От автора
Разговор с Богом
Параллельная жизнь
Про сестрицу Аленушку и братца Иванушку
Вернуться к себе
Во искупление
Доченька
Мастер Рейки
О смерти
Между мирами
Я не хотела тебе писать...
Я пришёл солнечным лучом...
Жена своего мужа
Письмо сыну, или о Боге и Люцифере
Эпизоды
Послесловие
ОТ АВТОРА
«Когда я там, я точно знаю, что это есть»
Китайский мастер цигун
Сколько помню себя, мне не просто было интересно, что за гра-
нью так называемой материальной реальности – предметами, биоло-
гическими телами, физическими и природными явлениями – меня
магнитило, влекло, всегда хотелось заглянуть за эту самую грань.
И по большому счёту где-то из тайников души чувствовала, моя жизнь
оправдана и целесообразна только в том случае, если хоть в какой-то
мере удастся постичь это неведомое, недоступное обычному зрению.
Осознавать себя я стала очень рано и помню себя совсем крохой.
Ощущение ползунков на ногах и всегда почему-то сползавшую левую
штанину, запах талой воды от наледи на окнах и разбухающего дерева
оконной рамы, когда мама ставила мою кроватку к окну, чтобы видеть
её во дворе. Свои первые шаги по сундуку, протянутые навстречу мами-
ны руки, радостные глаза и поток любви, исходящий от неё. Тогда мне
не было и года. В дошкольном детстве казалось, что за мной наблюда-
ют какие-то неведомые и неплотные создания. Когда чувствовала это
особенно явственно, чтобы не повредить им, мысленно размещала их
по периметру комнаты, как в оркестровой яме, а сама, счастливая от
того, что нас всех много, бегала по комнате и прыгала от восторга на
диван… Дальше это чувствование – я не одна, мы не одни – повторя-
лось неоднократно.
Став взрослой, поняла: не только те, кто от природы одарён высо-
кой чувствительностью или ещё чем-то, трудно поддающимся опи-
санию в общепринятых категориях, но практически каждый человек
хоть раз в своей жизни сталкивался с такими явлениями, событиями,
рассказать, истолковать которые в рамках официально предлагаемо-
го представления о мире трудно, а порой просто невозможно. Как и
не хватает объяснительных принципов современной науки – физики,
физиологии, биологии, химии. Да и сами учёные всё чаще и чаще
признаются в том, что точные науки зашли в тупик. И однажды стала
собирать такие необычные свидетельства.
Я искренне благодарна всем моим героям, отрывшим глубоко лич-
ное, порой уязвимое, интимное, которые предоставили бумажные и
электронные записи, с кем часами разговаривали при включенном
диктофоне. Благоговею перед мужеством свидетельствования того,
что выходит за границы устоявшейся картины мира, и низко прекло-
няюсь.
Получившиеся тексты носят документальный характер: я скрупу-
лёзно следовала индивидуальному восприятию каждого конкретного
человека, старалась сохранить своеобразный речевой стиль. С каждым
мы неоднократно вычитывали и правили написанное. Первое время
даже хотела, чтобы на распечатанных листах осталось что-то вроде:
«Подтверждаю», подпись и дата. Но в процессе работы убедилась: куда
важнее подтверждения, зафиксированного рукописным словом, вну-
тренняя честность тех, кто делился своим сокровенным, и соблюдение
пожеланий и просьб моих героев. Незримые свидетели этого всегда
есть.
…Когда Карл Густав Юнг – культуролог, философ, психолог (обыч-
но даже затрудняются отнести его к какому-либо одному направлению
в науке) – занимался составлением своей автобиографии, он признал-
ся: «Цель, которую я пред собой поставил, оказалась настолько труд-
ной и необычной, что для достижения её я вынужден был пообещать
себе, что результаты не будут опубликованы при моей жизни» (Юнг
Карл Густав Воспоминания, сновидения, размышления. – М. : ООО
«Издательство АСТ-ЛТД» ; Львов : «Инициатива», 1998. С. 9)
И неспроста: его автобиография в корне отличается от написанных ранее
и составляемых ныне, опирающихся на внешние события. Его авто-
биография – описание глубоко личных переживаний и сопровождав-
ших их необычных явлений, картография внутреннего пространства
исследователя, открывшего миру области функционирования личного
и коллективного бессознательного, их содержание и механизмы.
Вспоминаю сейчас об этом не для того, чтобы как-то приблизить
себя к колоссу, но для того, чтобы вслед за ним подчеркнуть важность
сохранения и оберегания тайны личной жизни. Все, кто делился
со мной сокровенным, здоровые, адекватные и социально адаптивные
люди. Практически все с высшим образованием, а то и с двумя-тре-
мя, часть – с учёными степенями. Они живут в разных уголках страны.
Они обычные люди. Их можно встретить на улице, в общественном
транспорте, в магазине, в кафе, в театре. Кто-то совсем молод. И они
имеют право на защиту своих личных переживаний. Именно поэтому
имена изменены. По этим же мотивам нет фамилии автора.
Представленный глубоко личный опыт не претендует на обобще-
ние и истину. Напротив, все тексты глубоко субъективны. Это инди-
видуальный опыт во всей его красоте, наготе, уязвимости и хрупкости.
Это феноменология жизни людей, раздвигающая рамки вульгаризи-
рованных материалистических представлений о мире.
С огромным воодушевлением и интересом я общалась с этими
людьми, расшифровывала записи, писала, корректировала. Люблю
каждого из них, восхищаюсь. Опыт многих из них выручал в трудные
минуты, буквально лечил, и надеюсь, что подобное может испытать
кто-нибудь ещё…
ВЕРНУТЬСЯ К СЕБЕ
Они сидели в машине, пока хозяйка авто одевала детей, чтобы
взять их с собой на торжественный обед в честь только что завер-
шившегося венчания. Три ещё несколько минут назад не знавшие друг
друга женщины, волею судеб на некоторое время оказавшиеся вместе
в одном пространстве. На улице стоял декабрьский мороз, выходить
не хотелось. Завязался обычный женский разговор: что у кого, да
где что произошло… Речь зашла о здоровье. С сожалением и досадой
одна из них стала говорить о ранней смерти соседки, с которой была
в приятельских отношениях.
– Поздно обратились в больницу. Онкология. Вся грудь была пораже-
на. Врачи уже ничем не могли помочь. Не прошло и трёх месяцев – жен-
щина ушла. Остался муж и двое малолетних детей. Ну почему наши
женщины так невнимательно относятся к себе! – сокрушалась она.
– Не понимаю, как можно так не ощущать тело, что метастазы
разрослись незамеченными. И если не чувствовала изменения она, как
мог ничего не заметить муж? Что они не видели друг друга, не при-
касались друг к другу в постели? – недоумевала другая.
– Ведь можно было помочь ей, обратись раньше. Сейчас таких
тяжёлых больных у нас ставят на ноги, – всё сожалела рассказчица.
– Вы, наверное, медик, – вступила в разговор третья. – Вери-
те в возможности медицины. Знаете, семнадцать лет назад я была
точно в таком же положении. Тоже поздно обратилась в больницу,
пришла, когда уже не было сил, и меня сразу уложили на больничную
койку. Доктор всё время повторяла только одно: «На операцию, на
операцию». Потом она уехала куда-то: в отпуск или на специализа-
цию, а я просто сбежала из больницы. Ничего плохого не хочу сказать
в адрес медиков, кому-то они помогают. А у меня такое внутреннее
знание было, это трудно передать словами: если лягу на операцию,
оттуда не вернусь. Знание есть – хоть тресни… Я выбрала другой
путь. Было очень трудно. Но, слава Богу, живу.
– Как теперь можно судить, что операция могла закончиться ле-
тально? Разве можно отказываться от назначений медиков? А тем
более говорить, что ваш путь правильный?
– Нет, я не говорю, что всем нужно поступать так. Кому-то нуж-
но лечиться, потому что не верит в другие возможности. А я точно
знала, мне операцию делать нельзя. Интуиция, которая включается
на сто процентов и никогда меня не подводит, – по-прежнему наста-
ивала маленькая хрупкая женщина с высоким звонким голосом.
Казалось, из неё всё время бил источник активности и то ли сво-
еобразной радости – нет, не по конкретному поводу, а потому что
эта радость просто есть где-то внутри, и её так много, что она легко
изливается в мир, то ли какой-то спокойной правильности и надёж-
ности. Она много заливисто и громко хохотала. Это был удивитель-
ный смех маленькой блондинки по имени Вера: чистый, звонкий, заря-
жающий внутренним жизнелюбием. Но сейчас она говорила серьезно,
с мощным внутренним запалом, голос её стал глуше, ниже, слова зву-
чали отрывисто, чётко.
– У каждого свой путь.
Наблюдая со стороны за этой хохотушкой и энерджайзером в тре-
петном дамском возрасте наконец-то наступившей свободы, когда
дети уже выросли, а заниматься ли внуками, каждая решает сама,
трудно было поверить, что когда-то она смотрела в глаза смерти.
Она жила себе и жила, как живут многие: работа – дом, работа –
дом. Особо ни о чём не задумывалась. Считала, в жизни всё стабильно:
есть двое детей, старшая уже на выданье, дом, хорошая высокоопла-
чиваемая работа в дорожной строительной организации, где за десять
лет выросла от секретаря до заведующей производственным отделом
и теперь в её подчинении семь человек, и она на хорошем счету. В
небольшом индустриальном городке она жила со вторым мужем, кото-
рый сначала просто очаровал её – ведь он не пил и деньги приносил в
дом. Скоро он перешёл в эту же организацию мастером и деньги тоже
получал хорошие. Они жили на земле в доме на двух хозяев с приу-
садебным участком. Конечно, было много домашней работы, но муж
помогал. Сарай построил, гараж, теплицы. Многое делал по хозяйству:
огородом занимался, за животиной ухаживал: по пять чушек, двадцать
пять гусей держали, да ещё уток, кур. Так что свои продукты были кру-
глый год. Осенью по сто тридцать трёхлитровых банок разных соле-
ний, не считая компоты и варенья, закатывала, мясо консервировала.
Машина была своя. Муж ездил на рыбалку. И в доме не переводились
гости.
На работе предложили построить коттедж. Выделили землю, разме-
тили, дали ссуду – двадцать тысяч рублей. Да только она в месяц полу-
чала до тысячи. Это было очень круто: по советским временам – чуть ли
не годовая зарплата. Сначала с заработанного рубля платили три ко-
пейки. «В царской России было восемьдесят восемь», – иронизировали
строители. И добились через министерство: на зарплату стали перечи-
слять двадцать одну копейку. Да ещё премии. Периодически приходи-
ли премии с севера, где раньше работала с первым мужем. При таких
доходах планы были реальными.
Думали, этот дом оставят детям, а сами переселятся в новый и будут
в нём на пенсии жить… Она сама разработала проект, купили матери-
алы. И дело пошло довольно быстро: фундамент и стены возводила
строительная организация, в которой работали супруги. Дальше всё
делали сами, но это её не страшило – привыкла к труду.
…Родилась Вера в далёкой сибирской деревеньке. Сначала с мамой
жила у бабушки. А у той восемь детей было: трое парней и пять девчо-
нок. Мать – старшая, так что племянники и племянницы ей как братья
и сёстры были. Дед скоро умер. Бабушку как все дети звала мамой, а
маму – Валькой. Была даже курьезная ситуация: мама подошла к во-
ротам и с улицы никак не могла отодвинуть тяжёлый засов, а во дворе
гуляла дочь.
– Доченька, Верочка, помоги, – попросила она.
Но та воспротивилась, ведь было совершенно непонятно, почему
Вальку она должна звать мамой?
– Верочка, дочечка, зови меня мамой… Я же твоя мама… – просила
она под воротами.
Дочь посмотрела на неё, подумала и изрекла:
– Ладно, буду, если будешь меня тётей Верой звать.
На том и сторговались. С год она откликалась только на тётю Веру...
Росла как трава придорожная – так было принято. Родители ходили на
работу, занимались хозяйством. У всех детей тоже существовали свои
определённые обязанности: пасти чушек (специальных кормов ведь
тогда не было), травы им нарвать, коров встретить, домой загнать, кур
накормить. Это было просто частью жизни, и это не обсуждали. Дев-
чонки каждый день мыли некрашеный пол. И конечно, работали на
огороде в пятьдесят соток, в четырнадцать лет умели таскать на себе
мешки по пятьдесят килограммов. Ходили на покос.
Маленькой, она гуляла сама, годика в четыре уже лазала по заборам.
Ладошки в занозах, в гное, а всё интересно, что там на улице делает-
ся, вот и выглядывала. И ещё она очень хотела отца. Она ждала отца.
И когда ей пошёл пятый год, он появился: мама вышла замуж и забрала
её на новое место жительства в райцентр. Очень скоро Вера смекнула,
что это не отец, а отчим – чужой дядька. Отцом он и не стал... Потом
родился брат, через три года – другой.
…Она всё всегда делала правильно. До сих пор помнит, как однажды
в 1-м классе написала плохо: положила дома тетрадку на подоконник,
прилегла рядом и стала писать. За каракули, которые получились в те-
тради, учительница поставила кол. Это был такой позор! Пришла домой
и сама себя наказала – поставила в угол. Вечером вернулись родители.
– Верочка, где ты? – услышала мамин голос.
– В углу стою.
– А что ты там делаешь?
– Я кол получила…
– Ладно, выходи, – выручила мама.
Утром в семь мама уходила на работу, возвращалась в девять вечера.
А Вера оставалась дома с младшими братьями. Отчим инвалид: сухая
рука, и нога волочилась. Он был художником. Один на весь район:
всегда заказы, деньги, почёт. И жить бы в достатке и сытости, да пропи-
вал всё. Дома она только и видела, как он пил и спал. А ей нужно было
присматривать за детьми, кормить, потом отвозить в ясли и детский
сад. Да они ещё в разных местах – ясли и сад… И это – одень ребёнка,
зимой заверни в одеяло, погрузи на санки и отвези за три километра.
Достань этот куль – килограммов восемь – из санок, затащи, перео-
день. А вечером забери. Это было её обязанностью. Как-то в 3 классе
опоздала на урок. Пришла, упала на парту и расплакалась. Было горь-
ко, обидно, как же так получилось, что опоздала, ведь так старалась.
Закрутилась дома. И так устала.
Окончила 8 классов и поехала за семьсот километров в областной
центр учиться. Дома оставаться не хотела: просто уже не могла видеть
всё время пьяного отчима. Получила образование в текстильном учи-
лище, но работать по специальности не стала. Летом вернулась наве-
стить родителей в село, а потом собиралась поехать в Приморье, где
жила тётка. Ей было тогда шестнадцать, но по паспорту оказалась на
три года старше, выписывая документ, просто ошиблись…Как-то при-
шла к тётке помочь побелить. Слышит, кто-то шумит в доме.
– Да это парни, мои квартиранты, – успокоила та.
– Белая кофточка моя, – тут же услышала, как один сказал другому.
Невысокий такой, русоволосый, кудрявый, голубоглазый. Копия
Сергей Есенин. Она в огород – и они в огород. Шустряк возьми да
окати друга из ведра. Тот и отстал. На следующий день пригласил в
кино, а после фильма полез целоваться. Да видно плохо знал сибир-
ских девчонок, тут же пощёчину получил.
– Пацан, паспорт сначала получи! – отрезала она и ушла.
На следующий день принёс паспорт, показал: двадцать два года. «Ну,
что ж, – подумала она, – со своим парнем поссорилась, скоро уеду, похо-
жу, подружу. Он весёлый – с ним хорошо, и тоже с отчимом вырос…».
Как-то сидит дома, приходит пьяный в дрезину отчим – у него день
рождения. Говорит:
– Ко мне придут гости, приготовь что-нибудь.
Позвонила маме, она поддержала: сам пьян – это одно, но перед
людьми неловко, надо бы угостить, готовь… И тут приходит тот са-
мый парень. Её удивлению не было границ.
– Это мой гость, – представил его отчим.
Мужчины изрядно приняли алкоголя. Гость набрался так, что заснул
в её комнате. Проснулся поздно вечером, до рассвета проговорили.
А утром услышал, что мать встала, вот-вот зайдет, рукой девчонку при-
жал за шею к койке… Вот и увидели все, что они спали вместе… Выходит
к родителям.
– Прошу руки вашей дочери.
По деревенским меркам ситуация позорная – спали вместе, кому
что теперь докажешь. Мать только и спросила:
– Ты-то хоть согласна?
– Да, – ответила она, понимая лишь одно: пусть замуж, только б
пьяную рожу отчима не видеть. И быстро сообразила, регистрировать-
ся нужно не в райцентре, где знают её настоящий возраст, а где-нибудь
подальше.
Они уехали в город, где муж получил жилье. Он был почти на семь
лет старше, окончил техникум, получил специальность механика и
был востребован. Она пошла работать смазчицей на железную доро-
гу, таскала маслёнки по шестнадцать килограммов. Платили хорошо,
больше, чем инженеру, – сто восемьдесят рублей… Вот так «в розо-
вых очках» в шестнадцать с половиной лет началась семейная жизнь,
и следующим летом родилась дочка. Всё бы хорошо, только молодой
супруг начал регулярно прикладываться к бутылке. И очень скоро все
семейные дела стала решать она. А как-то пожаловался: не повезло на
работе, попался плохой начальник. Тогда они сменили место житель-
ства и работу. Но скоро ситуация повторилась. Потом ещё и ещё...
Куда бы они ни приезжали, сначала всё шло как по маслу: была рабо-
та, предоставляли квартиру. (Вот завоевания социализма в действии!)
Она тоже находила работу, бывало, её даже повышали. Где только ни
были: в Сибири, на севере Хабаровского края, дважды в Приморье, даже
строили Байкало-Амурскую магистраль. И кем только она ни работа-
ла: начальником паспортного стола, контролёром отдела технического
контроля на зоне среди заключенных, в спецчасти с секретными до-
кументами. И денег заработали, и медаль за хороший труд у неё есть.
В конце концов решили: нужно укореняться – ребёнку скоро в школу,
да и родилась вторая девочка. А он пил всё больше. Она разрывалась
между детьми, домом, работой, пьяницей мужем, которого нужно было
опекать, контролировать. Каждый год в зиму покупать новое пальто,
новые башмаки, новую шапку – за сезон у алкоголика всё приходило
в негодность. И опять меняли место жительства, за четырнадцать лет
переехали восемь раз.
Вере нравилась работа в строительной организации в Приморье,
и она решила учиться. Поступила на заочное отделение в техникум,
стала на три – четыре дня выезжать в соседний город на сессию. Детей
приходилось оставлять у родственников. Скоро заметила, что из дома
исчезают дорогие вещи, золото. Как-то взялась отмечать крестиками в
календаре, когда муж пьян. За год набралось 297 дней. Он пил и гулял.
И уже была готова развестись, как у него умерла мать. Да и о её наме-
рении он легко догадался и, как обычно, упал на колени, просил про-
щения, говорил, что он скотина, сволочь и разные ласковые и нежные
слова в её адрес… Казалось, как обидеть человека, да и детей без отца
как оставить.
Старшая дочь бесконечно болела: ставили пиелонефрит, вегето-
сосудистую дистонию, гидронефроз. Одни доктора говорили, нужно
делать операцию, другие – не нужно. Когда девочка училась в 5 классе,
повезла на очередное обследование в краевой центр. Хирург познако-
мился с историей болезни, анализами и произнёс:
– Не берусь ей делать операцию, у девочки такой букет заболева-
ний, что рискованно. Сколько проживёт – столько и проживёт...
Вернулись домой и застали такую сцену: папаша сидит один за
столом, перед ним хорошая колбаска, свежие огурцы, поллитровочка.
В ней всё закипело: «И это втихушку от детей! И это в декабре! И это когда
в магазинах ничего нет!» Нет, нужды в продуктах они не испытывали,
но взбесило, как он мог прятаться от детей. Она буквально пару дней
назад по сусекам вышкрябывала деньги, чтобы отвезти дочь в больни-
цу!.. Вспомнила, как недавно младшая спросила:
– Мама, а папа мне не родной? Он всё время на меня кричит и теле-
визор не разрешает смотреть…
«Я ради детей его терплю. Он с отчимом вырос, я с отчимом выро-
сла, думала, будет заботливым отцом. А тут… Никакой опоры нет!».
Это было последней каплей, и она подала на развод. В назначенный
день он подкараулил её возле здания суда и стал душить. Но обошлось.
А на заседании рассказал, какая у него хорошая жена, какой хороший
он: как сидит дома с детьми, когда она уезжает на сессии, как любит её.
Обаятельный, рассудительный, он очень понравился судье и заседа-
телям, и им дали полгода на примирение… После суда Вера с детьми
ушла к сестре. Когда в очередной раз пришла взять вещи, попросила:
– Забери из дома всё, оставь мне с детьми голые стены. Только уез-
жай!
Действительно, скоро в очередной раз он подался в Сибирь на зара-
ботки, теперь на золотые прииски. Там и остался. Наконец, их развели.
Со вторым мужем познакомилась в техникуме, они учились в одной
группе. Когда первый раз увидела, в голове мелькнула мысль: «О, с этим
мужичком я бы не отказалась побыть…». Яркой внешности, с каким-то
внутренним достоинством – сразу понравился. Он был женат, но брак
уже переходил в стадию развода, и он всячески ухаживал за ней. Полтора
года по выходным на поезде (в один конец больше двух часов) мотался
к ней. Приедет, час-полтора на вокзале посидят (не домой же вести –
что люди подумают!), и уезжает. Смирный такой, застенчивый, чуть
что – краснеет… Между тем, тётка вела свою линию:
– Если сейчас не выйдешь замуж, то потом не выйдешь вообще…
Наконец, созналась ей, что есть ухажёр. Познакомила его и с тёт-
кой, и с бабушкой. После этого он стал привозить и отдавать зарплату.
Это была зарплата экскаваторщика, в несколько раз больше тех вось-
мидесяти рублей, которые получала она как секретарь. Девочке привёз
куртку, которая стоила больше, чем получал инженер. И этим совер-
шенно сразил её. Первый муж всегда прятал деньги, им приходилось
занимать, чтобы дотянуть до конца месяца… И они стали жить вместе.
Года два не расписывались. Но потом он настоял.
…Строительство коттеджа шло полным ходом, когда она всё чаще
стала испытывать боль. Наберёт полведра земли, а поднять не может,
аж трясёт. А пойти в поликлинику всё было некогда… Как-то сфото-
графировалась на загранпаспорт, посмотрела на себя – покойник по-
койником. И тогда-то решилась обратиться к врачам.
– Сделали соскоб. Несколько десятков человек было на обследова-
нии, всех отправили, а нас двоих оставили, – вспоминает Вера. – Ко
второй женщине сразу родственников вызвали, а я в городе живу, меня
уложили в больницу. Диагноз не говорили, но намекали. И догады-
ваться нечего было: отделение гинекологии, но лежали в палате вдво-
ем… Всё болит. Такое было ощущение, что от груди до низа живота
просто места живого нет…И постоянно крутилась мысль, что мне по-
чему-то сто двадцать восемь лет и я так устала жить. Но при этом было
желание жизни…Четырнадцать лет назад, молодая сильная, я уже пе-
режила ужас шести суток реанимации. Знала, лягу на хирургический
стол – второй раз не выживу…
Когда дочке было года четыре, возникло подозрение на внематоч-
ную беременность. Полгода по двадцать – двадцать пять дней лежала
в больнице: сначала дня три плохо – откачают, а потом наблюдают.
Только вышла домой – опять приступ… В конце концов уехали от-
дыхать на юг. Около месяца семья провела на черноморском побере-
жье: купались, загорали. Лишь один день ей было плохо. Вернулись
домой в сибирский город, вышла на работу. В первый же день решила
отметить удачный отпуск, и прямо во время застолья «Скорая» увезла
её в больницу… Оказалось, киста выросла с гусиное яйцо. Ультразву-
ковой аппаратуры тогда не было, а пропальпировать не могли – киста
на ножке.
Наркоз. Операция… Когда очнулась, сначала видела лишь темно-
ту. Забылась. Через некоторое время вновь открыла глаза: сумерки и
много бело-синюшных костлявых рук, тянущихся к младенцу на сосед-
ней кровати. Открыла рот, чтобы крикнуть задремавшей, измученной
матери: отгони, спаси дитя, а сил нет, один едва различимый хрип...
Увидела троекратный судорожный вдох ребенка – и всё…
На шестые сутки в реанимации разрешили сесть. Села в постели –
получилось. Потом встала – получилось. Собрала в охапку свои вещи
и, едва переставляя ноги, побрела в палату. Навстречу врач:
– Ты куда?
– В палату.
– Но ведь я только разрешил тебе сесть, а не в общую палату пере-
селяться.
…Шёл 1990 год. Сбежав из гинекологического отделения больни-
цы, она стала искать кого-нибудь, что-нибудь, толком даже не пони-
мая, кого и что ищет. Доверилась своему внутреннему зову, чутью. Так
уже было, когда в экстремальных ситуациях в ней само по себе словно
что-то включалось. Взять хотя бы случай, когда в пятнадцать лет пое-
хала в райцентр поступать учиться. Автобус, полный пассажиров, стал
подниматься на перевал. 31 августа. Сибирь. В горах выпал снежок, и
образовалась наледь. Автобус понесло. Лететь с перевала – мало не
покажется. В салоне возникла паника. А девчонка метр пятьдесят с ка-
блуками как закричит:
– Молчать! Водитель, дверь открой! Всем выходить по-одному!
Голос низкий, уверенный, не допускающий возражений. И люди
беспрекословно подчинились… Потом дружно затолкали автобус на
перевал, сели, и он потихонечку начал съезжать. А когда опасный уча-
сток трассы остался позади, раздался дружный смех.
– Надо же, сопля, а всех построила!
И было внутреннее смирение. Да, от помощи врачей отказалась,
теперь что будет, то будет… Ей сказали, в селе Б. Л. в Х-ском райо-
не есть женщина-целительница, прямо толпами к ней идут. Поехала.
Первый раз пробыла дней десять. Маленький деревянный частный дом
с летней кухней. Март. На улице снежок ещё. И жили, и лечились все
на летней кухне – человек сорок-сорок пять. Спали на полу. Холодно.
Толком не умывались. Полный аскетизм. Босиком по снегу ходили.
Приехала с главным бухгалтером, но та через два дня подалась назад.
Сначала подумала – гипноз. Но, по её мнению, предположение и ре-
альность не сходились хотя бы потому, что во время работы целитель-
ницы она себя осознавала и кое-что помнит до сих пор. Женщина
что-то говорила, давала команды: «Сели!.. Встали!». Они падали друг на
друга. Водку могла дать выпить. И материлась, и пощёчину могла вре-
зать… Её целительница сразу выделила, посадила впереди. Она там и
хохотала, и рыдала, и назад кувыркалась, и вперёд… После таких заня-
тий к телу стал липнуть металл. Потом месяц ей было хорошо. Но все,
кто видел её, говорили, что глаза стали какими-то дикими.
Спустя время поехала к ней опять. Однажды случайно услышала,
как целительница сказала какой-то женщине:
– Да ездит ко мне тут одна безнадежная больная. Ей два месяца
осталось жить. Но я же не могу её лишить надежды, пусть приезжает.
Тогда и закралось сомнение, нужно ли такое лечение. Да и деньги
отдавала немалые. Решила больше не ездить… Боль возобновлялась.
Когда совсем было плохо, с работы отпускали. Два-три дня дома поси-
дит, помучается и снова возвращается.
– Прихожу и не понимаю, что здесь делают, что я здесь делаю…
В полной прострации. Кто я? Зачем я? Для чего всё это надо? Не
знаю и не помню ничего. Стёрто всё…Это тоже очень насторожило,
– вспоминает она. – Стала в церковь ходить. И что самое интересное,
утром была, а вечером не могу дорогу найти… Городишко маленький,
церковь одна. Сказала детям, они хохочут, мама, ну как это может быть
такое, что ты утром ходила, а вечером на этой же дороге заблудилась…
А я в один переулок – не туда, в другой – не туда. Потом стала ездить
по прямой через город. Думала, проживу сколько проживу. Два меся-
ца проживу, значит два… Съездила в Забайкалье к родственникам по-
прощаться. Конечно, не говорила, зачем приехала. Но всех навестила,
что хотелось сказать, сказала. Через пять лет, когда буду у них вновь,
услышала:
– А к нам твоя сестра приезжала, только чёрненькая и постарше, – за-
ливисто хохочет она теперь. – Я и сама посмотрела на ту фотографию,
что сделала перед болезнью, абсолютно разные люди.
Она стала читать настрои доктора Сытина. Появилось чувство, что
память понемногу возвращается… А как-то на дороге встретила своего
лечащего врача. Спрашивает:
– Самоубийца, ты почему не приходишь?
– Значит, ничего не болит, – отвечает. Сама же от боли готова по
стенкам лазить…
И снится ей сон. Целительница П-вья зовет:
– Ты чего не едешь, тебе жить осталось всего месяц-другой.
– А ты знаешь, я больше к тебе не приеду.
– Как? Ты же помрешь!
– Ну и что. Как Бог даст. Не приеду к тебе больше…
Проснулась, жутковато стало.
– Мне ещё про одну бабушку всё говорили, но не хотелось никуда.
А тут, сама не понимая почему, согласилась. И поехали к этой бабуль-
ке. Приехали, она посмотрела и говорит:
– Есть старая порча. Болезнь от порчи. Тебе дали выпить за столом.
– Я вообще не пью ничего из спиртного…
И думаю, как такое могло получиться. Сначала вспомнить не могла.
Сижу, перебираю в уме имена, кто бы это мог быть… И на одно имя
бабулька говорит: «Да». И я вспомнила… Старшей дочке было месяцев
семь. Её некуда было посадить, и она сидела в большом портфеле,
раньше такие были. Мы один-единственный раз семьей выезжали на
природу. Мать мужа через стол у всех на глазах подала мне рюмку…
– Приходи, будем лечиться, – говорит. Хотя всех долечивала и уез-
жала в отпуск. И добавила: – Если вытерпишь без лекарств, будешь
жить, не вытерпишь...
Она стала лечить молитвами. Принимала людей по одному на рас-
свете с 4 до 8 в собственной квартире в строго назначенное для каждого
время. Было ей шестьдесят семь, и люди вежливо называли её по имени
отчеству. Да и как назвать иначе: всегда аккуратная, в красивом платье, в
туфельках на каблуках. М.И. назначала серию встреч каждый день, по-
том делала перерыв, сказав, когда приходить ещё. Отчитывала право-
славными молитвами, каждый день обращаясь к разным святым…
– Когда она читала молитвы, и слёзы лились, и словно сажа на ве-
щах выступала. По-всякому было. И облегчение было. И боли были.
Особенно ночью, ну, такие боли, просто сил нет… Лежу и думаю,
если до утра доживу, буду жить.
И тогда у неё пошли стихи. Они просто стали являться. Писала
немного в детстве, как пишут практически все, но теперь они потекли
сами собой. Она не писала их, скорее записывала, торкнет – и нужно
только ухватить.
Как будто бы с ума схожу!
О, это непереносимо!
Как больно! Словно по ножу!
Круженье жизни – мимо, мимо.
Сурова жизнь, но коль дана,
Стой и не гнись у этой кручи.
Огромна ночь, а я одна,
Конец маячит неминучий.
Ещё держусь, хоть сводит рот,
И спазмы режут по-живому.
Пробьюсь!
Немножечко…
Вот-вот…
Не сдамся!
Я живая снова…
Потом, когда выйдет первый поэтический сборник, она назовёт это
время «пешком по стенам». На больничный по-прежнему не ходила,
появится боль, уйдёт с работы два-три дня перемучается, перекатается в
койке, тихо поплачет, постонет, чтобы детей не пугать, – и опять на ра-
боту. Ела очень мало. Были моменты, когда близкие спрашивали, чем
она питается? Отвечала, не хочется есть, лучше б водички попить…
Но несмотря ни на что, продолжала строить дом. Старшая дочь уже
жила отдельно, младшая в одиннадцать лет стала заботиться о себе и
готовить еду сама. У мужа началась своя жизнь.
Перерывы после встреч с М.И. были разными: и месяц, и полмеся-
ца, и три месяца, и полгода. Вот тогда был храм, храм, храм. Со вре-
менем стала замечать, как в ней появилось желание жить. Возвращался
оптимизм, светлые чувства, которых раньше, до болезни, всегда было
много... Так два с половиной года… И всё это время своё сокровенное,
глубинное, Вера обращала в поэтические строчки.
Нет, к вечности не тороплюсь,
Земных щедрот не испытала.
Беда морочает – креплюсь.
Мне дом, как лодка у причала.
Не избежать перста судьбы,
По звездным россыпям гадаю.
Коварны правила борьбы,
Но не спасует сердце. Знаю…
Старшая дочь осталась в старом доме, а она с мужем и младшей
переехала в новенький коттедж. Постепенно здоровье поправлялось,
но, как говорят, попала из огня в полымя. Стала замечать, что муж при-
кладывается к бутылке. Он был полной противоположностью первому
мужу: внешне похож на цыгана, молчалив, спокоен, сдержан. Сначала,
когда решили жить вместе, ей пришлось забронировать квартиру и по-
ехать на его место работы. Там нашла себе своеобразную работу при
исполкоме: общественным секретарём Общества борьбы за трезвость.
Им дали двухкомнатную квартиру. Но поселок ей не понравился, и они
вернулись на прежнее место жительства в провинциальный городок.
Когда заболела, на него легли заботы по хозяйству. Он поддерживал
её, готовил и приносил в больницу еду. Но со временем всё чаще ста-
ла замечать и неприглядные стороны характера, двуличность: при ней
ведёт себя сдержанно, пристойно, а лишь за порог – кричит, команду-
ет. На работе, зная о её болезни, долгое время скрывали, чтобы не ра-
нить, что в командировках упивается до зелёных соплей. Но и это стало
явным. Влюбленность прошла, и как будто пелена с глаз упала: ребёнок
пяти-шести лет, глупый, деспотичный. «Куда я смотрела раньше?» –
размышляла, слыша его речи. То возмущается, почему на своём доме
он работает бесплатно, то шантажирует разными способами, чтобы не
разводилась с ним… В новеньком коттедже они уже спали в разных
комнатах. Вера чувствовала себя виноватой, что вовремя не разглядела,
какой человек перед ней, что и в ней есть что-то плохое, ведь уже вто-
рой муж пьет. Помучалась, помучалась и подала на развод.
…А когда боль осталась в прошлом, решилась сходить в поликли-
нику провериться, но к другому, незнакомому врачу. Пришла, села,
прикрыла лицо газеткой, чтобы никто не увидел и не узнал. Дождалась
приёма. Доктор посмотрела, пропальпировала, УЗИ тогда не было.
Всё нормально, говорит…
Спустя семь лет после болезни, когда встретила своего лечащего
врача, та спросила:
– Ну, как вы?
– Да, как видите,
– Ну, наверное, что-то есть… – признала та.
…С перестройкой наступила тотальная коммерциализация. Го-
сударственных заказов на ремонт дорог не стало. Начали заниматься
горючим. Она, гидротехник, заключала договоры на поставку, потом
топливо перепродавали, с чего получала свою долю. Покупали и пере-
продавали КамАЗы… В месяц зарплата доходила до двухсот тридцати
тысяч, а потом и больше. Тогда на такие деньги десять холодильников
можно было купить. Даже испытывала неловкость: она с деньгами, а
соседи чуть ли не впроголодь сидят. Стала деньги раздавать людям.
И восемьсот тысяч давала, и миллион. Не было к деньгам ни привя-
занности, ни жалости. Только длилось это недолго – с полгода. Потом
сделок не стало вообще... К 1997 два с половиной года зарплату не вы-
давали. А ведь всё это время работали. И надо было хорошо выглядеть.
В отделе сначала было семь человек, потом пять. Как страшный сон
теперь вспоминает:
– Утром на работе зайдём за перегородку, поплачем с коллегой, а
потом улыбки надели и пошли работать… И даже в такое время по-
прежнему полностью содержала дочь с двумя детьми и её мужа. Сумка-
ми продукты носила, мебель покупала, одежду… Как всегда, выручали
огород, хозяйство.
Вторая дочь тоже вышла замуж, уехала. Осталась одна – в коттедже
с машиной и без денег. Мужчины на неё заглядывались: невеста с при-
даным, предлагали познакомиться. Да всё как-то не было желания…
Наступил февраль и день рождения. Вера сидела одна, на душе скре-
бли кошки. И тогда подумала: кто первый предложит, за того и замуж
выйдет. И он позвонил – мужчина, с которым познакомилась лет две-
надцать назад на Сахалине, когда возила дочку в санаторий. Познако-
мились и расстались. Но спустя время он нашел её через справочное
бюро, приехал, говорил «мечта моя, Верочка», предлагал выйти замуж.
Она тогда болела и замуж выходить отказалась.
– С днем рождения, – раздался его голос в телефонной трубке. –
Вот телефончик твой нашёл в записной книжке… Можно в гости при-
ехать? – Спросил он, ведь жил за двести пятьдесят километров.
– Приезжай.
Где-то недели через две появился. Привёз еду хорошую, подароч-
ки. Первую ночь проговорили часов до трёх. А потом его в одну ком-
нату положила, сама в другую отправилась. Уехав, оставил сто долла-
ров. Три месяца потом прикоснуться к ним не могла… В конце концов
опять всё рассказала тётке. Та была прямолинейна:
– Ты хоть переспала с мужиком? Зачем он в такую даль приезжал?
Ему уже было за шестьдесят, он вышел на пенсию и лет семь жил
один. К ней стал ездить регулярно, и путешествовал так до лета. Пока
однажды не решился и тихо произнёс:
– Верочка, выходи за меня замуж… Верочка, может быть, вместе
сегодня ляжем...
– Раз уж решила выйти замуж, взяла подушку, иду в его комнату и –
не вписалась в дверной проём. Лбом в косяк, искры из глаз… И вижу
его жену на тонком плане. «Иди отсюда, моё», – говорю ей… Он ко
мне, а голова болит, шишка, не до секса… Вообще, это такое не очень
хорошее дело – никогда не надо было: ни с первым, ни со вторым.
Даже запах раздражал…
Подали заявление в городе, где он жил, расписались. И полтора года
через выходной один к другому в гости ездили. После своих хором и
соток земли в однокомнатной городской квартире больше трёх дней ей
было трудно находиться, да и чувствовала себя гостьей. Но с работой
было плохо, и он предложил переехать. Что делать, согласилась…
– Только ты мне уголочек в квартире сделай, – попросила она, – что-
бы тебе не мешать, я ведь стихи пишу, порой допоздна засиживаюсь.
Он согласился: развернули книжный шкаф, получился закуток, куда
поставили кровать и журнальный столик с настольной лампой.
Вера закрыла коттедж, вывезла мебель и переселилась к нему. Года
два отношения были почти идеальные. Галантный, обаятельный, с ра-
боты идёт – цветочек купит, шоколадку, когда нужно, пальтишко под-
аст, дверь откроет. Она утром сготовит – на работу побежала, вечером
придёт, тихо сядет в уголочке на диване – так и живёт в его квартире.
Тут со старшей дочкой проблемы начались: двое детей, а стала прикла-
дываться к бутылке, видно, наследственность... Хотели родительских
прав лишить. Денег нет, а детей ведь и кормить, и одевать надо. По-
прежнему тащила на себе все финансовые расходы дочкиной семьи.
Опять виноватой чувствовала себя: сама такую вырастила и воспитала.
И хотела понять, в чём её ошибки, что делать. Она всегда много
читала – периодику, исторические книги, а теперь всё чаще стала об-
ращаться к книгам и журналам по психологии и медицине, ходить на
тренинги. На одном из занятий заметила, что непроизвольно хочется
сесть в позу эмбриона, так удобно и привычно. Тут же поняла, что
дома в квартире мужа сидит именно так, всё время скованная, зажатая.
И это после беспрестанной физической работы, когда ни минутки не
оставалось свободной. Нужно было как-то разворачиваться, выпускать
себя из клетки.
По гранту на развитие малого бизнеса поехала в Америку, где жила
в семье. И там, у чужих людей, иностранцев, говорящих на мало понят-
ном языке, возникло реальное чувство, что это её родители. Впервые
в жизни Вера оказалась в благополучной семье, где жила ребёнком,
наслаждаясь атмосферой дома. А через год отправилась в Индию. По-
лучилось это довольно спонтанно: об индийских ашрамах ничего не
знала, не читала, а послушала выступление женщины, что была там,
и вместе со всеми присутствовавшими появилось желание съездить.
Но, как это зачастую происходит, кто собирался, скоро забыл о своих
намерениях, и отправились они вдвоём.
– А тут буквально перед отъездом по телевизору шла передача
про секты, и показывают Бабу. «И зачем я туда православная прусь?»
– спрашивала себя. Шла по наитию, даже не понимая, для чего. А при-
ехала – другая реальность, совсем не то, о чём рассказывали СМИ. Я
просила его: «Научи меня жить, Баба»… Было такое чувство, что меня
там действительно разобрали и собрали заново. Во мне всё переме-
нилось: спокойствие внутреннее появилось, философское отношение
к жизни, принятие жизни, характер поменялся – стал мягче. А с другой
стороны, возникло ощущение, что я вообще себя не знаю, какая я. По-
сле Индии у меня началась другая жизнь.
И всё время она писала, писала, особенно когда захлёстывали эмо-
ции – раз и пошло. Вместе с ней радовались дочки: «Мама, твои стихи
будут лечить людей!» Свои тревоги, сомненья, мечты, боль и радость
как птиц с рук отпускала в мир читателей. Стали выходить книжки.
Постепенно возвращалась способность улыбаться, шутить.
Пришла к тебе девчонкой нежною,
А превратилась в бабу снежную…
х х х
Думала, ты опора, крепость моя и скала,
Только облокотилась – рухнула вся стена…
х х х
Хочу быть нежною и слабою,
А становлюсь двужильной бабою…
Но нарастала пропасть в отношениях с мужем. Начала замечать,
что после близости с ним дня три чувствует себя как сдутый шарик.
Появилась очень острая реакция на запахи, особенно на запах его тела.
Она ложилась поздно, всё чаще укладываясь на своей кровати. Он
вставал рано. Когда встречались утром на кухне, на его лице видела не-
скрываемое раздражение, кто, мол, тут маячит?...Держала себя только
молитвой, обращаясь к Всевышнему.
– Каждый раз, когда я выходила замуж, испытывала влюблённость,
витала в облаках. Сначала всё было так романтично. И у меня каждый
раз полностью отключались мозги: на что жить, как организовать быт,
зачем мне мужчина. Абсолютное отсутствие представлений об этом. –
рассуждает Вера теперь, сама себе удивляясь.
После семи лет совместной жизни муж умер, квартиру забрали его
дети, и она не стала спорить. Так вновь осталась одна. Долго не могла
решить, что делать: вернуться в свой коттедж, но на что жить в городе,
где нет работы. Решилась остаться в краевом центре – без жилья, без
постоянного места работы, а коттедж продать. Чтобы зарабатывать на
жизнь, занималась сетевым маркетингом. Одна маркетинговая система
разваливалась за другой, но ей казалось, что скоро всё вернется, на-
ладится. Дом никак не продавался. Чтобы жить безбедно, стала брать
банковские кредиты на себя и на тех, кто был готов ей помочь выйти
из затруднительного финансового положения.
Больше стала ходить на разные тренинги, публичные лекции, пре-
зентации курсов и книг. Хваталась за разные направления: медицина,
психология, йога, духовные практики. Чего только не перепробовала.
Всё ложилось, как на чистый лист.
Из махрового материализма её несло в заоблачные выси. Было
время, когда вставала в 4 часа утра, занималась йогой, медитировала,
– словно вспорхнула на облако. Там, внизу, люди суетятся, зачем-то
бегают, бьются за цветные бумажки, именуемые деньгами, за кусок
хлеба... «Зачем это надо?» С высоты всё выглядело таким мелочным,
примитивным, пус-тым. «И это не интересно… И это… И с этими не
интересно… И с этими… И это я не буду… И это». На облаке хоро-
шо. Очень хорошо. Думать о суетном не надо. Он, учитель, обо всём
позаботится. Люди сами по себе – она сама по себе… Сидит на облаке
и ждёт – куда ветром понесёт: то туда, то сюда. Зависла, как экран ком-
пьютера… Сколько раз возникало чувство, что можно шагнуть вперед
в пространство – и уйти отсюда, от этой суеты навсегда… Это просто.
Это очень просто и легко. Куда легче, чем жить… И нет страха перед
смертью, за ней ведь просто другая жизнь, наверняка не хуже, скорее
лучше… Но однажды пошла холодная энергия, и тогда поняла, что
компьютер выключен, а висит она в пустоте… Самообман… Сплош-
ной самообман и гордыня… И ещё было очень неловко перед теми,
у кого занимала деньги и на кого были оформлены кредиты, ведь, как
порядочная женщина. она обязана отдать долги. Не хотелось, чтобы о
ней потом плохо вспоминали, а тем более ругали. Это единственное,
что заставило спуститься на грешную землю к рутине и обыденности
жизни.
И опять взялась добывать деньги на жизнь, искать очередное жилье,
думать, разбираться в себе. Опять спасали храм и стихи. Они приходи-
ли, когда хотели: спускались ночью, возникали днём.
Серебром – иней,
Бороздками – морщины.
Не старость – мудрость…
Звучала Душа в японском стиле хайку, поддерживая, ободряя, на-
ставляя, словно очерчивая вектор единственно возможного движения.
Я – капля воды
В океане вечности.
Остаться б чистой…
Ей, девушке за пятьдесят, приходилось переосмысливать жизнь, ме-
нять себя… Со временем прожитые годы и события воспринимались
как с другой точки отсчёта, разворачиваясь другой стороной. Иног-
да даже казалось, как такое вообще возможно, это было не с ней…
И сегодня Вера ещё сбивается и путается, не всё, особенно связанное
с болезнью, помнит хорошо, а её представления о себе не всегда соот-
ветствуют реальности.
– По жизни ты женщина болеющая? – однажды спросила её.
– Нет. Я никогда не болела. Для меня лечиться что-то непонятное.
Таблетки всякие пить – это не для меня. Ныть, болеть – не мой стиль,
– довольно категорично тут же среагировал она.
А через некоторое время вспомнила, поняла, что факты говорят об
обратном. Болела, много болела, но скорее не любила лечиться… Ког-
да первый муж пил, у нее возник шейно-поясничный остеохондроз.
Просто скручивало спиралью. По двести пятьдесят уколов в месяц де-
лали. Хотела родить второго – получилось два выкидыша, четырёх и
шести месяцев. Каждый раз было одно и то же: помещали в больницу
на сохранение, но наступал день, когда ребёнок переставал шевелиться.
Во второй раз было совсем плохо. Не чувствовала дитя долго, и толь-
ко когда появился мерзкий запах и сама пожаловалась на это, вызвали
искусственные роды. Потеряла много крови. Стали делать перели-
вание – занесли желтуху. Жизнь со вторым мужем: дом – работа и с
больницы в больницу. Как-то производили топографическую съемку,
почувствовала себя плохо, вернулась домой, села на крылечке, было
такое чувство, что прямо сейчас умрёт. Кое-как с дочерью дошли до
больницы. Тут же сделали анализ на билирубин, обнаружили желтуху.
Срочная госпитализация.
Где-то через год после перенесённой онкологии в охотку съела
хороший кусок сала и закусила своей свежей аджикой – десять дней
температура держалась под тридцать девять. В рот что ни возьмёт –
рвота, понос. Панкреатит. Доктора хотели положить в инфекцию, но
дала расписку, что отказывается от госпитализации. Держалась толь-
ко молитвой и голодом. Немного позже возникло предынфарктное
состояние. Опять расписка, опять отказ от больничной койки, сосла-
лась, что не с кем оставить детей, хотя они уже взрослыми были. А тут
ещё срочная командировка, как всегда, надо лететь доставать материал.
Десять дней пролежала дома, сама себя колола, попробовала раздель-
ное питание… И отправилась по делам.
Как-то тащила из центральной России прямо в чемодане дефицит-
ные подшипники. На перроне проходящий мимо мужчина вызвался
помочь маленькой женщине с большим чемоданом. Взял чемодан за
ручку, чтобы поднять и – завис.
– О, что у вас там?
– Железо, – отвечает маленькая женщина.
Просто никогда не хотела замечать свои болезни. Жила гипертро-
фированным чувством долга, пожизненно на себе кого-то тянула: сна-
чала младших братьев, потом своих детей и пьяного мужа, а дальше де-
тей своих детей. Она всегда была должна и обязана – дома, на работе.
– Мама всю жизнь прожила с пьяницей. Он как-то в семь лет увидел
у меня на платье дырку, зацепил её пальцем, разорвал всё платье – как
это я хожу такая неопрятная. Приносит маме подарок или мальчикам,
а Вера, говорит, не заслужила. И так всё время: ни одного доброго сло-
ва… Моя жизнь долгое время шла на каком-то внутреннем надрыве, но
я этого не замечала.
Буквально за три-четыре года до того, как обнаружили онкологию,
когда исполнилось тридцать шесть, мать открыла тайну её рождения.
…Глухая сибирская деревня, домов – одна улица, да за околицей
небольшая воинская часть. Маме было лет семнадцать, голубоглазая,
русоволосая – настоящая русская красавица. Как-то подошёл на улице
солдат, сказал, что нравится, предложил замуж. Ну, какие могут быть
мысли о замужестве у девчонки, да ещё с человеком, которого видит
первый раз. Отмахнулась. А в другой раз он подкараулил её у речки,
что течёт через деревню, пригрозил ножом, затащил под мост и изна-
силовал...
– Дурочка деревенская, забитая, я увидела тогда нож, испугалась, –
с горечью вспоминала мать.
Да только стал после этого расти живот… Деваться некуда, село –
всё на виду. «Пусть женятся», – рассудили родители… Трое суток она
не могла родить, дитя никак не хотело выходить. Утром на третий день
врачиха пригрозила:
– Если не родишь сегодня, пойдёшь назад в свою деревню пешком!
Двенадцать километров. Февраль. Сибирь… Так после обеда поя-
вилась на свет девочка, в имя которой молодая мать вложила веру в то,
что её жизнь сложится по-другому.
Отслужив срочную, муж отправился домой.
– Ты сначала поезжай одна, посмотри, – трезво рассудили родите-
ли. – А девочка с нами побудет.
Вот там и хлебнула молодая мать по полной. Днём работала на
строительстве дороги – отработки такие: нужно было отвезти на до-
рогу столько-то тачек с грунтом. Вечером дома – ревность, побои. По-
жила так замужем восемь месяцев да и вернулась в сибирское село…
Потом вышла замуж второй раз.
– Я приняла в утробе материнский страх осуждения, страх за то, как
сложится жизнь. Долгое время только и могла, что гнобить себя: я не
такая, я неправильная, всё делаю не так, всё плохо… У меня не было
детства, только взрослые обязанности, – осознает Вера теперь. – А я
так долго гордилась, что такая сильная, что всё могу. Тянула воз, как
орловская грузовая, и ничего больше не хотела. Мужчин воспринима-
ла как друзей. Наверное, во мне больше было мужского, чем женского,
хотя одевалась как женщина. Выйти замуж для меня – подпись и пе-
чать. Секс только в браке и только под одеялом. И лишь после смерти
третьего мужа я стала понимать, что отвергаю мужчину как такового.
Я выходила за него замуж при условии, что будем венчаться. Он комму-
няка, но согласился. Хотя такие знаки были: накануне упала на стекло,
перерезала указательный палец чуть ли не пополам – ничего, забинто-
вала. Ехали венчаться – на пешеходном переходе врезались в машину,
стоявшую впереди... Через год совместной жизни он сказал:
– Ты повезёшь меня в Австрию или куда-нибудь за границу… Кот-
тедж продадим, попутешествуем.
– Почему я? – возмутилась она. – Почему не ты повезёшь меня?
– Ты сильная…
Потом спросила его:
– Зачем ты женился?
– Ну, думал, ты меня на рыбалку будешь возить. У тебя машина,
коттедж.
– Вон машина: надо, собирайся и езжай на рыбалку, – отвечаю. –
Скажи, пожалуйста, что во мне такого, что через год ты садишься мне
на шею? Когда я выходила замуж, считала тебя стеной.
– Ты сильная. Ты спина, на которую можно опереться.
– Да не хочу я быть сильной!
Сначала он казался мне таким хорошим, представительным, а ока-
залось, получила лялю. Он пенсионер, все его желания: чтобы ему
приносила из холодильника поесть, а он бы лежал на диване или
притулился ко мне. Берёт, берёт, берёт... Девятнадцать лет разница в
возрасте. Теперь поняла: плюс-минус пять лет, а всё остальное ложь,
и чем больше разница, тем сложнее… Я стала проявлять своё жен-
ское начало только после его смерти. Буквально пару лет назад появи-
лось осознание, что я ещё женщина, и стала учиться принимать это
в себе… Я долго не любила своё тело. Ходила в костюмах и платьях,
нормально одевалась, согласно положению, но – задрапированная по
пятки, – хохочет она.
Сейчас одеваюсь как женщина: всю зиму в юбке проходила, уже
иногда позволяю себе декольте. Смотрю на других женщин, как оде-
ты, любуюсь. Но чтобы сама… Красивое словно не для меня. Правда,
украшения на вечера стала надевать. А как женщина проявлять себя
ещё не умею. Внешне я женщина, а внутренне – крепкий мужик, ко-
торый всё еще норовит что-нибудь на себя взвалить. Но чтобы в лю-
бовь удариться… Тело ещё не совсем признаю. Но хотя бы не свербит,
зачем мне это – любовь… Я всё время боролась за жизнь – с утро-
бы, потом добавили, когда сделали порчу на смерть, если разведусь…
А удовольствие от жизни получать совсем не умела. Пока научилась
наслаждаться только путешествиями.
Вера долго очень трепетно относилась к своим детям, особенно к
первой, просто боялась оставить её с кем-либо. Тряслась за неё до та-
кой степени, что продукты покупала в киоске, а не в магазине, чтобы
всё время коляска была перед глазами. Словно стремилась дать дочкам
то, что не получила в детстве сама. А они устраивали ей свои жизнен-
ные уроки, задавали свои вопросы. Когда младшей было три годика,
спросила:
– Мама, откуда появился первый человек?
– Есть такая теория дедушки Дарвина. Он говорит, что человек
произошел от обезьяны…
От первых же слов девочка упала на пол, стала хлопать по нему ру-
ками, кататься и хохотать. Долго заливалась смехом, а потом спросила:
– Мама, скажи, а почему обезьяны людей не родят теперь?
– Младшая подрастала, когда я заболела, она выросла более само-
стоятельной и к замужеству была готова. А вот старшая то болела, то
неудачный брак, то дети пошли, то запила… Я – всё для неё да для её
детей. Как-то помню, бегу к ней с сумками, упала, да так сильно, ноги
разбила в кровь, больно… Поднялась, понесла дальше сумки, – гру-
стит она теперь.
Взгляд на воспитание детей поменялся только после Индии, и она,
наконец, сумела внутренне отсоединиться от уже взрослых дочек и не
тянуть воз их проблем на себе.
– Сначала никак не могла совместить духовное и материальное…
В Индии у Бабы в теле и на душе я испытывала лёгкость как желание
жить, стоять на Земле. Потом столько разных методов перепробова-
ла, тренингов прошла, и только со временем начинаю понимать, что
давало пользу, а что оказалось просто фантиком, красивой упаковкой
и навешанными на неё правильными словами… Да, ещё есть ощуще-
ние некоторой растерянности: я всегда знала, куда идти, что делать, а
сейчас ищу почти на ощупь, разыскиваю своё дело, свой путь… В пе-
рестроечное время ходила учиться в целительский центр. Получалось.
Меня даже выделили как наиболее способную для такого занятия. Но
потом пришла к выводу – это не моё. Есть опыт работы в страховании,
знаний – выше крыши. Для всех уже ясно: страхование необходимо,
ведь пенсия будет маленькой. Казалось бы, давай, консультируй и гре-
би деньги, как говорится. А чувствую, не то опять… И маркетинг – не
то… Мне нравится писать стихи. Мне нравится работать с людьми,
помогать им разбираться в жизненных проблемах, в себе…
Она нашла внутреннюю опору в пробуждении себя славянкой, сре-
ди тех, кто говорит о себе слов-ен-ин, кто знает и чувствует в себе силу
и поддержку рода, глубинных национальных корней.
– Шаг за шагом уравниваю в себе духовное и материальное. Я уже
вижу такую возможность – опираться на свое глубинное Я, быть само-
достаточной и уверенной. Хотя иногда ещё испытываю лёгкое сом-
нение: как, разве я так могу. Но всё больше спокойствия и желания
посмотреть, что будет. Есть интерес к себе, к жизни. Это то, что во мне
раньше было всегда: лёгкость, искренность, весёлость, любопытство.
Когда говорю об этом, в теле становится не просто тепло, горячо…
Мне уже хорошо с собой: понятно, спокойно. Хорошо общаться
с женщинами, но только приближается мужчина, ещё скручивает, сво-
рачивает.
С детства я никогда ничего не могла сделать плохого, потому что
знала, на меня смотрят: смотрит кто-то ещё помимо людей – Боги.
И своих детей я теперь передаю под их покровительство. А сама хочу
вернуться к себе настоящей, подлинной.
…Маленькая хорошенькая женщина в изящном шифоновом платье
с красивым шарфом на шее – член международной ассоциации писа-
телей – в краеведческом музее читает свои стихи. Она представляет
новую книжку «Окно соЗнанья». С улицы доносится перезвон колоколов
в часовне, слышны радостные голоса молодожёнов. Они, порхающие, как
птицы, хорошо видны в окно в окружении друзей и родственников… А в
зале звучит:
Сегодня мне
молчание пророчит
И о Любви
всё говорит душа…
С небес звезда глядит
мне прямо в очи,
Всю ложную
надуманность круша…
И мне не надо
вычурности ложной,
Мне так чужды
напыщенность и лоск:
Цепляясь сердцем
за чужую сложность,
Лицо под маской прячется,
как воск…
Насквозь видна мне
искренность сюжета.
Где правда есть,
там кривде не пролезть.
Как день к нам не приходит без рассвета,
Так в душу входит радостная весть:
Название которой просто СО-ВЕСТЬ…
Когда-то тяжёлая болезнь заставила её задуматься о своём на-
значении на Земле, посмотреть на жизнь по-другому, устроить ре-
визию своих ценностей, осознанием чего она делится в своих стихах:
По храмам мира
иду я к Богу:
Будда, Кришна,
Иисус Христос.
Нахожу к Единому
дорогу –
Так Господь в моём
сердце пророс.
Прикасаюсь к молчанию
Будды,
В его храме Творцу
молюсь.
В этой Радости я
пребуду,
Постигая тебя,
моя Русь!
– Поэзия для меня – это ступени познания мира, – говорит она
со сцены. – Поэзия – это тоже путь к Богу. Я не фанатик религии,
но я точно знаю, что Творец есть. И этой веры меня лишить невоз-
можно…
2 февраля 2007 – 23 января 2010