Когда я вернулась в Днепропетровск, работы у меня уже не было – нашу газету купил какой-то новоукраинский концерн и в сотрудниках они не нуждались. Это было грустно, но логично и вполне ожидаемо . Никаких компенсаций нам не полагалось, так как капитализм в Украине был еще совершенно диким. Положение мое таким образом становилось угрожающим – я буквально повисла в воздухе без всяких источников дохода. Джей все так же звонил и обещал не дать мне умереть с голоду – однако деньгами не баловал.
Я подала документы в израильское консульство и одновременно занялась продажей квартиры. Почему именно израильское, а не германское или американское? Да потому, что мне не терпелось что-то предпринять. Днепропетровск в одночасье опротивел до полной невозможности жить в нем, а Германию надо было ждать долго и неторопливо. Кроме того, Израиль был родиной Джея, и мне хотелось познакомиться с его истоками и овладеть его родным ивритом – для пущей успешности нашей будущей семейной жизни.
Надо отдать должное Джею – он совершенно не настаивал на Израиле и говорил, что с его работой ему совершенно все равно в какую страну ездить – хоть в Германию, хоть в Албанию. Несмотря на то, что албанский хай-тек не так, чтобы слишком известен в мире. Джей вообще был мало патриотичен и соответственно крайне лев в своей политической ориентации. Именно по его наводке я, не успев толком приехать «в страну», прямиком отправилась голосовать за Барака – Джей сказал, что так надо.
Он прилетел в Израиль сразу за мной и мы тут же сняли небольшую квартирку в Ришоне. Через две недели прибыл мой багаж. Ящик с книгами был почему-то открыт и декабрьский дождь поливал любимые обложки: Чехов, Фейхтвангер, Довлатов… Было грустно и как-то символично. И действительно – с тех пор я их так ни разу и не открыла. Зато сразу погрузилась в чтение книг по еврейской истории – очень хотелось понять, куда же я приплыла и что тут происходило до меня.
Еще какое то время мы с Джеем путешествовали - впрочем, это был уже не слишком удачный сиквелл Праги. Джей методично показывал мне страну, читал лекции по истории Израиля и покорно оплачивал все необходимые покупки. Но энтузиазма у него поубавилось и он уже нередко намекал на мое транжирство. Особенно плохо обстояло дело с Машкой. В эти первые израильские недели она была подавлена и почти невменяема: толстый и комплексующий по этому поводу подросток, она кидалась на всех как затравленный зверек, а Джея просто возненавидела. Он раздражал ее всем – своим присутствием, размеренной речью, английским, которого она совсем не понимала, и даже специальными котлетами без лука чеснока и хлеба, которые приходилось ему готовить.
Джей отвечал ей взаимностью. Он не был простым и добрым человеком, и отношения даже с собственными детьми у него не заладились. Всего один раз за весь этот период ему позвонила дочь – попросить денег на предстоящую свадьбу. Джей отчаянно торговался и довел ее до истерики. А Машку он и вовсе предлагал сослать обратно в Днепропетровск. «Это тупая украинская баба – говорил он мне – настоящая дебилка. Ты просто не знаешь, что такое умный еврейский ребенок».
Жуткая тоска охватывала меня от таких слов, но сказать ему «пошел вон» я не решалась – слишком страшно было остаться одной в незнакомой абсолютно стране. Я продолжала цепляться за рассыпавшуюся в прах мечту – как утопающий за соломинку. Кроме того, оказалось, что я беременна и Джей потребовал избавиться от ребенка. Он оплатил операцию и все время был рядом, но потом неизменно отмечал, что «поддерживал меня в этот нелегкий период». Видимо полагал, что тут могли быть варианты.
А потом Джей уехал обратно в Бостон, звонки становились все реже и наконец он сказал мне открытым текстом, что вся эта история слишком напрягла его и мой переезд представляется ему совершенно нереальным.
Сказать что я была расстроена этим – значит, ничего не сказать. Убита - вот, наверное, самое точное слово. Причем к Джею у меня никаких претензий не было – он поступал так, как считал нужным. Я возроптала на Господа: что ты еще от меня хочешь – спрашивала я невидимого еврейского Бога. – Мало я, что ли, старалась, мало терпела? За что ты меня наказываешь на твоей же обетованной земле?
И знаете, Господь мне ответил - правда, в очень ироничной манере. Через несколько дней раздался ночной звонок – это была Аня. Она звонила из Америки, куда вызвал ее после трех дней знакомства некий Роджер – очень славный пожилой дядечка, вице-президент какого-то там банка. Анка тараторила не умолкая – о голландских каминах, итальянских ликерах и огромном доме, который ей предстоит обставлять по своему вкусу. В этом доме Аня живет и до сих пор – они с Роджером поженились и как-то, в общем, поладили. Впрочем, скоро ей предстоит переезд – Роджер уходит на пенсию и меняет вьюжный морозный Баффало на город-курорт Майами, штат Флорида, где его 84-летняя мама гоняет крикетные шары в роскошном доме престарелых.
А Джей недавно приезжал в Израиль и настоял на встрече. Сухонький, сморщенный он вдумчиво копался в поданой на ужин рыбе и бросал исподтишка похотливые взгляды. После меня у него были еще две женщины – психолог и психотерапевт. Но с ними тоже ничего не вышло - одна жила чересчур далеко от Фритауна, а у второй были невоспитанные дети.