Иван сидел на диване и примерял на себя горе. Искренне переживал, представлял как он будет смотреться в больнице, на кладбище, на поминках. Что будет говорить. Мысленно произносил нужные слова, если они ему не нравились, придумывал новые. Погружался в состояние потери, репетировал выражение лица и интонацию голоса. Много курил и мечтал.
Эти настроения стали приходить к нему последние три-четыре месяца. Стоило только сесть, расслабиться, отвлечься от сиюминутных дел, как ту же в голову лезли мысли о смерти близких людей, о хрупкости человеческого существования вообще. То умирали родители, то кто-нибудь из близких друзей или подруг. Притом, что все они, слава богу, были живы и относительно здоровы. Ивану было неуютно.
На работе об этом он почти не вспоминал, в курилке, в цеху, даже остановившись, выпав из процесса, он не думал о смерти. О том, что мучило его по выходным, когда сходив с ребятами выпить пива, возвращался в холостяцкое жилье, включал телевизор, присаживался на диван или в старое кресло, закуривал и погружался в бесконечную мистерию смерти. Потом с досадой, усилием воли, выскакивал из этого состояния, чертыхался и шел спать. Или на улицу. Или пить водку. Или на работу. Или к черту на рога, лишь бы прекратить мучение.
Никого в свои страдания Иван не посвящал, не предпринимал даже робких попыток, во время пивопития (или чего покрепче) рассказать приятелям-собутыльникам-коллегам о проблеме. Да это и понятно, слишком интимна, почти не прилично она была. Ребята трепались о тачках, женах, детях и (это было железно правило), в конце пьянки – о работе. О работе обязательно: сколько платят, а сколько хотелось бы, о новом оборудовании, о сметах и количестве рабочих дней в месяц. Нормальный набор, спасибо, не было яростных футбольных фанатов.
Настроение кончилось так же внезапно, как и началось. Не сразу заметил. Просто однажды осознал, что больше не гоняет в голове картины похорон, где в гробу посередине комнаты – родной, дорогой человек. Даже не так, лица лежащего не видно, вообще ничего не видно, умерший – идея. Иван знает, что это Серега или в следующий раз Светка или еще через раз – мать. И однажды это кончилось, и жить сразу стало легче, он и сам не осознавал до конца, как его это угнетало. А потом перестало, а потом дышать стало свободнее. Но осталось загнанное внутрь чувство стыда, как будто он ждал их смерти, как будто он был бы рад.
Выпрямившаяся жизнь не уставала преподносить сюрпризы. Небольшое, но повышение на работе – начальник производства. Знакомство с очаровательной молодой барышней. Наконец-то, выданный кредит на покупку японского автомобиля. Предельно пронзительное лето и теплая осень, как бы предвосхищающие наступающую зрелость жизни. Свет, казалось, поселился навсегда в маленькой двухкомнатной квартирке Ивана и Марии. Стоило проснуться, а он уже бил в окна или мягко сочился сквозь тюлевые занавески.
Они робко планировали детей, когда в конце сентября умер отец, а через два месяца – старинный любимый друг. Спустя полгода первая жена. Иван хоронил, помогал в организационных вопросах, ездил в больницы и на кладбища, договаривался с могильщиками, говорил какие-то слова на поминках в столовых и кафе. То есть воплощал все то, что уже было не раз отрепетировано, заранее согласовано с самим собой. С собственными: душой, сердцем и нервной системой. С собственным организмом.
Чтобы это не убило его.