Дед время от времени охал и сокрушался:
– Этот Борька до того настырный парень. Чего себе в голову возьмёт, никому не отговорить.
Подшив отслоившийся войлок на седёлке, отложил его на лавку и проговорил:
– Борька, он ведь не первый кто в это озеро сунулся. И до него были отчаянные головушки, какие рискнули судьбу свою обхитрить. Кто еле ноги уносил, а кто там так на веки и остался. Да, наверное, и после него найдутся? И чего людям так не нажитого богатства хочется? Неужели не могут понять, что не трудом нажитое, это всё дым? Причём дым угарный. От него люди головой портятся. Богатство промотают, а сами ни к какому делу не годные. –
– Борис не ради наживы в прорубь полез. На дело богатство пустить собирался… – попробовал заступиться за парня Гаврил.
Старик согласно кивнул головой и продолжил:
– Любому человеку умеренная жадность нужна. Даже, я бы сказал, необходима. Она развитие всему даёт, Без неё человек ленивым делается и привести в порядок свою жизнь не стремится. Ещё предки наших пращуров захотели мясо жареным лопать – научились добывать огонь. Надоело им колоды волочить – придумали колесо. Потянуло их за море плыть – поставили парус. А теперь вот и паровик по рельсам пустили. Да мало ли всего полезного человеческий род на свет произвёл…
А до того, как всё это состоялось, немыслимый труд во все эти затеи был вложен. И головы людей и руки ко всему состоявшемуся были ещё загодя приучены. И тогда всё это для людей пользой обернулось. А нечаянное довольство или богатство, человека портит. Свалится как снег на голову, а голова – не готова…
Хуже того, даровая деньга в голове человека дупло выскребает, а дупло не бывает больше дерева. – Заключил Фрол Никитич и собрал инструмент. Сел удобнее и оглядев всех, кто был в избе, неторопливо проговорил:
– Бабушка моя, светлой памяти – Наталья Сергеевна, нам ещё в детстве про это озеро рассказывала. Заберёмся к ней на печку, обсядем её как цыплята, попросим сказку рассказать. А она по головкам нас поглаживает да и ведёт сказ:
«Именно на этом озере, спустя многие годы, после того, как небесный камень в него упал – появился отряд людей, не похожих на жителей наших мест. Было тех людей не больше дюжины. Одни из них поставили шалаши и стали рубить лес и волочить к берегу.
Другие, прямо на воде, стали собирать большой в несколько накатов плот. Работали споро, хватко. Когда плот был готов, приехал атаман со своими приближёнными людьми и стражей. Зашёл на плот. Оглядел все его места. Похвалил работу. А в награду выкатил мастерам бочонок ядрёного мёда.
Славно угостил плотников. А на другое утро, когда они все ещё были в лыко пьяны, велел поставить их на краю плота, а кто на ногах стоять не мог, волоком волокли. Вынули преданные стражники сабли из ножен. Засверкал булат. А атаман подступил к оробевшим работникам и вкрадчивым голосом спросил:
« Чего выберете мастера – или на дне озера лежать, или язык за зубами держать?!»
«Пощади отец! Век свой молчать будем. На этом и на том свете, никому не скажем».
« Тогда поклянитесь».
« Клянёмся!»
А один замешкался губы разлепить… – Просвистел булат мимо смоляного чуба так близко, что половина уха в озеро упала. Увезли мастеров на становище, на берега Варакши-реки, а на плот не один день землю да кусты возили, пока все накаты его в воду не осели а поверх воды только одна насыпь не осталась.
На средине кургана две берёзки посадили. А когда стемнело, сделали самое главное дело, ради которого всё и было затеяно…
Так это было, или по другому, никто не знает. Но люди передают из поколения в поколение, что это было именно так... »
Фрол Никитич умолк, а в избе ещё долго вместе с людьми сидела по лавкам тишина. Никому не хотелось тревожить её, возвращаться из мира сказки.
Утром, провожая гостя, Фрол Никитич, вышел за ворота. Гаврил закончил копаться у передней бабки станка, оглядев пустынную улицу, достал из тайника холстяной свёрток:
– Степан Ильич передал вам какую-то тряпицу, – буднично проговорил он, вручая старику свиток.
– Спасибо, – промолвил Фрол, принимая упаковку и разглядев и узнав её, потерялся. – Так, как его, это самое… – окончательно запутался он в несуразном лепете и замолк, понимая, что допустил непростительную оплошность.
Силился одолеть навалившуюся слабость, исправить роковое замешательство, но не мог справиться с накатившим волнением и снова замолчал, потерянно взглядывая на проезжего.
– Да не пугайся, Фрол Никитич, не деньги это. Степан бы предупредил. Так, обиходная безделица какая-нибудь, – поспешил успокоить старика, путник.
– Спасибо, сынок! – Признательно проговорил Фрол, уловив оба смысла в словах Гаврилыы.
– Будь здоров, дедушка. Береги себя, – потеплевшим голосом произнёс кузнец и тронул лошадей.