1.
Кассирка Женя свалила. Сказала, что в магазин. Всё равно из-за меня ей «никакой работы нет и пассажиров нет именно из-за этого». Дурочка.
Сижу, колдую, ищу, почему этот «Sabre» не грузится. Загадка, с которой не могут разобраться разработчики: только здесь, в этой кассе терминал не работает уже третий день. Пришлось сегодня ехать на «точку», местная командировка. А помещение – в центре города, приехать сюда или уехать отсюда – мука-каторга.
И именно сегодня дочь собиралась ко мне в гости. Отменил. Кто его знает, сколько здесь проторчать придётся и сколько времени выезжать отсюда, в пробках торчать. Дочь поинтересовалась, где это такая срочная «авария» произошла, а узнав, сообщила, что очень расстроена, хотя по голосу я бы этого не сказал.
Сижу, отыскиваю в системе дыру, стираю лишнее, чего натащили на диски кассирки из своих «Одноклассников». И тут шумно открылась дверь. Смотрю поверх прилавка.
Зашла мокрая коричневая цыганка. Мокрая – потому что на улице шёл предновогодний дождь. Он всегда начинается 30 декабря и заканчивается 7 января. А коричневая не потому, что смуглая, а потому, что цыганки зимой совсем не такие цветастые наряды надевают. Все они, как одна, в пуховых платках, коричневых куртках. Вот только полы платьев разные, но тоже мрачные какие-то. И вообще, настоящие цыганки в пёстрых платьях, поющие печально-весёлые песни под гитары в кабаке или у костра, остались только в кино. И кто его знает, какая у вошедшей юбка: в красных маках или синих розах по чёрному полю. Нечего мне больше делать, как перед ней вставать, чтоб разглядеть.
Но даже цыганки куда-нибудь хотят ехать. Или даже лететь. Я смотрел, как она приближается, и готовил фразу, что, мол, кассира нет, посиди на диванчике и посмотри телевизор. Но не угадал: цыганка она и в кассе цыганка:
– Ай, красавец, вид у тебя плохой, много у тебя неприятностей. Хочешь, правду скажу? – она сделала скорбное лицо.
За бутафорской стеной, которая делила на кассу и связной магазин когда-то единую квартиру, ребята захихикали и сказали: «Их не минула чаша сия!». Цыганка глянула на стену, заобоенную плакатами с текстами (ничего нового: «Летайте самолётами..!»), и погрозила стене пальцем.
– Много неприятностей, точно. Так много, что лучше о них лишний раз не говорить и не перечислять, – сухо ответил я цыганке.
– А если денег дашь, расскажу, как твои горести увести.
Лезу за мелочью:
– Я тебе всё из кармана отдам, но только больше ничего не говори.
Достал монеты, ссыпал в протянутую ладошку. Цыганка улыбнулась, и, как договорились, пошла к выходу. Перед дверью всё-таки глянула в ладонь. Прямо вперила туда взгляд. Неужели мало дал? А цыганка монеты перекрестила, потом зыркнула на меня и открыла дверь на улицу.
Свет в помещении моргнул. Понятное дело, экран монитора перед моим носом погас, а потом по нему побежал текст загрузки. Мне стало не до цыганки, лишь бы система не «гавкнулась». Комп продолжал перегружаться. Но врывающийся в открытую дверь грохот вечернего проспекта слишком затянулся. Более того, в кассу ворвался влажный холод. Что она там, застряла в дверях? И тут раздался чуть слышный перезвон мониста. Я поднял глаза и увидел... смерть с косой. Огромную чёрную смерть, протискивающуюся в холл.
От неожиданности я оторопел, а чёрная фигура с клобуком на голове, под которым белело лицо, медленно приближалась к прилавку. Через плечо – ремень, который смерть придерживала чёрной рукой. А в другой руке синим блеснул металл... Нет, не косы... Швабры!
Дверь резко хлопнула. Клобук упал на плечи. Широкое румяное лицо с чёрной курчавой бородой лопатой, надо лбом залысины. Грустные ярко-голубые глаза...
– Вовка!.. – не поверил я в это превращение. – Откуда ты?!
Вовка – когда-то мы учились вместе в РГУ – озадаченно глянул на меня, лицо превратилось в смеющийся смайл, загремел бас:
– Грозный! Ну, брат, не ожидал!
– А кого ожидал?
Вовка замялся и опять погрустнел. Он как будто был рад и не рад нашей неожиданной встрече через столько лет.
– Это квартира номер тридцать семь?
– Когда-то лет пять назад была квартира, но теперь, как видишь касса...
– Я тут ожидал увидеть женщину...
– Одна из них только что вышла.
– Цыганка что ли? Нет, не тот вариант... Я уже понял, что здесь той женщины и быть не может... Всё зря. Наверное, полечу-ка я обратно! Так что продавай мне билет!
– А хрена! Никаких билетов я тебе не продам! – заорал я.
– А не имеешь права отказать! – Вовка медленно приближался, бросив по пути в угол швабру, на стул – сумку.
Я плюнул на эту долбанную работу и ринулся в зал.
– А имею все права! – орал я.
За бутафорской стеной что-то упало и затаилось.
Я обнял эту огромную тушу, почувствовал, что она меня крутит ручищами, сжимает до хруста. Он остался таким же медведем.
– Всё, всё, хватит твоих эмоций, – сказал я, с трудом вырываясь. Аж задохнулся. От Вовки пахло чуть-чуть водкой и больше – свежестью дождя со снегом. – Какими судьбами к нам?
– Долго рассказывать. Да и не хочу.
Я подумал. Покрутил ус.
– Как всегда – баба?
Он глянул мне в глаза, обжёг и ответил:
– Угадал. Но говорить не буду.
– Я понял: ты ей швабру вместо цветов нёс? – я затаился.
А он чуть не обиделся:
– Да пошёл ты! – отвернулся, огляделся, убивая моё неуёмное любопытство. – И ты тут торгуешь билетами?
– Нет!
– А какого же тогда ты тут сидишь и строишь из себя девицу?
Тут открылась дверь и вошла с пирожком в зубах Женя. Разрумянившаяся, чернявая, с крепкой фигуркой. В этом году она закончила заочно институт. Остановилась у дверях. Вынула пирожок. В глазах у неё стоял немой вопрос, который я расшифровал так: «И как такие люди вообще помещаются в помещениях?». Потому бочком протиснулась у стеночки, обходя нас, и влетела за свой прилавок...
– О! – сказал Вовка, – Теперь всё на месте. Девушка за прилавком, а не всякие.
– Так значит именно эту красавицу ты хотел видеть?
Женя похлопала глазами, скромно потупила взгляд, а потом прыснула. Сообразила, что к чему.
– Вот тебе потенциальный пассажир, Женечка, – продолжал я. – Но ты ему сегодня билет не продавай. Он никуда не уедет, пока я не дам отмашку.
Женя промолчала, уселась на своё кассирское место, не отрывая взгляда от нашей живописной группы.
– Это мой институтский друг, – сказал я.
– Женечка, не слушай моих друзей, слушайте меня. А мне позарез нужен билет сегодня в Калининград. А то я такой голодный, что переночевать негде.
– А у меня терминал не работает. Вот когда Василич починит... – она пощёлкала клавишами. – Ой! Терминал заработал!
– Не обманывай старших, Женечка, – сказал я. – Этого не может быть, потому что!
– Спасибо, Василич! Я над ним три дня плакала, что я только ему не делала... И ласкала и пинала! Хорошо, что вы пришли.
– Растёшь, Грозный, – буркнул Вова, – Уважаемым стал. Вот меня даже по имени-отчеству редко зовут, а тебя – как пенсионера...
– Молод ты ещё, пацан, – ответил я.
– Ой, простите, Иван Васильевич! Вырвалось нечаянно... Калининград, говорите?
– Женя, если хочешь сегодня вообще доработать, то никаких Калининградов, – со зверским лицом сказал я. – Я комп возродил, я его и убью!
– Жестокий! – осудил Вова. – На такой работе люди звереют.
Женя опять прыснула.
– Всё, Женечка, ежели терминал работает, моя функция здесь закончилась, настало всем счастье, а не пошёл бы я! – попрощался, сложил инструмент в сумку, натянул куртку. – А ты чего ждёшь? – заорал я на Вовку, – Швабру на пле-чо! Чемодан – в зубы... Впрочем, швабру можешь оставить Женечке в подарок, чтоб она тебе самый лучший билет нашла на послепраздников.
Вовка не торопился. Посмотрел на швабру, сиротливо лежащую в углу. Вытащил телефон, попытался кому-то дозвониться, но услышал громкое: «Телефон абонента выключен или...». Грустно сказал:
– Хорошая швабра, с толстой губкой, железными шурупами. Мыть тебе, Женя, полы ею – не перемыть! Пока не развалится.
– Да что вы, не надо! – запротестовала кассирка.
– Надо, Женечка, надо! – сказал я. – Это – взятка, так и запишем.
Женя просто цвела, как роза, так ей было смешно смотреть на двух хрычей среднего возраста. Настроение у девушки хорошее – всем вокруг хорошо.
2.
А мы вышли на улицу.
Вовка наклонился и поднял несколько монет, валявшихся на ступенях. Я пожал плечами: заметил же!
На проспекте пробка немного рассосалась. Дождь притаился в подсвеченных городом облаках. А я потащил Вовку к машине, которую припарковал в проулочке с красивым названием: улица Красных Зорь. Она пряталась в самом центре города, тут ещё сохранились купеческие особнячки с лепными ангелочками, пилястрами и даже кариатидами. Домики ещё царской постройки. Обшарпанные. А за ними безликой мозаичной стеной высились громады современных домов.
Никаких зорей, тусклый фонарь и тот не красный.
Квакнул замок, Вовка полез в заскрипевшую под его весом машину, которую так и подмывало сесть на правый бок до днища. Ремня на Вовку еле хватило. Как ни странно, машина заработала сразу, и даже не выделывалась.
Двигатель разогревался. Вовка куда-то показал, начал было рассказывать, что его пассия, с которой он сегодня прилетел и с которой собирался женихаться, живёт в том вон доме, где и касса агентства, но потом замолчал. Было у него на душе гадко. Так всегда, когда не добиваешься женщины. Главное для меня сейчас – не высказывать к нему никакой жалости. Это бабам кажется, что мужику уйти – как с гуся вода, быстро с другой утешится...
– И куда ты меня повезёшь? – вдруг опомнился Вовка.
– Сначала на базар, купить надо кое-что. А потом ко мне домой.
– Ты ненормальный? Какой базар! Ночь на дворе! И какой твой дом! Тебе незваного гостя надо?
– Да ещё такого – с сердечной раной от уха до уха! – издевался я.
– А вези-ка ты меня в гостиницу!
– Стесняешься Марьи?
Он промолчал.
Наверное, вспомнил, как ухлёстывал ещё в институте за Марьей. А я отбил. И теперь Марья – моя жена.
– Мы с ней серьёзно поругались, она у мамы, – сказал я.
– Ха, узнаю Грозного. Вы с ней всегда-всегда были идиотами. А Новый год?
– А тебя на что мне Бог послал? Вот и встретим его завтра по-холостяцки.
– Шуточки у тебя, однако...
– Если даже Марья будет дуться и не явится мириться, то Антонина точно придёт! И ещё друзей притащит!
– Антонина?
– Тоська – это моя дочка, любимая и единственная. Учится в восьмом классе. Отличница, лентяйка и нефанатка интернета – он ей нужен для чисто практический целей. Умница. Но научилась права качать.
– Ну и зачем ещё я тебе?
– Для разнообразия. Нельзя же на каждый Новый год покупать только сосну? Нужно и ёлку попробовать.
– Смотри, как бы потом весь год иголки не выносить!
– В первый раз что ли? Ну и не иголки с тебя, а песок уже сыплется.
Вовка потянулся ко мне ручищами.
– Но-но! Я за рулём! – сказал я, трогая машину. – Не хочешь же ты нанести моральную и физическую травму моей семье?
Вовка сказал «Ха-ха-ха!», убрал лапищи и стал вертеть по сторонам головой. Машину я уверенно протискивал между уткнувшимся в тротуары легковушки и всякие фургончики, выбирая пятна света. Слалом да и только. Потом попетляли по центру, выискивая пути в обход вечных пробок. Вырвались и поехали в мой спальный район, на Северный. И хорошо всё складывалось: нигде почти не стояли, только что на редких светофорах.
Вовка всю дорогу сопел, крутил головой, пытаясь узнать знакомые места. Но ночь на то и ночь: тускло, слякотно, лужи ослепляюще разлетались, ветерок иногда посвистывал. Потом мы выскочили на дамбу через городскую речушку; дорога вела в микрорайон, расцвеченный желтыми, красными, белыми окнами, разноцветной рекламой. В большом пруду красиво отражались городские огни. Даже облака стали не устойчиво золотистыми, а пятнистыми. А впереди по облакам шарил прожектор.
– Ужас, – сказал Вовка. – Грозный, это что там? Не вражеские бомбардировщики налетели?
– Темнота! Это ресторан на бульваре, боулинг и даже стриптиз. По четвергам мужской. Называется «Полярная станция». Как на полярной станции без прожекторов?
– И стриптиза. Сегодня не четверг?
– Четверг.
– Ну вот, даже в ресторан не сходишь. Куда ты меня, дружбан, завёз?
– Ничего, и дома полно всяких дел!
– Каких это? – удивился Вовка.
– Да верёвки оборвались на лоджии...
– Ах, вот оно в чём дело! А я всё никак не мог догадаться, зачем я тебе! Струмент есть? Саморезы, шуруповёрт?
– Даже поллитра для тебя найдётся.
– Ну, если найдётся, то согласен!
Повернули, проехали между домами и уткнулись в ёлочный базар. Вовка открыл рот, ожидая команды.
– Чего сидишь? Пошли ёлку покупать!
– Живую?
– Нет, искусственную. Сегодня тут агромадный выбор пластмассовых ёлок!
– И не жалко тебе их, живых? Рубят ведь их, губят...
– Ты кур ешь?
– Это совсем другое дело! Кур специально выращивают для моего брюха!
– Ну и ёлки специально выращивают для моего праздника. Заметь, выращивают, чтоб срубить.
Базар был богатым. Даже пара пихт была по заоблачной цене, естественно. Но ёлки были жидковаты. Не две же покупать? И пришлось взять сосну. Мы долго выбирали, переворачивали залежи сосен, пока не нашли пушистую, здоровенную, подходящую по цене. Даже веток поломанных не было. В одном месте было пусто, но мы сразу придумали, что срежем ветку снизу и вставим её в середину ствола. Никто и не заметит. В общем, очень всё удачно.
Сосну, упакованную в сетку, еле засунули в машину, даже удалось не сломать. Хорошо, что у меня комби. Влезла зелёная, даже не пикнула.
Покрутились по микрорайону. Недавно, огородив школы, на удобных проездах установили крепкие железные заборы. Но я уже выискал всякие лазейки. Проскользнули! Подъехали к дому. И опять повезло: на моём месте ни одно чмо не поставило свою тачку. Как по писанному въехал между соседскими машинами, остановился и выдохнул:
– Всё, приехали!
– И как это я не догадался? Ёлку мне поручишь нести?
– Конечно! Дорогого гостя не могу освободить от наслаждения услужить! Да и койку тебе бесплатно что ли должен предоставить? Отрабатывай! А в-третьих, для тебя это мачтовое дерево – что слону дробына, одной левой донесёшь!
– Хам ты, всё-таки, Грозный. Каким был хамом, таким и остался. Время и жена тебя ничему не научили.
– Ты так считаешь? Ладно, помогу, так и быть. Буду тебе дорогу показывать! И дверь в лифт подержу.
Вовка уже вытащил сосну, взвалил на плечо, морщась от уколов.
– Сумарь мой не забудь. Ну и мне послышалось что ли: кто-то обещал путь освещать?
– Иди вон к тому подъезду, – я показал направление, а сам захватил коробку с сушилкой, которую купил ещё днём. Вовкину дорожную и свою рабочую сумки перекинул через плечо, замкнул квакнувшую машину и пошёл следом, петляя между луж.
Поднялись на мой пятнадцатый. Открыл дверь, пропуская Вовку вперёд. Зашёл сам и уткнулся носом в его спину: Вовка стоял как вкопанный. Я пару раз попытался подтолкнуть его, но он стоял скалой.
3.
А в коридоре горел свет. Кто зажёг? Я просунул голову под Вовкину мышку и за сосновым деревом увидел Тоську. Глаза у неё были широко открыты; удивление, настороженность и радость были на её лице. Она хлопнула в ладоши и закричала:
– Мама! Лысый Дед Мороз с чёрной бородой принёс нам ёлку!
– Я не лысый, – сказал Вовка и покрутил головой, демонстрируя шикарные волнистые волосы, собранные чёрной резинкой в хвостик.
– Что там ещё за Дед Мороз? – услышал я звонкий голос жены. – Ой! Знаю я этого Деда Мороза! Его Вовка зовут!
– Так это и есть тот самый Вовка? – сказала и сразу закусила губу Тоська.
– Какой это «тот самый»? – удивилась Марья.
– Эээээ... Эээээ... Ну из сервиса... Там артисты под Новый год носят детям подарки. Типа, Деды Морозы...
– Я не из театра, – известил всех чернобородый «дедушка».
Марья улыбнулась и весело произнесла:
– Бросай, дед, ёлку, я тебя обнимать буду!
Сюрприз был полным и всеобщим. Вовка как стоял подпоркой к сосне, так и остался. Перед ним прыгала Тоська, в дверях стояла улыбающаяся Марья. Даже кот вышел поглазеть. Я вытащил голову из-под Вовкиной мышки и всё-таки пролез мимо скалы в коридор:
– Ты думаешь хозяина впускать в дом или нет, гость незваный?
Все, наконец, вместились в прихожей, мне удалось даже закрыть входную дверь. Ёлку затащили в зал, где сразу запахло лесом.
Несмотря на такой замечательный подарок, Марья продолжала не замечать меня в упор. Она всецело занялась любезным обхождением своего старого поклонника: сняла с него куртку, дала мои тапки (хотя они были для него малы), повела в комнату, где он сможет расположиться. Ворковала о том, что немедленно накормит и спать уложит, а пока он будет почивать, затеет стирку его одежды...
Я для Марьи не существовал. У меня под ногами постоянно вертелись кошка и Тоська, которая похихикивала и ехидно комментировала действия матери.
Ну что мне оставалось делать? Только заняться своими делами. Кстати... Я поймал Тоську за руку, вывел на лоджию, зажёг свет и грозно зашипел (кошка выгнулась дугой):
– Ты вчера была дома? Признавайся!
– Нет, что ты, папочка, к лоджии я не подходила на пушечный выстрел!
– Тогда почему тут оборваны верёвки? И вырваны с корнем и даже сломаны «держалки»? – я ткнул пальцем на следы преступления, которые сложил вчера в угол.
– Не знаю! – испуганным дрожащим голоском противно заныла Тоська. Даже слезу выдавила. – Папочка, я не виновата, это не я!..
Конечно, этот скулёж услышали чуткие Марьины уши. Она бросила гостя, фурией влетела на лоджию, увидела останки сушилки и заявила обрадованно:
– Дочь, немедленно уходим из этой разрухи! Тут нет мужика, который бы смог хоть что-то исправить!
– Мама, я не хочу уходить.
– Да ведь он свою несостоятельность на тебе вымостит! Зачем ты меня сюда притащила? Взять тетрадь? Так бери и уходим!
– Мама, а как же дядя Вова? Мы его тут бросим? Он ведь с дороги, голодный, ему бы ванную принять... А за это время папа всё исправит. Правда, папа? – Тоська дёрнула меня за руку.
– Я купил новую сушилку, сейчас начну привинчивать.
– Ха! Он купил! Он привинтит! А что ты со старой сделал?
Я было заблеял что-то в ответ, но Марья на меня даже не глянула. Повернулась и вышла.
Мы с Тоськой притащили коробку, раскрыли, вытащили детали. Новая сушилка была на восемь верёвок, а не на четыре, как прежняя. Дочь аж в ладоши захлопала, так ей понравился жёлтый цвет пластмассы, хорошо гармонировавший со стенами лоджии. Я достал из моего шкафа дрель, коробку с дюбелями, шурупами. Мы вместе разметили места креплений. Пока Тоська бегала на кухню за веником, заметил, что лежащий на полке круглый напильник был мокрым. Странно. Конденсат? Обтёр его ветошью. Прискакала Тоська; она кроме веника притащила и совок, чтоб потом убрать мусор. Хозяйственная она у меня. Мы шутя просверлили дыры, вбили дюбели, начали прикреплять основу. Краем уха я слышал, как там – уже в ванной – Марья весело щебетала, громко объясняла, какой шампунь для Вовы подойдёт, какое она купила замечательное мыло, какая дрянная мочалка, потому что я не хочу никак купить новую... Меня это злило, конечно, но рядом была Тоська, виду я не подавал. Не хватало ещё под Новый год рассориться окончательно и испортить праздник. Потом Марья убежала в кухню.
В ванной зашумела вода и вдруг раздался рёв подстреленного слона. Когда я добежал до ванной, дверь была распахнута настежь, оттуда валил пар, голый Вовка с окровавленным плечом, прикрывая срам, стоял у стены около ванной и матерился. Я рванул в ванную: там извивался змеёй, бился металлический шланг, извергая горячую воду. Быстро отключил подачу воды, и «змея» успокоилась. Удалось самому не ошпариться. В это время Марья с причитаниями закутала Вовку в халат и увела в комнату, посадила на диван, сбегала за йодом, пластырем, мазью от ожогов и стала «лечить». Вовка не сопротивлялся. Тоська крутилась около них, давала какие-то советы и изредка посматривала в мою сторону.
Я осмотрел место аварии. В принципе маловероятно, что лейка сорвётся. Да ещё исхлестает купающегося. Лейка валялась в ванной. Попробовал накрутить – резьба была сорвана. Присмотрелся. Явно её стесали,а не сорвали. А ещё утром всё было исправным: я ведь спокойно принял душ.
Пошёл в комнату, где «лечили» раненого. Тоська сразу ретировалась: «Пойду пол подотру в ванной». Жена зло смотрела на меня. Представляю, какие слова носились у неё в голове.
– Хорошо, что я там оказался, – сказал Вовка. Он сидел с голым волосатым торсом. На плече в половину косой сажени уже была заклеена крест-накрест царапина, а красное пятно на коже густо покрыто мазью. При все своей громадности, выглядел Вовка, конечно, очень привлекательно. Крепкий, но не «надутый». А у меня живот постепенно отрастает...
– Точно, – ответила Вовке Марья. – А если бы Антонина пошла купаться? А ведь она собиралась. Ошпарил бы девочку! Вот так мы и живём. Постоянные катаклизмы и разруха.
– Да я только переключил воду на душ, как шланг и сорвался. По плечу с размаху. И горячей водой...
– Лейку вырвало с корнем, – сказал я. – Сильно обварился?
– Вода в горячем кране не больше 75 градусов ведь... Не кипяток... – из коридора заявила Тоська.
– Всё равно. Никуда я не уеду, пока тебя не вылечу, – заявила Марья. Думаю, что она нашла отличный предлог остаться.
– Ладно, – сказал я, – пойду дальше сушилку вешать. А ты ему клизму ещё поставь, очень помогает от ожогов, – и быстренько удрал.
4.
Антонина вспомнила, что где-то была лейка от старого смесителя. Точно, была. Нашёл. Может, подойдёт? Тоська выхватила лейку и умчалась «чинить» душ.
Возни с сушилкой оказалось больше, чем мне казалось. Верёвки, как это водится, запутались, пришлось их выравнивать по длине. Потом ко мне присоединилась довольная Тоська: она в ванной всё прикрутила в лучшем виде, ничего не капает и не выпадает. За одно она принесла пару бутербродов, кружку горячего чая. Половую тряпку вывесила под дождь. Бурчала:
– Пришлось руками пол в ванной мыть. Швабра сломана! Точно мама говорит, что у тебя как монголы прошли по дому, пока нас не было!
– Как это? И швабра сломалась? – я задумчиво жевал. – Антонина! Не слишком ли много всего сломалось? Ты друзей своих сюда не приводила?
– Ой, папочка, ну приводила одного мальчика, Петьку и подружку... Троих... Ну мы на минутку...
– Мне кажется, что это было твоё нашествие, а не монгольское. А?
– Да мы просто чаю попили! А Петька – настоящий хакер, он такое умеет! Подружкам очень захотелось послушать Шопена.
Сушилку собрали и повесили. Верёвки были натянуты, как струны. Отрегулировали «механизм» по-настоящему. Тоська даже предлагала для пробы покачаться на верёвках, но я не разрешил. Сказал, что она не удержится, рухнет на пол и обрушит лоджию. Потом развесили бельё, что я вчера вечером постирал, да просушить было негде. Тоська доставала из таза вещь за вещью, подавала прищепки, а я развешивал. Осталось ещё много места. Сушилка получилась на славу. Дочь не уставала восхищаться плодами наших с ней трудов.
А кроме того, на нашей застеклённой утеплённой лоджии рос небольшой садик: лоджия заходила за край дома, и там целый угол заставлен цветами в кадках, горшочках, они даже свисали со стен. Гордость – китайская роза, которая мне досталась в наследство от давно умершей бабушки. Поливать цветы самостоятельно Антонина стала в этом году летом. Как вожжа под хвост: я буду ухаживать за цветами и точка! И никого туда не подпускала.
Среди цветочных зарослей стоял небольшой столик, пара табуреток и плетёное узенькое кресло-качалка. Я это кресло для Марьи купил. Когда к Тоське приходили друзья, она их часто уводила на лоджию – «в сад». Там они и секретничали в своём уголке.
Дочь и теперь не упустила шанс посидеть в саду: «отдохнуть».
– Пап, как там дядя Вова, раны не опасные?
– Думаю, что в обморок от потери крови не упадёт. Мама сразу взяла дело его выздоровления в свои руки и больше не упустит.
– Ты как-то странно говоришь об этом. А мне показалось, что мама на дядю Вову так смотрит...
– Как это «так»?
– Ну так... Как на мужчину...
Я рассмеялся:
– А как она на него должна смотреть? Как на женщину?
– Ты ничего не понимаешь! Она смотрела влюблёнными глазами... И дядя тоже...
– Скажу тебе по секрету, что мы все втроём – очень старые друзья. Так что эти взгляды – проявление дружбы, а не сексуальности...
– Ну-ну, – покачала головой Тоська. – Мне вот дядя Вова очень нравится как мужчина. Сильный, широкий, без живота. Борода ему очень идёт. Плохо, что волосатый весь, как обезьяна...
– Мужчина должен быть волосатым и потным, – философски изрёк я.
– Фу! – возмутилась Тоська. – Ты бы ещё рассуждал! Я бы на месте мамы выбрала бы дядю Володю. И у меня классный папка был бы...
Я ничего не ответил, только посмотрел в окно, а потом решительно встал.
– Ой, ты меня прости, папка, знаешь же, что я тебя люблю больше всех пап на свете! Это во мне женщина просыпается... – я притянул дочку к себе, прижал, поцеловал в темя.
– И откуда ты таких слов нахваталась? Хочется быть взрослой?
– А то! Конечно хочется! Вам хорошо, вам всё можно... А мне: в школе командуют, дома командуют... Особенно мама. А ты у меня добрый...
Я рассмеялся:
– Ага, и ты рада этом пользоваться... Знаешь же, что я про твои проказы никому ничего не говорю! Но терпение у меня не бесконечное! Ты ведь меня с мамой поссорила, дочка.
– Разве? Неправда! Я не хотела!..
5.
Управившись, мы решили посмотреть, как там дела у раненного дяди Вовы. К нашему удивлению, ни ошпаренного, ни ветеринара в «перевязочной» не оказалось.
Они были в зале. Они достали крестовину с антресоли и установили ёлку! Вова даже ветку приладил на пустое место.
Он уже был не в халате, а в трико и футболке, на полу раскладывал лампочную гирлянду. А Марья распаковывала коробки с игрушками и раскладывала их на диване. Увидела нас.
– Смотри, Иван, помнишь этого колдуна? Он из моего детства. Стеклянный на прищепке. Чуть побитый, но всё равно: таких игрушек теперь не делают!
К дивану подбежала Тоська, посмотрела на предмет восхищения мамы и сделала губки бантиком.
– Неужели он тебе не понравился? – удивилась мама. – А когда-то ты его с ёлки потихоньку сняла и собой в кровать решила положить спать... Еле отняли. Рёву было!
– Ой, мам, ты ещё вспомни, как я на горшке сидела. Да и не оправдал он моей детской мечты: петушка вы мне не подарили. А теперь мне больше не зверушки ёлочные нравятся, а всякие нарядные вещи: брошки, колечки... Я уже взрослая, пойми...
– И что, ты не будешь помогать наряжать ёлку?
– А я ей и не разрешу! – сказал я своё веское слово.
– Это ещё почему? – возмутились хором Вовка и Антонина.
– А потому что потому! Сам не знаю и не проболтаюсь!
– А мне не очень-то и хотелось! – всезнающим тоном съязвила Тоська. – Дядя Вова, они хотят, чтоб я не увидела, где какую игрушку повесят! Думают, что я буду как идиотка их искать за конфетку!
– Ну, – сказал я «обидчиво», – я так не играю! Придётся ей разрешить развешивать игрушки вместе с нами...
– Да она на счёт дизайна тебе 100 очков вперёд даст! Так нарядит, что вы ахнете. Правда, дочка? – заявила Марья. На диване были аккуратно разложены все белые зайцы, красные грибы, коричневые медведи... А шаров было жуть сколько и таких разных фасонов!
– Ой! – сказал я. – Совсем забыл! - и помчался в прихожую, где оставил свою сумку. Оттуда я вытащил красный в снежинках причудливый шар и принёс всем на обозрение. Я обязательно на каждый Новый год покупаю хоть одну игрушку. И мы бережно храним те ёлочные украшения, которые достались от родителей или приобрели сами. Даже если их и не вешаем на ёлку.
– Ах, какое чудо! – сказала Марья, взяла шар из моих рук. Глаза у неё блестели, как у ребёнка. Вот как бывает: дети из игрушек вырастают, а родители прирастают...
Вовка проверил гирлянду, вставил перегоревшие светодиоды. Я в это время на верхушку поставил красную звезду. Её купили ещё в СССР. Она была простенькая, пластмассовая, но красиво светилась. Потом гирлянду, не выключая, разложили по ветвям, разместили бусы и стали вешать игрушки. И получилось замечательно. Мало того, что сосну мы в Вовкой выбрали на славу, игрушки Антонина действительно вешала умело. Общее правило – крупные игрушки должны быть у ствола, а более мелкие – на концах веток – она без зазрения совести нарушала. И получалось здорово. Всё-таки с сосной можно такие чудеса проделывать, которые бы чопорная ёлка не вынесла! Тоська попирала наши «отсталые» вкусы постоянно. Даже Вовку заставляла несколько раз снимать игрушки с самого верха и перевешивать, потому что он «делал это бездарно». А мы с удовольствием подчинялись Антонине.
Под конец жена вытащила новенького Деда Мороза и двух Снегурочек. Одну тоже новенькую, а вторую – старую выцветшую пластмассовую штамповку. Марья поставила Деда под ёлку и вопросительно посмотрела на нас.
– Мама, – сказала Тоська. – Жалко мне старую Снегурочку, но не пара она этому красавцу-Деду. А я помню, что у неё был свой Дед, с ватным воротником. Где он?
– Ты его раздербанила, даже ваты не осталось, не помнишь? – ответила Марья и со вздохом уложила старую Снегурочку обратно в пакет.
Потом коробки поставили обратно на антресоль, погасили свет и сели рядком на диван: Вовка, я, Антонина и Марья. И стали смотреть на это колдовство. Новая ёлка в старом году. Деревце переливалось, мигало, огоньки отражались в стеклянных шариках, мишуре, и казалось, что мы создали себе такой рай, такую благодать, которых и на небе-то не бывает, не то что на земле.
Было здорово!
Но очнуться пришлось. Да и поздно было.
Завтра ведь на работу: и мне, и Марье, Антонине в школу... Кто придумал 31 декабря рабочий день? Вовке только повезло: он будет отсыпаться целый день.
6.
Я только задремал, как в комнату вошёл Вова.
Вообще-то мы его положили в дальней (Тоськиной) комнате, чтоб ему было спокойно и никто утром не разбудил. Марья и Антонина легли в спальне. А я устроился в зале. Приоткрыл фрамугу.
Я разлепил глаза. Вовка в одних трусах. Шепчет:
– Не спишь, Грозный?
– Уже нет. Что случилось? – отвечаю тоже шёпотом.
Вовка заходит в комнату, плотно закрывает стеклянную дверь.
– Хочу в сети посидеть. Я нотик с собой не взял в дорогу. А у тебя тут комп в зале... Хочу посидеть...
Пришлось вылезать из-под тёплого одеяла, шлёпать в рабочий уголок, зажигать настольную лампу, включать компьютер...
– Что ты там потерял?
Вовка уселся в затрещавшее кресло. Потом со скрипом крутанулся. Встал, увидел стул, который стоял за обеденным столом, и подтащил его к компу. Показал мне на него:
– Садись.
Комп загружался. Я укутался в простыню и устроился рядом.
– Тебе дать одеяло? – я оглядел его мощный волосатый торс. – Впрочем, тебе переохлаждение не грозит.
– Да, я закалённый, – он тряхнул рассыпавшимися по плечам длинными волосами, нашёл мышью «Мозиллу» и загрузил, конечно, «Одноклассников». – Вот тут я с ней и познакомился.
И тут меня взяла такая тоска! Вместо того, что спать и цветные 3D сны видеть, сейчас начнётся плач в жилетку. Гад, ты, всё-таки, Вова! Ну не удалось бабу оседлать, что теперь? Но делать теперь нечего. Назвался груздем – шляпку снимай. Буду внимать, головой кивать, давать умные советы, ругать женщин, сетовать на тяжкую мужскую долю... Эх, Вова, Вова!
Он нашёл свою страницу, а через неё попытался выйти на страницу свой пассии. Её в сети не было!
Вовка был озадачен, но в принципе этого можно было ожидать. Женщина дала ему от ворот поворот. А в интернете расстаться – нажать на кнопку.
Тогда Вовка зашёл в свою почту и отфильтровал целый список писем своей пассии. Открыл «самое трогательное». Я взмолился: категорически не хочу этого видеть! Даже со стула вскочил. Но Вовка в нужный момент всегда становился той самой скалой. Он пригрозил, что будет читать «вслух с выражениями». Пришлось подчиниться и послушно сесть обратно.
Уже с первых строк я поймал себя на мысли, что уже слышал этот текст. Когда-то давно. Так давно, что деталей не помнил, а вот общее – да. Главная же странность была в том, что в целом лексикон письма, обороты, отдельные жаргонизмы были явно из 90-х. По крайней мере, это было в переписке с женой, когда я уезжал в командировки...
Стоп. А ведь и правда, стиль очень похож на Марьин!!!
Я заволновался. Что бы это значило?
А содержание письма прямо говорило, что женщина влюблена в Вовку и мечтает, что он скоро приедет к ней. Иногда она резко переходила на современный молодёжный сленг, но потом возвращалась в 90-е. Маскировала возраст?
– Слушай, а сколько ей лет? – спросил я Вовку.
– Она писала, что под 30. Она в «Одноклассники» вообще очень редко выходила. Иногда мы общались в чатах, скайпе, правда без вебки. А «Одноклассники» её мало интересуют, как она заявила.
– Скрытная натура тебе досталась... – задумался я. – А фотка у неё на странице была? Или так и не открыла личико?
– Не было. Но она мне её на «мыло» выслала Я её сохранил, распечатал и... Неважно... Сейчас поищу.
Вовка порылся в «ящике» и открыл нужное письмо.
Фото было любопытное. Во-первых, женщина была сфотографирована присевшей у какого-то бронзового кота... Она этого кота, позируя, гладила по жёлтой от частых прикосновений спине. Ага, это возле парка Горького – вспомнил я. Тут, чуть левее должен должен стоять бронзовый же коробейник. Пузатый, с лотком, на котором лежала какая-то снедь. Но фигура купца на фото не попала. Во-вторых, женщина чем-то смахивала на Марью, какой она была лет десять назад. Хотя таких нарядов я у неё что-то не припомню. Нет, это явно была не она. Фигура не её, это точно. В третьих, эту фотографию я уже видел. С коробейником, которого обнимала Марья. Сам ведь их сфоткал! А кота гладила... Тоська! Или совпадение? Этого кота ласкают все, кому ни лень фотографироваться.
Я с трудом откатил Вовку со стулом, полез в контейнер дискотеки, отыскал нужный DVD. Этого года, кстати. И там нашёл нужную фотографию. Конечно, на Вовкиной картинке была не Тоська: женщина, хоть и была похожа, но явно старше, одета была в свободный длинный сарафан, а не в шорты и майку... Хотя поза женщины, задний план в некоторых деталях совпадал удивительно. Например, из-за куста на трёхколёсном велосипеде выезжал мальчик в сопровождении бабушки... Правда, кепка мальчика была другого цвета, у бабушка в руках вместо чёрной сумки – белый пакет с красной надписью «ОКЕЙ»... Ха, но всё ли хорошо?
– Вовка, это фотомонтаж. Не находишь?
Конечно, Вовка тоже был не дурак. Он зашептал:
– Знаешь, Грозный, когда я увидел эту фотографию, мне показалось, что эта баба напоминает Марью. Поэтому я и затеял это виртуальное знакомство, – я заёрзал на стуле. – А что? – Я глянул на него, как солдат на вошь. – Да пошёл ты! А потом...
– Что потом?..
– Когда я зашел к вам в квартиру и увидел Антонину...
– Ах ты старый козёл! – не выдержал я. – Да как ты вообще посмел думать о ней!
– Да ничего я не думал! Она ведь похожа... Я даже рот раскрыл и сдвинуться не мог.
– Я это заметил. Но возраст-то на фотке не тот?
Вовка посмотрел на меня, как на недоумка:
– Ты в каком веке живёшь? Лицо на картинке можно состарить. Одеть иначе. Даже фигуру можно изменить – тоще, тоньше! Разве не знал, что инет напичкан такими «чудесными» прогами!
Я впился глазами в фотографию. Наверное, Вовка прав... Но тогда ситуация запутывалась ещё больше!
– Слушай, а откуда она взялась, эта кандидатка на твою руку и сердце?
– Нашла меня она. Написала, что ей нравятся крупные умные мужчины... И началась переписка.
– А на фига Тоське тебя разыгрывать? Подделывать фотографии, соблазнять...
– Ты меня спрашиваешь, папашка?
И тут на меня нашло. Я ладонью прикрыл рот, чтоб не расхохотаться в полный голос, сообразив, какую нелепость сказал Вовка. А он смотрел на меня, как на сумасшедшего. Наконец, я успокоился и сказал:
– Так это она приказала, чтоб ты привёз швабру? – Вовка сразу побагровел. – Точно, – продолжал я, – наша-то совсем раскололась... Швабра тут – ключ ко всем событиям!
– Чушь городишь, старик...
– Только Антонина могла это провернуть! Я в неё верю! – решил я поставить в этой строке жирную точку и чуть не покатился со смеху.
Вовка улыбнулся:
– Смешно? Давай с самого начала. Я должен был приехать именно сейчас, под Новый год, чтоб ты пригласил меня к себе домой. Хорошенькое совпадение? Для этого некто привёл меня именно в тот самый дом, где находится касса твоей фирмы. Заставил биться головой во входную дверь подъезда. А в подъезде услышать от подвыпившего шутника, что вход в её квартиру – с другой стороны дома. Заставил услышать от моей девушки какой-то бред про разочарование и чтоб я не ломился к ней в квартиру. Разумеется, я вломился в её квартиру и увидел там своего закадычного дружка, продающего билеты... Ты как раз ждал там меня?.. Забавные совпадения?.. – Вовка замолчал.
– Когда ты зашёл, мне показалось, что вошла смерть, – тихо-тихо сказал я.
– Это были умершие надежды... – горько прошептал Вовка.
– Да, – призадумался я, – я только утром узнал, где буду вечером! А ты когда вылетел в наш город?
– В обед. Но планы приехать были согласованы с моей девушкой позавчера! И билет тогда же я купил. Кстати, не самый дешёвый. Кто это всё соорудил?
– Нет, Тоськины козни отпадают. Хотя бы потому, что она не собиралась приезжать ко мне сегодня. Я Тоське сказал сегодня в обед, что еду в командировку, задержусь и жду её завтра с друзьями. Ты всё ещё думаешь, что она это придумала, чтобы полюбоваться на твою благообразную поповскую бороду?
– Она должна была приехать с мамочкой? – не отреагировал Вовка.
– Об этом и речи не было... Хотя было бы здорово... Значит, всё это – случайность... Так что ты как раз попал в струю. – Вовку передёрнуло. Он даже потрогал пластырь на плече. – И Новый год встретишь весело, и ночевать не придётся под забором.
Вовка задумался, уставясь в монитор.
– Знаешь, друг Вова, я пошёл в постель. – сказал я. – Ты можешь сидеть хоть до утра, только клавишами громко не щёлкай и музыку не включай. Но если очень захочется, то наушники надень. Можешь всплакнуть. Разовые салфетки для соплей – вон в том ящике.
Я закрыл окно, удобно улёгся на диван и отвернулся от света монитора. Одеяло оставил на Вовке.
– Да, когда будешь уходить, комп выключи!
И отрубился.
7.
Конечно, минут через 10 мне опять пришлось продрать глаза. Зажёгся свет (хорошо ещё, что не на всю мощность). Явилась Марья: её разбудил наш разговор и перестук клавиш. Жена была в забавной жёлтой ночной пижаме, разрисованной легкомысленными утятами с красненькими клювиками и лапками. Неужели взяла Тоськину? Неужели влезла?
Она осмотрелась и присела ко мне на диван:
– Почему не спим, Грозный? – Вот это дела! Давненько она не вспоминала мою студенческую кличку! К чему бы это?
– Вообще-то я уже спал, – разозлился я. – Это вот тот бугай свою потерявшуюся пассию безутешно ищет в интернете.
– Пассию? Ой как интересно!
– Я знал, что тебя это заинтересует в первую очередь. Ты была бы не ты, если бы нос свой не сунула не в свои дела!
– А вдруг я смогу помочь по старой дружбе? – не отреагировала Марья на мою резкость. – Совет какой-нибудь дать?..
– Слушай, – рассвирепел я, встал, закутался в простыню и уселся обратно, – а на фига ты затеяла с ним флирт по интернету?
У Марьи отвисла челюсть. Она смотрела попеременно то на меня, то на Вовку.
– Знаешь, Иван, хоть ты мне уже далеко безразличен, но втягивать сюда и Вовку – безнравственно, – сказала она наконец.
– Ага! А вот свои фотки подсовывать ему по интернету – очень даже нравственно! Я уже налюбовался на фотографию Вовкиной девушки – у меня никаких сомнений!
– Иван, не выделывайся. Ты специально Марью дразнишь? Мы ж с тобой выяснили, что это вовсе не она! – забасил Вова.
Марья подскочила к монитору:
– Немедленно покажи! – обернулась. Презрительно посмотрела на меня.
Чтоб успокоиться, ей было достаточно взглянуть на обе фотографии. Потом она с увлечением читала письмо. Потребовала ещё одно, затем ещё одно. Призадумалась.
– Эти письма местами писала я.
– Ха-ха-ха! – сказал я, нарываясь на ссору. – Значит, это коллективное творчество? Признание – половина наказания? Ни за что!
– Тебе, Ваня, писала, тебе, ничтожеству! Только не вспомню, где эти письма теперь лежат. Я их хранила ведь на каком-то диске, вот дура-то! До сих пор где-то письма лежат, если ты их не выкинул на помойку, как и нашу любовь!
– Да я сразу догадался, что это ты состряпала! Твои письма я ни с какими не спутаю. Не спроста я за этот месяц даже эсэмэски от тебя не дождался!
– Сам виноват. Понятно, что ты меня разлюбил. Так зачем же делать вид, что счастье продолжается? Ради Антонины? Так она уже выросла, всё видит и всё понимает.
– Конечно, всё понимает. Даже побольше некоторых, не буду указывать пальцем!
– Знаете, ребята, я, пожалуй поеду на вокзал... – сказал Вовка, поднимаясь с кресла.
Я «захлопнул калитку», как выражалась Тоська. Быстро подлетел к двери, хлопая полами простыни, и закрыл амбразуру спиной. Вовка потоптался возле меня, подтянул трусы и легко переставил меня в сторонку.
– Вова, я больше не буду, – сказал я, цепляясь за дверь.
Он остановился и посмотрел на Марью.
– Конечно, – сказала та. – Антонина прекрасно поживёт со мной и бабушкой. Ты ей нужен, это понятно – из чисто меркантильных соображений, не думай чего ещё. Не верю, что тут замешана Антонина – ты ведь на это намекал? А Вовка вообще тут при чём? Какую роль он-то играет в её планах?
– Чтоб вызвать у Грозного ревность! – выпалил Вовка и уселся обратно в кресло. – Если она читала ваши письма, то наверняка там и я фигурировал!
Я призадумался. Ревности у меня почему-то не возникло: Вовку я притащил домой без задней мысли. Более того, его присутствие по моим соображениям должно было привлечь и Марью. Опять не сходится.
– Марья, а ведь я дал отбой Антонине, сказал, чтоб она сегодня не приезжала. Я задерживался...
– Ты не меняешься! – теперь взорвалась она. – Ну как после этого с тобой жить? Для тебя работа всегда была более важной, чем родная дочь и жена! Знаете, мальчики, наверное, мне придётся вас выставить обоих. На вокзале переночуете! А завтра вернётесь, когда мы уже уедем! – она выжидательно посмотрела на меня. Я крепко спиной прижимался к закрытой двери. Марья явно не в той весовой категории, чтоб сдвинуть меня, как это минуту назад сделал Вовка.
– Ребята, – сказал он. – со мной сегодня произошёл смешной случай, – он переводил взгляд с мена на Марью, добиваясь внимания. – Еду в маршрутке из аэропорта, а на сиденье напротив сидит коленках у мамочки девочка лет трёх, смотрит сквозь меня и поёт: «О бозе какой мусина, я хосю от тебя сына. И я хосю от тебя тоську, и тоську, и тоську!..»
Марья посмотрела на Вовку, как на помешанного. А мне стало до чёртиков смешно. «Тоськи ему не хватает!» И я захохотал. И Вовка зарычал – такой у него был смех. А потом и Марья, покривившись с минуту, не рассмеялась вслед за нами: «Три Тоськи – это явно перебор, столько нам не выдержать!» Напряжение исчезло. Вовка всегда был самым настоящим другом!
– Ты, конечно, права, – сказал я, успокоившись, – но не оригинальна. «Вокзал на двоих» – моветон. Так как ты решилась приехать?
Марья подошла к ёлке. Поправила какую-то игрушку. Повернулась.
– Я давно хотела приехать. Тоськин «заговор» – сделать тебе и мне сюрприз – для меня был оправданием. А на самом деле она сказала, что ей надо какой-то учебник забрать, какие-то вещи. А потом я зашла на кухню, ужаснулась и начала хозяйничать... – Марья улыбнулась.
– А Тоська?
– Кажется, кому-то звонила. И не однажды. Не знаю, я за ней не следила.
– У меня в инструментах лежит влажный круглый напильник.
Марья на мои слова не обратила никакого внимания:
– И сейчас вы напомнили мне о письмах. Интересно, тогда нам разлука только помогла сблизиться, а теперь мы эту разлуку создаём сами... – она подошла, тронула мне чёлку...
– Я пойду спать, – заявил Вовка.
8.
И тут меня толкнуло в дверь. Я запутался ногами в простыне и чуть не грохнулся на пол. Еле удержал равновесие, растопырив руки. Дверь раскрылась. В комнату ввалилась Тоська в бордовой пижаме. Огляделась, удивилась. Рот расплылся в ухмылке:
– Ой, какой у нас костюмированный бал вокруг ёлки! – голос Тоськи был ехидным и тоненьким. – Цыплёнок, медведь в трусиках, белая моль и я, царевна в пурпурном...
– Антонина, быстро в постель! – хором приказали мы с Марьей. Вовка сообразил, что выглядит неподобающе, и ринулся к одеялу, лежащему на диване. По пути зацепил кресло, которое резко поехало и боднуло Марью под коленки. Та брякнулась в него, нервно вцепившись за подлокотники, и даже ещё немножко прокатилась, тормозя пятками. Вовка схватил одеяло и укутался. Одеяла хватило только по грудь. Да и я захлопал «крылями» простыни, заворачиваясь в кокон. Антонина не ожидала такого переполоха и жалобно затянула:
– Я ж не хотела, я нечаянно... Вы так громко разговаривали, что я проснулась... – а глаза-то хитрющие! Явно давно под дверью торчала.
Вовка всё ещё пытался натянуть одеяло на соски. Я не смог удержаться и тихо-громко проговорил:
– Вова! Успокойся, она тебя и не таким видела! – Вовка густо покраснел. Марья перехватила инициативу:
– Приличные девочки уже давно спят. Они знают, что завтра им в школу...
Тоська постояла, шмыгнула носом, глянула в коридор, а потом, игнорируя «приказ», подошла к ёлке и включила гирлянду. И звезду.
– А я захотела побыть у ёлки, я ж ещё ребёнок, мне интересно. Жаль, что ещё не утро первого января, подарков под ёлкой ещё нет. А вы мне на какое-нибудь кукольное представление билет не купили? На каникулы?
– Тоська, не ёрничай, марш спать! – сказала Марья.
– А я не хочу! – нашлась что ответить дочь, – мне очень интересно слушать, как мои любимые родители ругаются! Я буду на эту тему писать сочинение и собираю материал! А что тут дядя Вова мычал про сына и дочку? Я и его процитирую.
Это было уже слишком.
– Я пошёл за ремнём, – сказал я и сделал движение, которое должно было означать, что я ринулся к двери. Поля простыни раскрылись бабочкиными крыльями. Мне вдруг стало смешно. Но надо было изображать строгость до конца, с лица я срочно стёр ухмылку. Притормозил и строго взирнул на дочь. Я уже сообразил, как поставить Тоську на место.
– Что ж ты остановился, папа? Подсказать, где ремень? – продолжала вредничать дочь, не подозревая, что попадает в западню.
– Да вдруг подумал... А скажи мне, дорогуша, зачем ты вызвала дядю Вову под Новый год в наш город да ещё таким иезуитским способом?
Антонина непонимающе посмотрела на мать, потом как-то сникла, на лице у неё застыло выражение безграничной вины, требующей немедленного прощения. Она постояла несколько мгновений, даже выдавила слезу, подошла к Вовке, на которого в очередной раз накатила волна краски, села рядом, помолчала.
– Пап, ты уже догадался?
Я многозначительно молчал, ожидая реакции Марьи, но она была явно озадачена и тоже молчала. Вовка ёрзал.
– Вы меня простите, дядя Вова. – Антонина даже взяла его за лапищу. – Я не знала уже, как поступить. Они меня не слушались, только ругались... Вы ведь не уедете, пока у нас всё не станет хорошо? – ах, сколько наивности было в её голосе, сколько раскаяния!
Вовка силился ответить (подозреваю, что хотел пожалеть бедную девчушку и дать коробочку монпасье), а потом очень тихо произнёс:
– Удивительное дело. Когда я заходил в кассу, чтоб купить билет... В ту самую... Я наткнулся на цыганку, ткнул в неё шваброй... Нечаянно, конечно. И цыганка рассыпала какую-то мелочь. Очень испугалась. Я уже шагнул в офис, а она сказала мне в спину: «Проклятые это деньги...» и исчезла...
– Это всё? – поинтересовался я, опять раздувая воспитательный градус. – Можно продолжать процесс нравоучений для нашкодившей девчонки?
– Почти. Это ты дал ей деньги, Грозный? – ответил Вова опять невпопад. Он или ничего не понимал, или слишком хорошо всё понял.
– Конечно. Я всегда раздаю мелочь встречным цыганкам... Так... Но ты же поднял монеты, когда мы выходили! Она не сделала попытки их собрать?
– Нет. Плюнула и ушла.
– Превосходно. Это как-то относится к проказам моей дочурки?..
– А я поняла! – страшным охрипшим голосом сказала Тоська. – Дядя Вова, ты напрасно поднял те оплёванные деньги. Поэтому с тобой и начались эти несчастья!
– По-моему, несчастья для дяди Вовы начались ещё летом. Я прав, моя догадливая доченька?
– Нет, настоящие несчастья начались именно сегодня вечером! А то было так, шутка. Дядь Вов, ну ты меня простишь ведь? А деньги за дорогу... Я заработаю и отдам тебе. И ты ведь не зря приехал? Вот маму и папу увидел, вспомнил, как вы дружили...
– Вообще-то я приехал к женщине... – грустно сказал Вова, – которая очень похожа на твою маму. И которую... – Вовка замолчал.
– Ах, вот оно в чём дело! – вдруг очухалась Марья.
Конечно, Тоська стала гундосить, что-де хочет спать, завтра в школу... А меня осенило. Пока Марья добивалась правды от подрастающего поколения, я потихоньку шмыгнул в дверь и пошёл на лоджию. Включил там свет. Огляделся. Самое лучшее место – в цветнике, там она могла спокойно прятать всё, что хотела, и никто бы туда не сунулся. Стал лихорадочно искать. Потом соображать. И обратил внимание на кашпо, висящее над квадратной кадкой с нашей роскошной китайской розой. А за ним виднелся какой-то ремешок. Я повернул горшок с лианой и увидел сумку. Детскую. Кажется, мы её когда-то дарили Антонине. Сумка была не пуста, прощупывались небольшие предметы, шуршали бумаги. В декоративные пистончики сумки были засунуты фломастеры. Я снял сумку с крючка. Повертел в руках. Открыть? Нельзя. Я повесил сумку на шею, вылез из цветника и пошёл в зал.
А там во всю рыдала Антонина, а Марья и Вова её успокаивали.
Я вошёл. Снял с шеи сумку.
– Ой, что я нашёл на лоджии! Посмотрим? – и начал раскачивать сумку на пальце.
Стоны и рыдания прекратились как мановению волшебной палочки. Антонина бросилась ко мне и выхватила сумку. Прижала к груди. Убедилась, что сумка не открыта. Чуть успокоилась. Заявила: «Пока, я спать!», но я её поймал за руку:
– Ты ж так хотела посмотреть на ёлку!
– А я уже насмотрелась.
– А там не хватает нескольких игрушек. Может, они в этой любопытной сумочке? Ты не покажешь их нам?
Тоська опять зашмыгала носом, но промолчала. В сумке – её тайна. Которую она не рискнула прятать в своей комнате. Знала, что там её обязательно найдут. А на лоджии в цветнике командовала с нашего молчаливого согласия только она. И содержала цветник в идеальном состоянии. Не было причин вторгаться в её уголок.
Мы уставились на Антонину. Она уже не делала попыток удрать. Но и делиться с нами своими тайнами была не намерена.
Марья решительно встала, подошла, обняла дочь и сказала: «Мы – спать!» и они вышли. За ними потянулся Вовка. Я еле успел с него содрать одеяло. К шапочному разбору успела кошка. Потёрлась о мою ногу.
Я подошёл к окну: там крупными хлопьями шёл снег...
9.
Мозаика не сразу, но сложилась. По большому счёту мотивы Тоськи были понятны и видны невооружённым взглядом. Оставались загадки технического плана. Но и они не могли быть неразрешимыми.
Новый год прошёл замечательно. Тридцать первого я завалил домой первым, потом подтянулась Марья. Вовка успел с утра сбегать на рынок и купить гуся. Пришлось запекать в тесте: моё фирменное блюдо.
Ближе к вечеру пришли Антонина с Петькой и подружкой... Тремя... Или больше... Мы запрягли всех. Марья смогла уговорить всех родителей доверить их на Новогоднюю ночь нам. А ещё лучше – обязательно прийти к нам в гости! Музыка гремела. Стол получился на славу: каких только объедений не было на нём. И всё сделано всеми вместе. По пути познакомился с хакером Петей, поинтересовался у него на счёт переделки фотографий. И нечаянно узнал, что Тоська ему очень любопытную задачку задала: раскрыть почтовый ящик такой древней программы, что еле-еле удалось... И вообще, Тоська – очень умная девочка. И красивая. Я понял, что он в неё немножечко влюблён. Да и как не влюбиться в мою красавицу-дочь? Она многое взяла от мамы.
После полуночи все полезли под ёлку и каждому достался подарок.
А потом пошли гулять по свежему снегу. Снежки, горки, хлопушки, бенгальские огни. Вовка даже пару ракет запустил под громогласное «Уррррра!!!». Но эти ракеты, конечно, растворились среди сотен таких же из соседних дворов. Потом вернулись домой: все в снегу, весёлые.
Дети бесились в зале. А мы собрались по-стариковски в кухне. Вместе с котом.
Вовка и я смотрели влюблёнными глазами на Марью. Марья смотрела влюблёнными глазами на меня. А кот сидел у Вовки на коленках и мурлыкал. Кота звали Вовка... Но Вовка об этом, конечно, не догадывался.
Постепенно детей забрали родители, ведь все жили рядом. Антонина уснула в спальне, пока Вовка ей рассказывал сказку про Калининград. Про то, как мы всей семьёй летом приехали в Калининград к нему в гости. Как остановились у него, а он познакомил нас со своей девушкой, которая к лету обязательной найдётся. И она будет совсем не похожа на Марью. Антонине что-то снилось, а он всё рассказывал про Светлогорск, про Храброво, про Куршскую косу, где очень славно отдыхать...
Потом его сменила Марья, с которой мы попытались навести дома порядок.
Вовка похрапывал в комнате Тоськи. За окном стреляли всё реже и реже. А я лежал и думал, какой же я счастливый. Эта история про то, как ребёнок мирил рассорившихся родителей будет повторяться и повторяться, пока будут семьи. Может, не всякий ребёнок придумает такое, но суть будет одна. Тем более, что у нас это была последняя ссора, мы пережили этот очередной переходной возраст: теперь мы уже мало что значили на этом свете, главное – дочь.
И я уснул.
10.
А во сне подумал, что Тоська промахнулась только в одном: швабра попала совсем не в те руки...
декабрь 2013 - январь 2014