ЛЕТНЯЯ РАДОСТЬ
(новелла)
Сейчас я хочу позволить себе рассказать о тебе, моя летняя радость многих лет, хотя тогда мы этого не знали…
«Жили дружно, как будто все время вместе,
А на самом деле лишь месяц в году…»
(из стиха 1964 г.)
Это было лето 1956 года, мы с мамой, старшим братом Володей, тетей Ией и её подругой тетей Марусей (Кулагиной) оказались в селе Галактионове, в пяти километрах от Чистополя. Там жила сестра моей бабушки Маргарита Ювенальевна Ерохина, которая была директором здешней сельской школы. В первый раз нас привез туда дядя Ирек – водитель прокуратуры на прокурорской машине (это было в воскресенье)… потому что пешей дороги туда мы еще не знали... Меня машина сама заинтересовала, я у него многое спрашивал про ручки управления и сигналы (это была «Победа», второго послевоенного выпуска). Подробностей уже не помню…
Когда мы приехали, нас разместили в одной небольшой комнате, оттуда специально была вынесена в зал большая кровать тети Ляли (Ларисы Порфирьевны), дочери Маргариты Ювенальевны, которая тоже работала учительницей в той же школе, у нее самой тогда уже родилась дочка Люся, еще очень маленькая девочка…Таким образом, мы стали спать на полу в этой комнате, там положили какие-то матрацы и одеяла… не помню, да и не важно это уже …
На следующий день с утра тетя Ляля повела нас на предполагаемое место нашего дневного отдыха – примерно в километре от самого села – на ручей Студеный. Там вот, на Студеном, и не в первый день, а где-то дня через два, которые мы провели, просто купаясь и загорая, и произошла встреча изменившая жизни и мамы, и нас с братом на многие годы…
В тот день, как всегда где-то около десяти часов утра, мы подходили к Студеному, уже после завтрака, взяв с собой кое-какую еду на дневное время. Нам возвращаться было удобно после четырех часов вечера, когда стадо вдоль села уже с летнего пастбища прошло по своим дворам. И вдруг –
первым это заметил мой брат – увидели незнакомого мужчину лет сорока, который сидел с удилищем на другом берегу Студеного оврага, где и бежал ручей. Он ничего не сказал, только приложил палец к губам, призывая нас не шуметь и не пугать рыбу. Брат мой тоже любил рыбачить (в отличие от меня, это занятие для меня слишком скучным казалось). Володя сразу, поднявшись чуть выше по ручью, перешел на ту сторону и начал разговаривать с этим мужчиной… потом к ним подошла и наша мама… А я хотел купаться, так как за время ходьбы уже слегка вспотел. Но когда я полез в воду ( а плавать я уже немного умел) на меня «зашипела» тетя Маруся, чтобы я плавал не в омуте, образованном ручьем, а в Каме, и сама пошла тоже чуть дальше от рыбаков… я без большого желания поплелся за ней, так как дна в самой Каме я не знал еще, а рыбалка меня не заинтересовала нисколько, как и этот новый в нашей жизни человек… Обычно я плавал недалеко от берега, где было «дно» и вдоль берега, чтобы не терять ориентацию в пространстве и не заплыть в глубину… И вот, уже проплыв в одну сторону и повернув против течения Камы, я увидел, что из лесу около этого мужчины выскочила девчонка года на два меня помоложе и тоже, сняв сарафанчик, в одних трусиках плюхнулась в воду – чуть выше по течению от рыбаков… вот она меня, естественно, заинтересовала… как я понял, толком плавать она еще не умела, а просто плескалась у берега…
Я вылез на берег и перешел через Студеный к рыбакам. Так мама меня познакомила с этим мужчиной и его дочкой. Его звали Борис Андреевич, а ее – Светлана (Светка)… Она только что закончила первый класс. Они оказались жителями Ташкента, и приехали на каникулы к дедушке с бабушкой, у их дедушки чуть выше Студеного оврага была своя пасека, мы там через несколько дней побывали. Тогда мы еще не знали про бадминтон и начал играть со Светкой ее мячиком, сначала метров с трех, чтобы ловить мяч поочередно, а затем она стала кидать мне мяч с большей силой издалека уже – метров с шести – и я изображал вратаря, пытался поймать мяч, иногда это удавалось… Так вот получилось разделение увлечений – мы вдвоем кидались мячом, брату Борис Андреевич также выделил удочку (у него их было несколько), они рыбачили, а мама просто села рядом с ними, и они негромко беседовали… Содержание их разговора меня не интересовало, мне было приятно играть с новой девочкой… Благо все «удобства» были тут же – в кустах… Так и пошли наши дни в более веселом темпе, пока «женское начало» в этой девчонке не проявилось. Она, наконец, обратила внимание на моего старшего брата, стала его звать в игру, но втроем играть на довольно узкой песчаной кайме было неинтересно… и я все чаще стал просто плавать вместе с тетей Марусей вдоль Камы… Конечно, и говорить мой брат умел получше меня, и оба они оказались любителями книг (я всю жизнь почти читал мало, может быть, даже к счастью)… Тем более, если учесть, что два года назад я по-русски вообще разговаривать фактически не умел, даже заикался, когда приходилось просто рассказывать что-то (а вот петь я любил, легко запоминал тексты песен и при пении нисколько не заикался).
Так что, брат меня постепенно немного «отодвинул» своим интеллектом и возрастом (я часто замечал и потом, что девчонки стараются общаться не с ровесниками, а с мальчишками на два-три года старше их). Но друзьями мы остались, также продолжали играть, когда брат рыбачил, но уже без первичного увлечения с моей стороны… я тоже слегка от нее отодвинулся и понял, что независимость – хорошая штука, она уменьшает кипение чувств и помогает всегда занять наиболее неуязвимую позицию в жизни… Это был для меня очень полезный урок в детской жизни с широкими и далеко идущими последствиями и выводами.
Потом я частенько стал оставаться на день с тетей Ритой, как велела мне звать ее Маргарита Ювенальевна, мы с ней вдвоем ходили по деревне, она мне рассказывала о людях, живущих в ней, много интересного… Так, она познакомила меня с уже пожилым мужчиной, которого все звали просто Болгарин, его дом стоял на самом взгорье при подъеме с Камы в село Галактионово. Он оказался на самом деле болгарской национальности и звали его на болгарском языке Петко, а жена его оказалась очень полной чувашской женщиной, когда я это узнал, даже пытался с ней поговорить на незабытом еще чувашском языке, но она только отшучивалась, говорила, что забыла уже язык, хотя на самом деле все понимала (насколько я понял, тетя Рита ей не велела говорить со мной по-чувашски – так ей моя бабушка наказывала).
Кроме того, мы с ней ходили регулярно к одной престарелой уже учительнице Вере Ивановне, куда-то почти на край села, у нее был цепной пес, которого звали Мальчик, я этого пса совершенно не испугался, а даже неожиданно для себя подошел к нему, дал ему понюхать мои ладошки выпросил у Веры Ивановны чашечку молока для Мальчика и сидел рядом, пока он выпил всю чашку… я умел уже обращаться с собаками, почесал ему за ушами и там, где был след от ошейника, но снять с цепи его мне не разрешили, так как он всю жизнь был дворовым и отпускать его было опасно: он мог или потеряться, или разодраться на улице с другими собаками, или даже кинуться на взрослого человека (как я потом узнал, он терпеть не мог курящих и пьяных мужиков, готов был их на части разорвать).
Вот так – в многообразии дел и развлечений прошло время примерно до десятого августа… и Борис Андреевич со Светланой уехали к себе в Ташкент, а мы еще недели две провели в Галактионове. Я при этом большей частью оставался с тетей Ритой, мне было с ней интереснее, она умела меня даже учить как-то незаметно, без надзирательного тона (в отличие от бабы Нонны)… Несколько раз мы мылись с сельской бане у Веры Ивановны, так как своей бани у тети Риты не было, при том после бани мне мама запрещала подходить к моему другу Мальчику, и сама его очень боялась (брат, кстати, тоже не подходил к нему)… А потом тот же Ирек отвез нас в Чистополь, пора уже было готовиться к школе, меня ждала та же Анна Дмитриевна… но уже последний год…