней будет две. Надо стрелять по пять выстрелов в каждую.
Пока длится перерыв, закрываю глаза и вспоминаю пятьдесят третью школу, куда я перешёл из десятой. Поближе к дому. В седьмом классе учитель черчения – Вениамин Юрьевич, бывший военный инженер, ведёт запись в кружок стрельбы. Записываются многие. На чердаке школы своими силами устраиваем тир в двадцать пять метров. Таскаем круглые большие поленья в то место, куда будут лететь пули. Учитель труда с помощниками строят помост, где будут лежать стрелки. Приносим и раскатываем войлочный ковёр. Прибиваем длинную доску на брёвна. На неё будем вешать мишени.
Закончив, берём винтовки и стрелять!
После стрельбы – чистка оружия. Многим стало не интересно и потом они уже не пришли. Нас осталось человек семь - восемь. Среди них и девочка - Галя Мядзель. Стали стрелять чуть ли не через день. Когда пообвыкли, учитель стал преподавать теорию стрельбы. Рассказал, как надо корректировать прицел. Делал пальцы правой руки «пистолетиком» и объяснял, что если пули летят туда, то крутим сюда. Понятно.
Вскоре пошли первые успехи и почётные грамоты. Приятно.
Мишени установлены. Судья раздаёт по десять патронов. Укладываю их так, чтобы можно было добраться до них, не поднимая локтя, как учили. Снова закрываю глаза, чтобы «лечь» на мишень. Проверяюсь. Делаю три щелчка маховичком прицела, чтобы скорректировать стрельбу в нужную точку. Я уже знаю, чего хочу и мне не важна абсолютная корректировка. Такой, что сделал вполне достаточно. Звучит команда – «огонь!».
С этого момента пошло время – две минуты на выстрел. Этого более чем достаточно. Заряжаю и делаю первый выстрел. Знаю, что как он ляжет, так и пойдёт стрельба дальше. Пуля легла в десятку на три часа, то есть справа, порвав линию на мишени. Всё равно десятка!
Заряжаю винтовку и прикрываю глаза для отдыха.
Наш учитель радуется. Школу где-то и как-то отметили, а нам, четверым, то есть трём мальчишкам и Гале, предлагают перейти в команду ДОСААФ. Переходим. Но настроение наше после первых тренировок ухудшилось. Мы уже перешли на стрельбу на пятьдесят метров. Это уже совсем другое дело. Это не просто. Однако, всей нашей компанией ходим на тренировки, но стреляем не часто, а просто лежим и целимся. Патроны денег стоят, нам говорят.
Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Смотрю в трубу. Пуля легла в девятку рядом, порвав мишень в двойную дырку. Хорошо!
Заряжаю винтовку, закрываю глаза.
Лежать и не стрелять, хоть и в ДОСААФ – не интересно. Мы пожаловались нашему учителю, а заодно выиграли городское первенство среди школьников. Стреляли на двадцать пять метров в тире Дворца Пионеров. Все настреляли на третий взрослый разряд.
Помню, с какой гордостью носили этот круглый значок.
Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Пуля опять легла рядом, раздолбав дырку в мишени ещё больше. Жаль, что опять в девятку. Если бы поточнее скорректировал прицел, всё пошло бы в десятку.
Перезаряжаюсь.
За такие школьные успехи команду нашу приметили и позвали в СКА – Спортивный Клуб Армии. Там нами лично руководил отставной полковник Михаил Сергеевич. Геройский человек и хороший тренер. Патронов было очень много и в методику тренера входило стрелять, стрелять и стрелять. Стреляли только на пятьдесят метров.
Открываю глаз, проверяю лёжку, прицеливаюсь, полувыдох, выстрел.
Пуля легла в десятку, рядом с первой, а дыра в мишени стала и вообще огромной. Колодец! Так называется такая дыра в мишени. Пятого выстрела в эту мишень уже не делаю и у меня остаётся шесть патронов.
Меняю лёжку на другую мишень. Закрываю глаза, чтобы провериться.
Тренер, поняв, что можно с нами возиться, начал рассказывать про всякие премудрости в стрелковом спорте. Учил правильно лежать, заряжать одними пальцами, стал приучать нас стрелять стоя и с колена. С колена, конечно, очень тяжело. Заставлял нас буквально по шесть часов сидеть в стойке «с колена». Так мы учили уроки, правда, писать не могли.
Открываю глаз, проверяю лёжку, выстрел. Теперь можно особенно не париться, можно расслабиться. То, что я задумал, теперь произойдёт.
Тренер начал нас приучать к другим винтовкам. Сначала появились СМ. У этих винтовок не было свободного хода спускового крючка. Лёгкое на него нажатие и – выстрел. В отличие от боевого оружия, где усилие на выстрел полтора килограмма, в спортивном всего лишь шестьдесят граммов. СМ весила больше, чем ТОЗ-8 и была не так красива. Однако, стреляла она лучше.
Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Десятка и восьмёрка.
Перезаряжаю.
Соревнований по стрельбе было мало. Всё больше на военные праздники – типа день победы или двадцать третье февраля. Спортивные разряды можно было получать только на соревнованиях, поэтому, готовиться к ним следовало с запасом. То есть, чтобы получить второй разряд, на тренировке надо было стрелять на первый. И так далее. К тому же сложность соревнования зависела от разряда стрелков. Как раз на день Армии я получил второй взрослый разряд. Это было в восьмом классе.
Открываю глаз, полувыдох, выстрел. Пуля легла в девятку. Между первыми двумя пробоинами, но чуть ниже, не задев предыдущих. Делаю ещё два щелчка на прицеле, перезаряжаюсь.
Тренер предложил мне попробовать стрелять из пистолета. Конечно, мне это очень понравилась. Начал стрелять из спортивного пистолета Марголина по большой мишени на двадцать пять метров. Очень увлекательно! Начались и тренировки на дистанцию в пятьдесят метров, но уже из другого пистолета – Хайдурова. Очень дорогая штука. Ещё его называли, кажется, ТОЗ-35. Из этого пистолета вскоре я настрелял на первый взрослый разряд, находясь в девятом классе. Из нашей компании к тому времени остались только я и Галя Мядзель. Она стреляла исключительно из винтовки и было жутко смотреть, как она, маленькая, стоит с этой двеннадцатикилограмовой винтовкой, вся изгибается, но попадает, куда следует.
Открываю глаз, проверяюсь, полувыдох, выстрел. Пуля легла по другую сторону десятки, на девять часов. Неплохо! Перезаряжаюсь.
Девятый класс. Трудный он был для меня. Много всяких тренировок, а тут и математика и тригонометрия и логарифмы и прочая муть. Но надо было тянуться. Тренер проверял дневник и за двойки гнал из тира. А в тире тренер стал приучать меня к револьверу. Это уже и калибр боевой и отдача – будь здоров и грохот ужасный. Но двадцать пять метров круглая мишень или силуэтная. Итак, находясь в десятом классе становлюсь Кандидатом в Мастера спорта СССР. Обалдеть! Тренер говорит, что если никуда не поступлю учиться, то спортбат в том же СКА мне обеспечен. Приятно. Но ух лучше учиться дальше.
Открываю глаз, проверяюсь, выстрел. Восьмёрка и тоже в другой стороне. Неважно!
Смотрю, что у соседа. У соседа всё в порядке. Не мировой рекорд, но снайпером он считается не зря. Правда он стреляет метко, но не кучно. Ни одного «колодца». Это меня устраивает. Смотрю, какая мишень лучше, где больше десяток. Конечно, в первой, хотя вторую он ещё не закончил. Но, ждать не надо. Заряжаю свой сэкономленный на первой мишени патрон и леплю Улдису в первую мишень куда-то вбок. Всё. Дело сделано…
Маленькая свинцовая пулька со скоростью триста двадцать метров в секунду покидает ствол моей винтовки и дырявит в постыдном месте мишень Улдиса.
Теперь надо сохранять спокойствие и прикидываться шлангом. Лежу, жду команды. Ну, вот, Улдис отстрелялся. Затворы открыты, встаём с подстилок, ждём, когда принесут мишени.
Мишени принесли. Судья первыми смотрит мои мишени. Аккуратно разглаживает «колодец» на первой мишени. «Колодец» прекрасный и судья зачитывает все пробоины, как будто их было пять. И на другой тоже пять. Хвалит меня. Потом берёт мишени Улдиса, подсчитывает пробоины, находит лишнюю, шестую пробоину, снимает с зачёта лучшую и зачисляет худшую – то ли двойку, то ли единицу. Вторая мишень хорошая, результативная, но общий итог, с этой шестой пробоиной становится каким-то детским. Его результат получился много хуже моего. Улдис озверел. Стал что-то доказывать судье, что это кто-то (то есть я) стрельнул ему специально. Гильзы считать бесполезно. Их вокруг десятки валялись. У меня в мишени тоже всё в порядке. Не подкопаться. «Колодец» обширный и сколько там в нём пуль – не известно. Может быть четыре, а может быть и пять и шесть. Как узнать?
Изменить правила судья не может, хотя и понимает, чьих рук это дело, но это старый трюк. Михал Сергеич долго обучал нас этому. Обучал и прочим проделкам, но эта как была, так и остаётся самой эффективной.
Улдиса, как будто дерьмом облили. Он чуть не сгрыз свою винтовку, а на следующий день не вышел на работу. Сказали – заболел. Болел он недели две, а когда пришёл на работу, то только затем, чтобы уволиться и снять со стенки в кабинете все свои дипломы и награды. Чтобы врагу не достались.
Говорили, что он устроился на работу инженером в троллейбусный парк, в тот, в котором был хороший тир. Ну, что же, пусть наращивает мастерство, а то и на второй разряд в прошлый раз не настрелял.
А я разыскал дома в коробке свой значок кандидата в мастера спорта по стрельбе, нацепил его на пиджак и в этот день приехал на работу на автобусе.
Победу нашего отдела отмечали бурно.