Лагерные сборы

               

Учёба в Донецком политехническом институте на металлургическом факультете сочеталась у нас с военной подготовкой  на военной кафедре.
 С окончанием института мы получали  гражданскую специальность и  звание младшего лейтенанта зенитной артиллерии.
 Два раза за время учёбы,  после второго и четвертого курсов мы выезжали в действующую военную часть для ознакомления с реальной военной службой солдата и освоением навыков по работе с зенитной техникой.
 Гражданская учёба заканчивалась защитой диплома, военная -  сдачей госэкзамена.
       Лагерные сборы всегда приходились на июль месяц. И за этот месяц нам давали возможность, как можно полнее, «во всей красе», почувствовать себя в «шкуре» солдата и получить представление о Советской Армии.
        Лагерные сборы 1954 года проводились за городом Бердянском, на побережье  Азовского моря. Наша часть, где предстояло нам пройти последнюю военную подготовку,  находилась в пятнадцати километрах от города у берега моря, на возвышенности.
 Всех  нас, прибывших студентов, переодев в военную форму, разместили в  палатках, из которых было видно море, уходящее за горизонт. От палаток  до, спускающегося к морю, обрыва было не более ста пятидесяти метров. А вот высота, когда смотришь на море с высоты обрыва сверху, впечатляла. Она напоминала берег из знаменитого кинофильма  «Чапаев», когда Петька помогает раненному Василию Ивановичу спуститься к реке Урал.
В свободные минуты перед отбоем, мы любили с ребятами постоять у самого края обрыва и посмотреть на море.  Середина июля это как раз то время, когда море вечерами начинает  светиться. И светится так, будто  кто-то  натер фосфором морские волны.
 Человек, окунувшийся в такую волну, горит фосфором, пока кожа его не высохнет или он не выйдет из моря. Фантастическое и незабываемое зрелище!
         Каждый день лагерных сборов состоял из  солдатской службы, знакомства с орудиями и приборами, и прослушиванием  лекций.   
         Нашей солдатской службой руководил сержантский состав  части, с материальной частью (орудия и приборы ) нас знакомили офицеры  части, а  теорию читали преподаватели нашей военной кафедры.
В этот раз чаще других с нами общался самый младший по званию представитель нашей  кафедры старший лейтенант Стрелецкий В.Н.  Уважительно, «за глаза» мы называли его «старшой». Был он среднего роста, светловолосый, худощавый и подтянутый. Предмет свой знал прекрасно. Умел рассказать интересно и доходчиво, чем и отличался от многих старших по званию на нашей военной кафедре.
      Лагерный день, как всегда начался подъемом в 5 часов утра. После зарядки,  «приведения себя в порядок» был завтрак, которого всегда нам не хватало.
 Выйдя из столовой, и даже не успев перекинуться парою фраз, мы услыхали, как младший сержант Прилысько скомандовал:
                - В две шеренги стано - вись!
Вся наша группа  построилась.
                - Лукьяненко и Штода, два шага вперёд! У ефрейтора Козюбы получите матчасть и езжайте на ключ по воду. Выполняйте.
                - Есть!- козырнули мы и, выйдя из строя, пошли искать Козюбу.
Искали мы его недолго, а найдя, доложили:
                - Товарищ ефрейтор, приказано получить матчасть.
                - Пишлы.
Мы потопали.
                - Ось, приймайте.
Каково ж  было наше изумление, когда матчастью оказалась здоровенная бочка на телеге,  кобыла Манька и к ней в придачу кнут.
                - А куды ж нам направляться, - запытав Игорек.
                - Поидэтэ прямо метрив симьсот, потим направо, метрив пьятьсот и прямо пивтора километра, а дали побачытэ ключ. Врозумилы?
                - Так точно!
Пока ефрейтор был с нами, мы, как заправские кучера потрогали сбрую, подтянули вожжи и уселись на козлы.
                - На,- протянул я Игорю кнут,- руководи. Я с этой матчастью не знаком.
                - Ничего, познакомишься,- сказал он, но кнут взял.
                - Но, родимая,- заорал Игорь на Маньку.
И она, как не странно, пошла.
 Дорога шла под гору, уклон был небольшой, градусов пять, семь и нам показалось, что Манька еле плетется. Игорек решил показать себя человеком бывалым и огрел Маньку кнутом. Манька, не привыкшая к такому грубому обращению рванула, как могла, бочка зашаталась с намерением выкатиться из телеги.
                - Стой, шалава,- заорали мы, натягивая на себя вожжи.
Манька резко затормозила и мы, отпустив вожжи, дружно   вылетели из козел на дорогу. Вскочив на ноги, мы успели попридержать бочку. Иначе бы быть беде.
                - Ну, ты не очень демонстрируй своё мастерство, - сказал я отряхиваясь, - так мы можем и не доехать.
                - Ладно, обойдется, - миролюбиво протянул Игорь и мы покатили дальше.
Полтора километра заканчивались, мы ехали по берегу моря и высматривали ключ.
  Вот и он. Манька  остановилась сама, зная, что здесь её напоят.
 Напоив Маньку, мы, припав к ключу, принялись пить. Напившись и наполнив бочку, кинулись к воде, на ходу раздевая, свою х/б и б/у (хлопчатобумажная и бывшая в употреблении) солдатскую форму.
 Оказавшись совсем, как говорят французы, « о натурель» и, почувствовав себя единственными на этом побережье , мы бросились в море и забыли всё на свете.
    Не было ни армии, ни лагерей, ни наряда. Телеги и бочки с водой тоже не было. Не было  ефрейторов, сержантов, старшин и даже офицеров.
    Было одно только море и солнце! Море без конца и края и всё вокруг было залито солнцем! Мы купались в море и в солнце раздетые и раскрепощенные.
 Выйдя на берег,  уставшие и счастливые, улеглись на песок и заснули. Спали мы часа полтора, а когда проснулись, почувствовали себя как-то неуютно. Наша кожа почему-то покраснела то ли от стыда, то ли от солнца, резкие повороты и потяжки почему-то вызывали боль. Наконец, до меня дошло, что мы погорели и погорели по- крупному. С трудом натянув на себя форму, мы отправились в обратный путь.
                - Слушай,- сказал Игорь,- кажется мы сгорели.
                - Тебе ещё только кажется, а я уже давно чувствую. Горим, брат, красным пламенем!
                - Не красным, а малиновым. Что будем делать?
                - Топать в медсанчасть и получать наряды.
                - Так уж прямо!
                - Не знаю прямо или криво, а идти придется.
Мы приехали, сдали бочку с водой и тут же напоролись на младшего сержанта Прилысько:
                - Ну,шо ты будэшь робыть! Як за водою, так сразу малынови. Хоть не посылай цих студяг.
Видя, что мы хотим от него дать дёру, рявкнул:
                - Стоять.Смирно.Направо! В медсанчасть шагом марш!
И пошли мы солнцем спалимые. Военврач встретил нас радужно:
                - Здравствуй, племя молодое и опалимое. Сколько лежали?
                - Полтора часа, - изрёк Игорёк.
                - Ожог второй степени,- сказал врач, не глядя на нас - сейчас  будем вас лечить.
Он вызвал солдата- медбрата и заставил его перемазать нас свинцовой мазью, а затем отправил в лазарет.
Кожа горела, огрубевшая от пота и времени форма, впивалась в наше нежное, и привыкшее к благородному обращению, тело. Мы вертелись на койках, пытаясь найти такое положение, когда  кожа уже меньше раздражалась на нас. Похоже, Игорю это удалось и через некоторое время он спал праведным сном солдата. На меня ожог второй степени подействовал иначе. Я вспомнил всё происшедшее с нашим взводом за последнее время и из меня слово за словом выстраивались строчки. Решив придать им маршевую форму – топать и петь нам приходилось по нескольку раз на дню, я взял для них мелодию марша « Артиллеристы» из кинофильма « В шесть часов вечера после войны» и вот что из этого получилось:

                Марш  будущих офицеров.

           Пришёл последний день, настал наш час родимый,
           Идём в каптёрку, чтобы вещи получать,
           Горят воротнички, охваченные дымом,
           Не будут  шею нашу они натирать.
               
      Припев:

                Промчались птицей двадцать славных дней.
                Теперь в вагоны сесть бы поскорей,
                Чтоб в пять часов нам не вставать
                И старшине не козырять
                И чтоб не страшен был наряд любой.

           Пускай в палатках мы лежали, как селёдки,
           И каждый « сачковал» всегда, где только мог,
           Прощай тугой ремень, прощай  моя пилотка,
           Прощай мозоленатирающий сапог.
      
      Припев.

           Мы долго будем помнить лагерные сборы,
           За сон под дизелем гонял нас Наводон.
           Но спали мы всегда, забившись под приборы
           И лекции по СОН мы слушали сквозь сон.
    
      Припев.
                Наводон – это фамилия майора.
                СОН – станция орудийной наводки.
                Каптерка – вещевая кладовка
                Сачковать – бездельничать, отдыхать

                - Ты шо эта распелся? Спать не дает!
Игорь открыл глаза и с удивлением воззрился на меня. Похоже я так увлекся, что не заметил, когда запел.
                - Пардон, мусью,- извинился я, - раньше тебя пушкой поднять нельзя было, а сейчас тихая лирическая мелодия  разбудила  Вас. Вот, что значит вторая степень.
                - А, ну покажь, шо ты там напысав, солдатский письменнык.
Я протянул ему « марш», он прочитал и изрёк:
                - Витюша, да ты поэт! Пушкин, не Пушкин, а Маяковского выше.
Игорь не любил Маяковского.
                - Ладно, брось трепаться! Но всё же какого – то поощрения по службе я достоин?   
                - Конечно, достоин. Три наряда вне очереди.
                - Почему три?
                - А, по числу куплетов. Правда,  сто граммов тебе я бы дал.
                - Я себе и больше бы дал, да взять неоткуда. И не водкой, а шампанским.
                - Ишь чего захотел! Правда, если б я написал такое, то потребовал досрочно присвоить мне звание лейтенанта, а то и старшого.
Через два дня, маршируя всем взводом и, услышав команду:
                - Штода, за-пе-вай!
Я запел « марш будущих офицеров», а взвод дружно его подхватил:
                «  Пришел последний день, настал наш час родимый…»