- Сдачу возьмите, - полная рука с мозолями на пальцах продавщицы цветов с рынка протянула пару смятых купюр, словно она специально их комкала в кармане, а потом отдавала покупателям. Такие даже в автобусе не примут, не говоря уже про банкомат.
Антон качнул головой, отказываясь. У него было слишком хорошее настроение, чтобы мелочиться из-за двух грязных десяток. Да и день был отличный. Во-первых, наступило бабье лето, и вместе с золотыми листьями, которыми уже успели обрядиться деревья, это смотрелось волшебно.
Во-вторых, сегодня его любовнику исполнялось двадцать лет. Считай, первый осознанный юбилей. Не то чтобы Антон хотел сделать Мише какой-то суперпраздник, который бы тот никогда не забыл, но и просто вручить букет разноцветных астр, которые Мишка так любил, не мог.
Миша вообще не слишком любил свой день рождения, насколько мог запомнить Антон по прошлому году, хоть они и начали встречаться всего за пару месяцев до сего праздника. Но зато он любил астры. Все любили розы, орхидеи или тюльпаны, а Мишка - простые и совсем неоригинальные астры. Они даже не пахли как цветы! Но со вкусами других не поспоришь.
И вот Антон Фирсов, двадцатитрехлетний парень, не студент, не окончивший вообще какого либо высшего учебного заведения, не работающий на хорошей должности, а служащий всего лишь штатным менеджером одного из сетевых кафе-клубов города, возвращался домой, где его ждал уже точно пришедший из университета любовник, не в силах спрятать своей радостной улыбки.
Вот бывало у него так с настроением. Вроде ничего знаменательного, но все равно счастье переполняет и льется, как говорится, из всех отверстий.
Домофон снова «поймал галлюцинации», как часто говорил Мишка, любящий придумывать какие-то словесные обороты, никакого отношения к грамотному русскому языку не имеющие. В любом случае, домофон опять не реагировал на магнитный ключ и не хотел оповещать Антона противным пищанием о том, что дверь подъезда открыта. Спасло Фирсова то, что из дома как раз выходил один из жильцов.
- Опять не работает? – спросила женщина, явно за тридцать, но хорошо сохранившаяся – подтянутая кожа, идеально уложенные волосы и блеск в глазах, говоривший о том, что в жизни у нее все совсем не плохо. – Надо сказать Елизавете Павловне, чтобы, наконец, вызвала мастера.
- Если мы найдем Елизавету Павловну, - усмехнулся Антон, галантно придерживая двери, пока женщина выходила.
В его словах была доля правды. Их консьержка - собственно, та самая Елизавета Павловна, - была неуловимым мстителем. Она знала все обо всем и обо всех, но на рабочем месте ее не было никогда. Антон даже смутно помнил, как выглядит пенсионерка.
Но и не работающий снова домофон не смог понизить планку настроения Антона. Он легко взбежал по лестнице на третий этаж – глупо было вызывать лифт в таком случае, - и, быстро прокрутив ключ в замке, распахнул дверь и вошел в коридор.
- Мишка, ты дома? – крикнул он сразу же, разуваясь и скидывая с себя легкое осеннее пальто.
- Да, на кухне, - ответили ему из глубины квартиры. – Только осторожно заходи, я разлил у входа подливку.
- Подливка твоя пол не прожгла? – Спросил Фирсов, переступая коричневую лужу на кафельном полу. Опасался он не зря: Миша вообще не умел готовить. Суп у него обязательно был пересоленным, и хорошо, если не сладким: уже был инцидент с путаницей сахара и соли, яичница - подгоревшей, а макароны - прилипшими ко дну кастрюли. Даже пельмени разваливались. Хорошо готовил Михаил только чай, да и тот, что в пакетиках.
- Молчи, - отмахнулся парень, отчего-то прыгающий у плиты, на которой что-то дымилось. И как-то неправильно дымилось. – Я тут, может, праздничный ужин пытаюсь приготовить.
- Праздник-то у тебя - значит, я готовить должен, - напомнил Антон, смотря с сомнением на почерневшую кастрюлю. Ее придется выбрасывать и покупать новую, потому что Лидия Павловна, хозяйка их квартиры, не оценит порчу посуды. – Кстати, с днем рождения, - он сунул Мишке под нос букет цветов так резко, что тот даже шарахнулся в сторону. – Утром не успел поздравить. Ты слишком рано ушел.
- Так к первой паре же, - пожал плечами Миша, вздыхая и выключая конфорку, явно поняв, что ничего путного из его готовки не выйдет. Он вытер руки о джинсы, уже испачканные в чем-то – Антон догадывался, что часть подливки попала и на вещи, - и притянул к себе Фирсова для легкого поцелуя в губы. – Спасибо. Подарок посущественнее будет?
- Ты вконец обнаглел, Чижиков? – дал ему легкий подзатыльник Антон. – Ты же терпеть не можешь свой день рождения.
- Зато я люблю подарки, - ответил ему улыбкой Мишка. – И вообще, может, я после прошлого года пересмотрел свое отношение к дням рождения?
- С чего вдруг? – Фирсов отстранился для того, чтобы взять ситуацию на кухне в свои руки и привести ее в божеский вид.
Мишка оперся бедрами на кухонную тумбу, скрестил руки на груди и выразительно приподнял бровь:
- А ты разве не помнишь? Сначала ты притащил меня в секс-шоп, а потом…
- Молчи, - Антон моментально все вспомнил, даже как-то немного розовея. Да уж, грех было не запомнить, что они тогда творили. Неудивительно, что Мишка мог изменить свое мнение по поводу собственного дня рождения.
Но тогда все это было не в честь сего празднества, так как Фирсов даже не знал об этом, узнал лишь через полгода – Чижиков случайно проговорился, а потом получил по голове за то, что не предупредил. Просто в тот раз Антону захотелось доставить какое-то удовольствие, не традиционное удовольствие, любовнику, потому и потащил того на экскурсию с дополнительными покупками на выходе в магазины 18+.
- А что? В этом году такого не будет? – а Мишка-то за время отношений изменился. Раньше был таким неопытным, скромным и при слове «секс-шоп» у него глаза на лоб лезли. А сейчас гляньте на него – даже не краснеет, вспоминая прошлый год. А взгляд какой плотоядный! Любо-дорого смотреть на то, что стало с парнем.
Антон первым у Чижикова не был, но вводить в курс дела гомосексуальных отношений стал именно он. В прошлом году паренек был совсем скромным в этом плане, а уж когда начали вместе жить, так вообще первое время терялся. Но все меняется, вот и Миша изменился. И Фирсову определенно нравились такие изменения.
- А ты хочешь? – Антон поднял голову, отвлекаясь от вытирания подливки на полу. – Могу устроить. Арсенал в шкафу.
- Не, не-ет, - протянул Мишка. – День Рождения все же у меня. Так что сделай мне подарок и побудь снизу сегодня.
- Я и так бываю снизу, - закатил глаза Антон.
- Но не в сбруе…
Фирсов даже поперхнулся воздухом и закашлялся.
- У нас нет сбруи, - заметил он, снова поднимая голову.
- У нас н е б ы л о сбруи, - губы Чижикова растянулись в похабной усмешке, и он провел по ним острым языком.
- Боже, что я сделал с этим ребенком, - театрально возвел глаза к потолку Фирсов, а потом выдохнул. – Ты хоть знаешь, как ей пользоваться, малыш?
- Я уверен, - Мишка наклонился к любовнику и провел языком по его уху, которое выглядывало из-под волос. – Ты мне все расскажешь. Для своего же блага, иначе я обязательно защемлю что-то не то, и придется везти тебя в больницу. Не самое удобное снаряжение для похода к врачу, как думаешь?
- Я думаю, что ты идиот, - фыркнул Антон, возвращаясь к своему занятию. – Выкинь кастрюлю, кухарка. А потом уже начинай свои соблазнения.
- Ты скучный, - скривился Миша.
- Я ж люблю продумывать наперед. Не хочу заниматься этим потом, так что давай-давай. И после закажем что-нибудь, чтобы не умереть с голоду, а то вдруг действительно придется к врачу идти.
Антон, конечно, шутил. К врачу он не собирался ни под каким предлогом. Более того, ему завтра надо было выходить на работу, потому на больницы времени не было. Но не выполнить такую желанную любовником просьбу он не мог. В конце концов, всего лишь сбруя. С Мишкиной фантазией можно было придумать что-то более изощренное…
-Эй-эй, - Фирсов затряс мечущегося во сне парня за плечо. – Проснись.
Миша приоткрыл, наконец, глаза и сонно, но все равно с легким испугом глянул на Антона. А потом резко выдохнул, сел и спрятал лицо в ладонях. Фирсов руки с плеча не убирал и обеспокоенно глядел на парня.
- Что, опять кошмары? – спросил он, когда дыхание Чижикова пришло в норму.
Это повторялось уже не впервые. Стабильно пару раз в неделю парню снилось что-то, о чем он предпочитал не говорить. Отмалчивался или говорил, что не помнит, что ему снится. Но Антон видел, что тот прекрасно все помнит, просто не хочет говорить. Причин не понимал, но мог догадаться, что это из-за не столь давних событий.
Три года назад, как раз, когда Мишка только окончил школу, он попал в аварию вместе с родителями и младшей сестрой. Удивительным образом выжил он один, отделался испугом, сотрясением мозга, перелом ноги, и полностью осиротел. Если, конечно, не считать одну бабушку, сразу приехавшую в город после трагедии.
Миша рассказывал об этом неохотно. С его скрытной натурой он вообще все о себе рассказывал крайне неохотно, но вот этот факт биографии утаить не мог. Точнее, обо всем вообще рассказала Светлана Григорьевна – бабушка Мишки, когда он знакомился с ней, как друг, с которым ее внук будет жить. Мишка тогда вышел в магазин, потому что хлеб неожиданно закончился, а Светлана Григорьевна осторожно спросила в курсе ли Фирсов про некоторые моменты жизни того, с кем собирается жить. Сказать, что Антон был в шоке – ничего не сказать. Он даже не представлял, как Чижикову удалось все скрыть от него, вести себя так, словно ничего примечательного в его жизни не случалось.
Фирсов вообще придерживался того, что в отношениях, какими бы они ни были – дружескими ли, интимными или чем-то большим, чем все это, как у них с Мишкой, - не должно быть вообще никаких тайн. А тут выплыло это. Совершенно неожиданно, внезапно, как гром среди ясного неба.
Светлана Григорьевна сказала тогда, что Миша очень сложно и долго переносил все это. Он бы и в институт не поступил, если бы его уже не взяли – парень был отличником, золотым медалистом и вуз, пусть и не самый престижный в городе, с радостью по протекции декана экономического факультета, а заодно и близкого друга семьи Чижиковых, принял в свои ряды нового студента – тихого, всегда находившегося в себе и хмурого Михаила Чижикова.
После, когда Мишка провожал его до автобусной остановки, Антон резко остановился и развернулся к нему, задавая вопрос в лоб: почему ему ничего не рассказали? Чижиков заметно стушевался и пробормотал, что это было давно и незачем волноваться об этом.
Фирсов так не считал. Он сам потерял одного из родителей, правда, в более молодом возрасте. В десять лет его отец умер от рака. Он тогда не до конца смог осознать всю трагедию, но сумел понять ее позже. Его мать до сих пор не вышла замуж, так и осталась верна покойному супругу, каждый день молилась и раз в месяц обязательно ездила на могилу.
Еще позже, когда они уже стали жить вместе, Антон открыл для себя очередной нюанс в Мишке, неведомый ранее и не обрадовавший его сейчас. Тот действительно плохо спал по ночам. И почему-то Антону казалось, что это из-за психологического напряжения. Чижиков все и всегда держал в себе, старательно увиливая от откровенных разговоров и говоря, что у него все отлично. Он действительно выглядел довольно жизнерадостно, по крайне мере, при Антоне. В компании друзей Фирсов мог заметить, что парень ведет себя чуть более обособленно и явно не желает быть в центре внимания.
А зря. Таких, как Чижиков обычно любят. У него была широкая улыбка, россыпь бледных веснушек, голубые глаза с задорными желтыми точками и светло-рыжие, чуть вьющиеся волосы. Внешний вид у Мишки вообще был крайне озорной, и совсем не сочетался с серьезным, зачастую, лицом и чуть поджатыми пухлыми губами.
- Может, тебе обратиться к психологу? – предложил Антон, осторожно перемещая ладонь на щеку любовника и поворачивая его лицо на себя.
- Еще скажи к психиатру, - огрызнулся тот.
- Я серьезно, Миш. Твои сны повторяются уже не в первый раз, и даже не во второй. Это ненормально, - гнул свою линию Антон, серьезно смотря на взъерошенного поле сна парня.
В темноте он казался совсем бледным, почти вровень с простынями кипенно-белого цвета. И Фирсов видел, как мнет пальцами край одеяла парень, нервно теребя его, и прикусывает нижнюю губу. Ему явно было, что сказать, но он не хотел. И Антона это откровенно раздражало. Но еще больше ему не нравилось, что Миша не хочет решать возникшую проблему. Психолог, не психиатр, не невропатолог, а именно психолог, мог помочь, как думал Фирсов. И если Мишка не хотел рассказать ему о своей проблеме, то постороннему человеку, а, тем более, специалисту, почему нет?
Но утром все было как всегда. Миша счастливо уплетал бутерброды с криво нарезанной колбасой и во что-то внимательно вслушивался. Антон вошел на кухню, слегка прихрамывая от экспериментов прошлой ночи, до того момента, как они угомонились и уснули , остановился на пороге и смерил любовника, такого растрепанного и безмятежного по утрам, напряженным взглядом. Он действительно вознамерился серьезно с ним поговорить. Так продолжаться больше не могло.
Эти проблемы со сном определенно мучили обоих, только один желал это признать и как-то исправить, а второй - даже не пытался, причем, он-то, в первую очередь, и должен был это делать.
- Доброе утро, - Мишка, наконец, заметил его и отсалютовал чашкой с растворимым кофе.
- Доброе, - все еще хмуро отозвался Антон. – Не хочешь продолжить нашу ночную беседу?
Чижиков моментально напрягся. Это было видно и по идеально выпрямившейся спине, и по взгляду, из которого исчезло все благодушие, и по пальцам, нервно стиснувшим ручку кружки.
- Не хочу. Я же сказал, что мне не нужна помощь психиатра.
- Не психиатра, а психолога, - поправил Антон. – Я узнавал как раз недавно…
- То есть, ты узнавал? – моментально взбеленился Миша, но по своему: он нарочито спокойно поставил кружку на стол, отложил недоеденный бутерброд и посмотрел в лицо любовнику.
Он вообще никогда не злился так, чтобы во все стороны летела посуда, вазы, цветы, другие вещи, которые можно было поднять с пола и бросить. В отличие от того же Антона, у которого был крайне вспыльчивый характер, пусть он с этим и боролся, но в то же время и отходчивый, хотя с этим он тоже боролся, потому что считал, что некоторые вещи прощать нельзя.
- Послушай, - Фирсов сел на стул напротив Мишки и протянул руку, чтобы дотронуться до его ладони. Но Чижиков моментально отдернул ее и также испытующе глядел. – Послушай, - с легким, почти незаметным вздохом, продолжил Антон. – То, что ты не можешь нормально спать и тебе снится какая-то чушь – это ненормально. С этим надо бороться. И я думаю, что психолог на данном этапе - лучший выход.
- А на каком этапе будут нужны скорая и смирительная рубашка?
- Не утрируй, - поморщился Антон. Он уже начинал терять терпение. – Я просто хочу помочь.
- Я тебе уже сказал, что мне не нужна помощь, - губы Миши сжались в тонкую ниточку, и он поднялся из-за стола, так и не дозавтракав. – Мне пора в университет.
- Поговорим вечером, - согласился Фирсов, решив не отставать от бестолкового любовника.
- Не поговорим, - ответили ему из коридора, и ответ заставил Антона тяжело вздохнуть. Но рассиживаться было некогда – работа не ждала. В конце концов, его повысили совсем недавно и могли также быстро понизить.
На работе, правда, ничего примечательного не происходило. Как обычно, с утра разбор документации и репетиции музыкальных групп, ничем не известных, большинство из которых играли достаточно посредственно, но они оплачивали репетиционное время и развлекали публику, состоявшую большей частью из подростков и студентов. А у них посиделки за громкой, зачастую бессвязной музыкой, которую можно было охарактеризовать грохотом, шли на ура. Но, бывало, попадались и довольно неплохие ребята.
Антон и сам когда-то мечтал играть в группе или выступать сольно. Но как-то у него не сложилось. Гитара была, играть он умел, петь тоже, а, главное, - любил. Но вот не срослось у него с музыкальной карьерой, а ведь он когда-то пел в гаражной группе и они выступали в подобном клубе. Антон тогда еще сглупил и даже учиться не пошел в университет, решив, что ему, музыканту, это необязательно. Но как он мог предположить, что группа развалится спустя всего год, а желание учиться в институте отпадет чуть более, чем полностью?
Хорошо еще, что он пристроился официантом в «Туман» - сеть кафе-клубов по всему городу для молодежи. Они открылись примерно в одно время с тем, как группа Антона развалилась, потому и брали не самых опытных, да и великовозрастные им не нужны были. У них вообще все было максимально упрощенно: железные стулья и столики, отсутствие окон, так как по ночам кафе превращалось в небольшой ночной клуб, куда не заходили те, кому было старше лет двадцати пяти – им было просто неинтересно. Выпивка по вполне приемлемым ценам, разные постеры на стенах и не слишком разнообразный свет. Даже на «концертах» тех групп, которые тут выступали, им не особо подсвечивали сцену.
Но заведения были популярны. Их было целых семь по городу, что считалось достаточно неплохим результатом за пять лет. И все они были популярны у нужного контингента. Старички уходили, приходили новенькие.
Вот и Антон дослужился до того, что стал менеджером одного из таких заведений. Причем, совсем недалеко от дома. Всего только в десятке автобусных остановок. А если ехать на трамвае - он следовал другому маршруту - то и вовсе семь.
- Эй, Тох, - в его кабинет – по факту небольшую каптерку два на три метра со столом, стулом и креслом для посетителей, втиснутым с огромным трудом, заглянул бармен Лешка. Они общались уже пару лет, как только Леха приступил к своей работе, потому и отношения у них были больше приятельские, чем рабочие.
- Что? – Фирсов поднял голову от очередной ненужной бумажки, которую по недоразумению называли документом.
- Там какие-то «Релакс Стори» просят тебя, - Лешка скривился, а Антон поднял брови и округлил глаза. Никаких «Релакс Стори» он не знал. Откуда вообще такое глупое название? Как можно группу назвать так? То, что это группа, он догадался сразу. Сюда больше никто с названиями, дурацкими или нет, не заходил. – Иди-иди, они все какие-то нервные. На часы поглядывают, но говорить хотят только с тобой.
Антон, еще раз, для порядка, скривившись, встал и выполз из своей коморки в зал. «Релакс Стори» он узнал сразу. Панковатые ребята за одним из столиков, сидевшие в мрачном траурном молчании и перебрасывающиеся только взглядами.
- Чем могу помочь? – как можно вежливее обратился к ним Фирсов. Парни сразу же оживились и один из них поднялся со своего места, протягивая руку:
- Роман, - представился он.
Антон рефлекторно пожал протянутую руку.
- Вы хотите у нас выступать?
Кажется, Роман даже несколько растерялся от подобного вопроса.
- Вообще-то нет, - покачал он головой и его черные волосы, растрепанные по самое не балуй, с парой разноцветных прядей упали на лицо. – Мы именно тебя искали. Ты же раньше был солистом?
- Давно дело было, - кивнул Антон, хмурясь. Он категорически не понимал, куда клонит этот парень.
- Мы хотим, чтобы ты выступал с нами, - на одном дыхании выпалил Роман.
Пару секунд стояла тишина, нарушаемая только отголосками бесед с других столиков, которые сейчас занимали в основном школьники. А потом Фирсов расхохотался во весь голос. Это было действительно смешно для него.
Он-то уже давно перерос эти группы, мечты о выступлениях и все тому подобное, у него была работа, за которую он стабильно получал деньги. И эти воздушные замки ему уже были неведомы.
- Ребят, вы не по адресу. Я уже вырос, - усмехнулся он. – Могу вам устроить выступление тут, но не раньше, чем через месяц. Все расписано уже.
- Нам не нужно выступление, - покачал головой Роман. Он был совсем мальчишкой. Лет восемнадцать, не больше. Это видно по следам от недавно сошедших юношеских прыщей, по максимализму, которым горели его глаза и по слишком нежной линии рта, которая постепенно грубеет с возрастом. – Мы хотим, чтобы ты был с нами. У нас есть планы…
- Не поверите, у меня тоже были когда-то планы. Уверен, очень схожие с вашими. Но таких, как я, было слишком много и с приходом таких, как вы не стало меньше. Без обид, - улыбнулся Антон. – Откуда вы вообще про меня узнали?
Роман заметно стушевался и даже смутился от этого вопроса. Но все же ответил.
- Когда вы еще выступали, мой брат часто тусил с вами. И я, бывало, с ним, правда, он не особо любил брать меня с собой, - Фирсов усмехнулся, слушая. Конечно, ему бы тоже не понравилось таскать с собой малявку. Сколько этому Роману было тогда? Лет четырнадцать? Или еще меньше? – И ты так круто пел, - продолжал его собеседник с постепенно загорающимися глазами. Он явно решил, что раз Антон спросил, то есть шанс его уговорить. – Думаю, что именно тогда я и вдохновился…
- О, друг, не того кумира ты себе выбрал, - снова усмехнулся Фирсов. Ему было и смешно, и приятно одновременно от этого. Ну, а кому не понравится, когда к тебе приходит какой-то панк и заявляет о том, что ты вдохновил его? Вряд ли бы нашлись такие.
- Не кумира, - покачал Роман головой. Он был настолько серьезен, что у Антона не сходила улыбка с губ. Это становилось даже забавным. – Просто… ты, правда, очень круто пел. От тебя какая-то энергетика прямо шла. Я очень расстроился, узнав, что вы перестали играть вместе. Слушай, - он неожиданно схватил Антона за рукав пуловера. – Давай ты просто послушаешь нас? Как-нибудь, когда у тебя будет время? Мы играем по средам в «Золотой Колеснице», знаешь?
- Знаю, - рефлекторно кивнул Фирсов. – Эй, стой…
- Послушаешь, - Роман его словно и не услышал. – И решишь. Мне кажется. Нам всем кажется, - он обвел взглядом парней, все еще сидевших, но не упускающих не звука их беседы. – Что нам не хватает только тебя. Я пою, но не настолько круто, как ты. У тебя есть… Я не знаю… У тебя есть то самое, понимаешь?
- Понимаю, - вот сейчас он ответил только для того, чтобы мальчишка от него отстал. Не принимать же всерьез все восхваления? Антон и думать забыл обо всем этом. Даже когда смотрел на выступающие группы, большинство из которых никто и не вспомнит сразу после того, как они соберут инструменты и уйдут со сцены.
- Так придешь? – теперь в глазах начинающего фронт-мена группы «Релакс Стори» была такая надежда, что отказать становилось кощунственно.
- Приду, - все же кивнул Фирсов, понимая, что выхода особого у него нет. – Когда будет время.
Роман просиял. Он достал из кармана визитку какого-то Интернет-провайдера и накарябал на обратной стороне свои координаты.
- На всякий пожарный. Ребят, пошли, - кивнул он сидящим и трое парней поднялись со своих мест, сразу направившись к выходу. – Только не забудь, хорошо? – напоследок обернулся Роман, и Антон снова кивнул, в свою очередь убирая визитку в карман.
Дальнейший день протекал без сюрпризов. Ему даже не пришлось задержаться, чтобы урегулировать вопросы с вечерним выступлением. Это было вообще не его работой, а координатора, но зачастую обязанности переходили по кругу.
Когда он вернулся домой, Миша уже там был. Сосредоточенно печатал кому-то сообщение в телефоне и курил возле кухонного окна, открыв его настежь, пользуясь теплой погодой бабьего лета.
- Как учеба? – задал дежурный вопрос Антон, моментально вспоминая их утреннею размолвку.
- Ничего, - Мишка положил телефон на подоконник и обернулся. – Жить можно.
- Пока сессия не началась? – усмехнулся Антон, вешая пальто в шкаф.
- Тут ты прав, - кажется, и Чижиков решил не вспоминать разговора, произошедшего утром. Он затушил сигарету в пепельнице и поманил к себе любовника. – У меня есть для тебя сюрприз.
- Надеюсь, не из секс-шопа? – вспоминая вчерашний вечер, издал смешок Антон, подходя ближе.
- Нет, хорошенького понемножку…
- Это ты себе скажи.
Мишка не обратил внимания на последние слова, закинул руки за шею Антона и притянул его к себе, потираясь носом о его щеку:
- Как насчет того, чтобы съездить за город на выходных? Бабушка хочет на зиму убраться на даче, поможем ей, проводим в город и устроим себе небольшой отдых, м?
- Главное, не устроить отдых до того, как проводим твою бабушку, - Фирсов выразительно закатил глаза. – Помню твои драные джинсы с сексуально выглядывающими коленками. В них ты ходил на даче весной?
- Тебя они заводят? Жаль, что бабушка их выкинула. Но я могу разорвать любые другие свои джинсы…
- О, не стоит, - фыркнул Антон, отстраняясь-таки, чтобы донести пакеты с продуктами до холодильника.
- Кстати, - Мишка сел на подоконник и обратил все свое внимание в то, как любовник загружает холодильник едой. – Я нашел подработку.
- М? Да? И где же? Стриптизером?
- Боюсь, что меня возьмут только в стриптизеры-клоуны…
- Они просто не видели твои коленки в порванных джинсах.
- Ну конечно. Это бы помогло мне избавиться от грации гиппопотама, - пришла очередь Мишки закатывать глаза.
- Так что с подработкой?
- В универе нужен программист, который будет обслуживать кабинет информатики. Работа не пыльная, там даже школьник справится. Но зато платят неплохо. Будет небольшой бонус к нашему бюджету.
- Отлично. Тогда с первой получки ты ведешь меня в секс-шоп и покупаешь что-нибудь, чем я буду тебя мучить.
- Да иди ты, - Миша не смог сдержать смех. Кажется, тема секс-шопа у них никогда не закроется.
- Куда? В секс-шоп? – не успокаивался Фирсов, закрывая дверцу холодильника и оборачиваясь. – Кстати, - тут же переменил он тему разговора. – Ко мне тут сегодня явился парень, от горшка два вершка, без году неделю алкоголь может покупать законно, а он уже говорит мне «Давай с нами выступать. Ты идеальный солист», - он не мог не приукрасить чуть-чуть действительность, все-таки так звучало эмоцональнее.
- Ты поешь? – удивление Чижикова было натуральным.
- Да, когда-то в гаражной группе даже состоял, - отмахнулся Антон. – А этот… Роман… Ты только послушай, как представился, не Рома, а Роман, хорошо отчество не сказал... Предлагает с ними выступать. Где выступать? В «Колеснице»? Да туда уже давно никто не ходит. Да и возраст у меня уже не тот, чтобы надеяться на чудо.
- Согласен, - кивнул Мишка. – Но почему ты не говорил, что увлекался музыкой? Я тебя год знаю…
- Ты тоже мне много чего не говоришь, - не преминул заметить Фирсов.
- Это немного не то, - Миша качнул головой, присаживаясь на стул. – Я тебе не говорю о тех вещах, о которых тебе знать необязательно, чтобы ты не волновался. Ты же устраиваешь из всего трагедию и хочешь сплавить меня к психиатру… Ладно, к психологу, не смотри на меня так… А твое увлечение музыкой, видимо, было для тебя важным периодом в жизни. Ты же гитару до сих пор хранишь.
Гитара в квартире действительно была. Недорогая акустическая гитара, купленная Антоном еще в школе, но неплохо сохранившаяся из-за тщательного ухода. Пусть он больше и не играл, но следил за инструментом регулярно. Гитара была даже не расстроена, потому что стабильно раз в неделю Антон ее настраивал, полагаясь на собственный слух, бывший весьма неплохим и даже приближенным к идеальному.
Еще в подростковом возрасте мать хотела отдать его в музыкальную школу, но финансов категорически не хватало на это. И идею с музыкальным образованием пришлось отложить. Но Антон недолго страдал - купил самоучитель и начал учиться по нему, а потом и вовсе познакомился с одним из парней, который в недалеком будущем стал гитаристом «Парадокса». Он-то и стал его учителем в дальнейшем.
- Забудь, - дернул плечами Антон. – Это было слишком давно и мне не хочется возвращаться в ипостась горе-музыканта никому не известной группы. Но на их выступление я бы сходил. Что ты делаешь в следующую среду?
- Иду с тобой на выступление? – предположил Мишка, улыбаясь. Он уже понял, что Фирсов настроен увидеть то, как играет неизвестный Чижикову Роман. И по легкому заинтересованному блеску в глазах можно было сказать, что внутри Антон не настолько уж категорично и настроен.
Конец недели пришел довольно быстро. Поездка на дачу не сорвалась, да и как ей сорваться, если Светлана Григорьевна была из тех людей, которые не отменяют своих планов, даже в мире наступил апокалипсис, а саму дачу затопило. Она все равно поедет туда и убедится в этом сама.
Так что выходные прошли по плану. Дача вообще была особенным местом для Мишки с Антоном. Хотя бы из-за того, что именно тут они и познакомились. Фирсов приезжал в этот дачный поселок, чтобы помочь бывшему однокласснику, Толику Радионову, продающему как раз дачу, разгрузить ее от мебели – что-то выкинуть, что-то отправить на барахолку. Тогда-то он и встретил Мишку, едва не угодившего под велосипед Толика, ездившего за минералкой в магазин. Чижиков тогда ободрал себе ногу, и его пришлось в прямом смысле уговаривать лечиться, ибо он категорически отказывался от йода и даже перекиси. В конце концов, победа все равно была на стороне Антона с Толиком, а после Фирсов и вовсе вызвался проводить пострадавшего до его дачи.
Кто бы мог подумать, что такая вроде бы банальная случайность действительно сможет свести их вместе. При этом так просто, без всяческих прелюдий и вопросов об ориентации. Как-то само было ясно, по взглядам, паре прикосновений к чужой руке и несколько смущенным улыбкам.
Тогда, в лето прошлого года, когда Антон осторожно обрабатывал йодом разодранную ногу Мишки и дул на порез, как заботливая мать, никто из них и подумать не мог, что всего через несколько месяцев они станут вместе жить и даже не представлять, как жили друг без друга до этого.
Всегда, когда Антон обдумывал их отношения, то он склонялся к мнению о том, что верить в судьбу все же можно. Потому что до того, как он встретил Мишку, судьба ему казалась каким-то туманным понятием, которым прикрываются лишь неудачники, у которых ничего не получается – мол, не смог, ну и не судьба, значит. Сейчас он смотрел на это с другой стороны.
Чижикова ему словно и правда подарила сама судьба. Он был идеальным для Антона, вот как есть. А то, что у них периодически возникали легкие сложности, лишь освежало немного. В конце концов, Фирсов свято верил, что нет ничего, с чем они не смогут справиться. Даже эти проблемы со сном, которые Миша продолжал отрицать, были лишь временными трудностями, от которых было возможно избавиться.
Но, как ни крути, всегда, когда они приезжали на дачу, у Антона возникало ощущение такой умиротворенности, будто бы именно в этом месте им по-настоящему хорошо, хотя им везде было хорошо.
Следующая неделя началась все так же без эксцессов, и постепенно время подобралось к среде.
Откровенно говоря, в «Золотую Колесницу» Фирсову ехать не хотелось, но он интуитивно чувствовал, что если не пойдет сейчас, то Роман придет к нему еще раз. И еще, и еще. До тех пор, пока он все же не явится и не послушает, что и как они играют.
Впрочем, надеждами (не закончена получилась мысль. «не особо надеялся» или как-нибудь еще можно заменить), что парни действительно играют что-то стоящее. Скорее всего, очередная панковская группа с неприметным репертуарчиком и ором в стиле «я тебя любил, а ты меня нет, и такая ты дрянь».
Но в «Колесницу», так или иначе, он все же собирался заглянуть на полчасика. Отметиться и уйти. И раз уж и Мишка, не слишком любящий музыку, согласился, то почему нет? После можно было зайти в более стоящее заведение и поесть. Устроить, так сказать, полный выгул. Тем более, в понедельник он получил зарплату. Почему бы ее не потратить?
- А здесь не так плохо, как я ожидал, - Чижиков оглядывал помещение «Колесницы» и чуть выгнул брови в привычном жесте, выказывая свое снисхождение к месту, куда они явились.
- Звук здесь просто отвратный, - покачал головой Антон. – Если ты хочешь выступать где-то на сцене, то «Колесница» худший вариант. Тут колонки еще, кажется, с восьмидесятых стоят.
- Ну, тогда была не такая уж плохая техника, думаю, - с улыбкой заметил Миша.
- Отвратительная, - закатил глаза Фирсов, понимая, что любовник ничего не смыслит в том, как должны звучать инструменты со сцены, чтобы не раздражать уши зрителей и не заставлять их выбегать из зала с воплями.
Вечер только начинался. Публика, состоящая из панковатых ребят с проколотыми бровями и губами, а также полным пирсингом ушей, только стекалась в зал, но уже попивала пиво из стеклянных бутылок.
Кто-то старательно настраивал звук, потому из колонок периодически раздавался мозговыносящий вой, а потом чей-то, твердивший «раз-два-три» так, словно это было заклинанием на вызов нового оборудования.
- Вот именно про это я и гово… - начал было Фирсов, но его оборвал такой радостный возглас, что он моментально замолк и обернулся на голос.
Перед ним стоял не кто иной, как сам Роман, улыбающийся, с все так же растрепанными волосами и светящимися глазами, словно ему предстоит выступать в «Олимпийском» на президентском концерте.
- Привет. Ты все-таки пришел?
- Ну, как видишь, - вопрос Антону показался несколько глупым, из разряда звонка по домофону и вопросу ты «дома?». – Когда ваш выход? – сразу же перешел к делу он, чтобы знать, через сколько можно будет уйти и не возвращаться.
-Через минут пятнадцать. Мы открываем сегодня, - все с той же улыбкой ответил Роман и перевел взгляд на Мишку.
- Миша, - тот сразу вытянул руку для рукопожатия. – Я приятель Антона. Надеюсь, что мы не зря пришли, - Чижиков, как обычно, говорил прямо. Но у него это получалось сказать так вежливо, что никто никогда не обижался.
- Не зря, - многообещающе сказал Роман. – Вы простите, мне пора. Еще надо гитару поднастроить и звук проверить, присаживайтесь, - он махнул рукой куда-то в сторону столиков, а сам скрылся в малочисленной толпе, кинув что-то вроде «чуть позже подойду».
Фирсов пробурчал, что не надо ему такого счастья и, взяв Мишку за запястье, прошел по небольшому залу к свободному столику. Крышка деревянного, когда-то лакированного стола была исчерчена вырезанными то ли ножом, то ли ключами надписями. «Nirvana», «Metallica», где-то затерялась «Ария» и «Цой», и неожиданно для себя Антон обнаружил небольшую ровную надпись «RelaxStory». Видно, у ребят все же были слушатели, если, конечно, это не они сами решили увековечить свое немного придурковатое название на крышке стола затрапезного клуба.
Пока Антон углублял свои знания, Мишка уже успел заказать две бутылки пива и теперь расслабленно курил, откинувшись на спинку стула и рассматривая публику. Было сразу понятно, что он никогда не бывал в подобных местах. Неудивительно. Весь образ Чижков со своим темпом жизни и мировоззрением в корне отличался от всех тех, кто собрался здесь.
- Все нормально? – решил спросить Антон. Он-то привык находиться в подобных компаниях еще со школы, потому чувствовал себя вполне комфортно.
- Да, - дернул плечом Мишка и слегка удивленно посмотрел на любовника. – Почему нет? Мне пока нравится. Какое-то разнообразие, - конец его фразы потонул в очередном шуме, раздающемся из колонок.
Фирсова даже передернуло. Если б у него было достаточно средств, он бы обязательно подарил «Колеснице» новую технику, чтобы заведение не гробило уши молодого поколения.
- Дамы и господа, - вышедший на сцену парень в драных джинсах и рубашке на выпуск начал свою речь весьма пафосно. Словно, конферансье. Теперь уже Антон выгнул бровь и с легкой усмешкой перевел взгляд на сцену, ожидая очередной реплики в духе «леди и джентльмены». Но ее не последовало. – Сегодня у нас не просто среда! – крикнул парень в микрофон так, что колонки снова опасно завизжали. Но зрителям хоть бы что, они, видимо, привыкли к тому, что тут совсем не умеют обращаться с микрофоном. – В эту среду наш клуб, наша всеми любимая «Золотая Колесница» хочет сделать заявление. Возможно, оно вас не обрадует, но помните, что мы делаем все только на благо вам. Со следующей недели мы закрываемся на ремонт. Не думаю, что ремонт будет длительным, но несколько недель вам придется прожить без нас… - Фирсов оглядел собравшихся и отметил, что лица у них несколько кислые, но недостаточно кислые – у них были места, куда можно пойти и без «Колесницы». Он вообще не понимал, зачем они сюда ходят.- … А пока, - тем временем продолжал парень со сцены, - Наши любимые «Истории» порадуют вас! Встречайте!
Раздались неожиданно бурные аплодисменты. Антон снова огляделся и пришел к новому выводу – группу Романа тут действительно любят. Это становилось уже интереснее.
На небольшую сцену вышли «Релакс Стори» в том составе, в котором Фирсов видел их в «Тумане» на прошлой неделе. Они быстро установили свои инструменты, о чем-то тихо посовещались и раздались первые звуки.
И именно в этот момент Фирсов понял, под кого настроен звук в «Колеснице». Каждый инструмент, несмотря на отвратительную акустику самого клуба, звучал четко, ясно, а вместе они звучали слаженно. Будто не семнадцатилетние пацаны играют, а сформировавшаяся группа, понимающая друг друга с полуноты.
А вот пел Роман весьма… Нет, он пел неплохо, но чего-то ему не хватало. То ли силы голоса, то ли эмоций в самом пении, но этого не было и не пробирало до костей. Да и текст был простенький.
Антон оценивал, как человек, видевший сам целую очередь групп, желающих сыграть в «Тумане», потому что каждый член этой группы знал, что некоторые, кому удалось выбиться, начинали именно с «Тумана». Они помнили, когда пару лет назад никому не известного Сашку заметил какой-то продюсер. И теперь Сашка записывает свой альбом и работает на разогреве у многих зарубежных исполнителей, которые приезжали в город с концертами.
А Сашка-то вообще тогда на сцену случайно вышел. Он был официантом в «Тумане», и неожиданно обнаружилось, что группа, которая должна была выступать, задерживает выход из-за пробки, в которую попал солист. Срочно стали искать того, кто потянет время – в «Тумане» вообще было строго в плане того, чтобы публика не скучала и не маялась в ожидании.
Сашка и вызвался, сказал, что если ему подыграют, то он что-нибудь споет. Когда гитарист выступающей в тот вечер группы стал наигрывать всем известный хит Evanescenсe «My Immotal» зал просто затих. Сашка пел так, что ему бы позавидовала сама Эми Ли и больше никогда не исполняла бы эту песню.
Когда же он петь закончил, то в клубе стояла гробовая тишина. Всего несколько секунд, но потом он получил такие овации, которые не получал никто и никогда в «Тумане». Вот тогда-то его и приметили. Он шанса не упустил и вырвался из грязи в князи, как говорится.
И сейчас, сидя в убогой «Колеснице» Антон понимал, что «Релакс Стори» имеют шанс на будущее. В их игре было именно то, чего не хватало когда-то «Парадоксу». Фирсов не мог понять, чего именно, но определенно чувствовал – ребятам нужен трамплин и они взлетят.
- Вы круты, - совершенно искренне сказал он подошедшему Роману вместе с барабанщиком их группы. – В «Тумане» не хотите выступить? Я уверен, вы пойдете на ура.
- Только если с тобой, - темные глаза Романа уперлись в Антона. Взгляд совершенно серьезно говорил то, что парень настроен решительно и добьется от Фирсова хоть чего-нибудь.
- Я… - начал было Антон качать головой и придумывать новую отмазку, почему не может.
- Попробуй, - неожиданно взял его за руку Миша и проницательно взглянул в глаза. – Тебе же хочется, верно? Ты только попробуешь. Получится – выступишь с ними, вспомнишь, может, тебе и сейчас понравится. Нет так нет, и суда нет. Да? – он взглянул на Романа.
Тот ответил ему не сразу. Сначала он смотрел на их сцепленные руки, потом медленно вел взгляд вверх, пока не остановился на лице Мишки и кивнул.
Антону впервые в жизни стало немного не по себе, потому что взгляд у Романа был убийственный. Словно он Мишку хочет на месте четвертовать. Такой откровенной неприязни в глазах он не видел никогда. Но когда Роман посмотрел на него, то от этого неприятного взгляда и следа не осталось:
- Да, он прав. Позвони мне к выходным, придешь к нам на репетицию. Тогда и попробуем.
- А где вы репетируете? – уточнил Антон, судорожно вспоминая, не выкинул ли он ту визитку.
- У моего отца на работе по ночам, если там никого нет.
- И где он работает?
- Музыкальная студия «Оскар», слышал?
- Конечно, - присвистнул Фирсов.
«Оскар» была самой крутой студией из тех, что он знал. И то, что «Релакс Стори» репетируют там, но выступают в замшелых заведениях, наводило на мысли, что репетируют они там незаконно. Но спрашивать он не стал, решил потом выяснить. Тем более, что ладонь Мишки в его руке была несколько напряжена. Антон не знал, чем это вызвано, но хотел выяснить, а для этого надо было остаться наедине.
- Мы пойдем, - сказал он. – Я тебе позвоню на днях.
- Пока, - как-то немного разочарованно сказал Роман, но тут же отвлекся на подошедшего к ним парня, который яростно начал что-то у него выпытывать.
- Неужели ты действительно хочешь, чтобы я с ними выступил? – спросил Антон уже на улице, когда они шли, не держась за руки, но бок о бок.
- Почему бы и нет? Ты же хочешь, - пожал плечами Мишка. – Ине отрицай. Я вижу, что хочешь, но почему-то пытаешься делать вид, что нет.
- Я вырос из этих забав, - покачал головой Фирсов. – Надо оставить их таким, как они – семнадцатилетним парням, лазающим в студию репетировать без разрешения.
- Что, тоже думаешь, что отец Романа даже не подозревает о том, что вытворяет его сынок? – хмыкнул Чижиков.
- Уверен, - с таким же смешком произнес Антон. Они немного помолчали, а потом он снова обратился к любовнику. – Все-таки, думаю, это не лучшая идея из тех, что могли бы быть.
- Тебя же не будут там пытать. Съездишь, посмотришь, попоешь… Они же тебя петь приглашают, да?
- Да, - эхом откликнулся Антон.
- Вот и отлично. Хоть развеешься и перестанешь постоянно волноваться обо мне, - Чижиков-таки взял его за руку снова и потянул вперед. – А теперь я хочу немного кофе с коньяком и спать. Мне завтра снова к первой паре.
Фирсов улыбнулся, ему нравилось, что у Мишки было такое явно приподнятое настроение. В нем редко ощущалась эта легкость, которая должна была быть у двадцатилетнего парня. Чижиков в свои двадцать был чересчур серьезен и вместе с этим не желал смотреть своей единственной проблеме в лицо.
За что и платил ночью. Эта ночь вновь не стала исключением.
Мишка снова метался по постели и что-то бессвязно бормотал. Антон, спавший чутко, проснулся почти моментально и в пару встряхиваний смог разбудить Чижикова. Они потом долга оба сидели на кровати. Мишка, прижав колени к груди, смотрел перед собой, а Антон - прямо на него, желая вдолбить ему мысль в голову о походе хотя бы к психологу. Что уж говорить о психиатре. Фирсов считал, на самом деле считал, что это поможет, должно помочь, и категорически не понимал, почему Миша отказывается от посещения даже не врача, а больше консультанта, что ли.
- Ложись, - сказал он, наконец. Тишина становилась совсем невыносимой, и нарушать ее снова разговорами, которые обязательно приведут к конфликту, не хотелось.
Чижиков послушался. Он лег на свое место, повернулся набок и посмотрел на Антона.
- Прости, что тебе приходится из-за этого просыпаться.
Фирсов растянулся рядом, так, чтобы его лицо оказалось напротив лица Мишки, и положил ладонь ему на щеку, чуть поглаживая кожу пальцами.
- Что тебе снится?
Мишка молчал, но взгляда не отводил.
- Авария? – решив, что молчание не означает ни отрицательного, ни положительного ответа, Антон продолжил. – Родители? Ты же понимаешь, что ты ни в чем не виноват…
- Спокойной ночи, - неожиданно резко ответил Чижиков, переворачиваясь на другой бок.
Фирсов едва заметно вздохнул. Вот так всегда. Стоит ему заговорить на эту щепетильную тему, Мишка сразу замыкается в себе, возводит каменную стену, через которую не пробиться даже ему.
- Спокойной ночи, - вымолвил он, незаметно пододвигаясь и прикасаясь к обнаженному плечу Чижикова губами. Тот никак не отреагировал, даже не вздохнул лишний раз. И лишь когда убедился, что Антон заснул, услышав его спокойное дыхание за своей спиной и почувствовав, что рука, лежащая поперек его тела, совсем расслабилась, он осторожно повернулся к нему лицом и протянул руку, чтобы прикоснуться кончиками пальцев теперь уже к его щеке.
- Спокойной ночи, - негромко проговорил он еще раз, закрывая глаза сам, но от этого не засыпая также быстро, как и любовник.
Чижиков понимал, что так больше продолжаться не может. Что он становится раздражительнее из-за недосыпа, что его самого это начинает бесить, что надо действительно что-то делать. Но пойти хоть к консультанту, хоть к врачу с проблемой «я плохо сплю, и мне снится то, что должно было сниться несколько лет назад, но никак не сейчас» не мог. Сам по себе Мишка был совершенно закрытым человеком, ему было сложно найти нужный контакт с людьми, он держал их на расстоянии. Не потому, что боялся предательства или обмана, или еще чего-то того, к чему расположена большая часть людей. А потому, что ему так было удобнее. Он не любил раскрываться перед кем-то полностью, доверять кому-то и надеяться на кого-то. Даже в случае с Антоном. Это было вообще удивительно, что они как-то смогли наладить отношения, что Фирсов смог найти нужный ключ, нужную ниточку, чтобы подобраться к нему так близко, что сейчас он даже не представлял, как мог находиться без него все то время, что они проводили не вместе.
Нет, забрасывать Антона сообщениями и заваливать звонками Мишка даже не думал. Просто он ощущал себя некомфортно без него. Он даже не мог сказать, что любит его по-настоящему, как должны любить любовники своих вторых половинок. Но вот сильное чувство, гораздо большее, чем любовь, гораздо сильнее привязанности и ярче страсти определенно было. Просто Чижиков не умел выражать эмоции так, как надо. Он считал, что тех, кто тебе дорог, надо беречь от проблем, и от своих в том числе, потому и не хотел ничего рассказывать Антону. Он бы стал волноваться еще больше. Хотя куда еще больше?
У Фирсова было другое мнение на этот счет, но его никто не спрашивал. Мишка вообще всю жизнь делал то, что считал сам правильным и нужным.
И для Антона он считал правильным пойти позвонить этому Роману, который так настаивал на компании Фирсова, и сходить на его репетицию. Конечно, Чижиков видел, как на него посмотрели в тот день, когда они пришли на концерт. И то, что Роман все понял без слов, лишь по переплетенным пальцам рук, переплетающихся исключительно по привычке, а не из-за того, что они хотели показать какие у них крепкие и замечательные отношения. Откровенно говоря, Мишке было плевать, что чувствует Роман к Антону - влюблен ли он в него, просто фанатский интерес или еще что-то, - он просто хотел, чтобы сам Фирсов отвлекся от его проблем. И он обязательно отвлекся бы, ибо Чижиков видел, как горели глаза у Антона, несмотря на то, что тот старательно пытался это скрыть, и вообще никак не показывать, что идея петь в группе ему все же нравится. А Миша считал, что у каждого есть право на хобби.
И он в этом утвердился, когда Антон пришел с репетиции в первый раз. Весь светящийся энтузиазмом, со своей акустической гитарой в чехле через плечо и ворохом каких-то бумаг, как предполагал Мишка, текстов песен и нот. В музыке он разбирался плохо, настолько плохо, что почти ей не интересовался. У него не было слуха, голоса и любви к прослушиванию каких-то мелодий. Гораздо больше он любил тишину.
- Ну, что? – спросил он в тот вечер, ставя перед Фирсовым чашку с горячим чаем. – Как все прошло? Вас не поймали?
- Нет, - качнул тот головой, моментально беря кружку и поднося ее ко рту, но отпивать пока не стал – просто подул на чай и продолжил. – Оказывается, они там официально могут репетировать. Отец Ромки, - «уже Ромки» - как-то невольно отметил Чижиков, улыбаясь и присаживаясь напротив Антона, – то ли звуковик какой-то, то ли еще кто-то. Но не последняя фигура в их персонале.
- Почему же их никто не хочет раскрутить?
- Потому что отец сказал, что если они талантливы, то талантливы и в ловле удачи. А если они удачливы, то смогут добиться всего сами, - пожал плечами Фирсов, теперь уже отпивая чай. – Он какой-то очень суеверный что ли.
- Это не суеверие, - покачал головой Миша. – Он просто хочет, чтобы сын сделал все сам, а не сел на готовое. Думаю, это правильно.
- Когда ты видишь, что твой сын талантлив и развивается в нужном направлении, но вместо концерта хотя бы в «Тумане» играет в замызганной «Колеснице» - это уже не правильно, а глупость.
- У нас с тобой разные взгляды на этот счет, - пожал плечами Чижиков. Он считал, что отец Романа поступает правильно. Скорее всего, он видел много групп и исполнителей, которых раскрутили только из-за того, что у них были нужные связи и нужные финансовые возможности. Да что отец Романа… Посмотреть на современную эстраду, сам все увидишь. – Но не важно. Как сама репетиция?
- Очень клево, - с энтузиазмом ответил Антон. – Правда, я посоветовал им сменить репертуар. Сам слышал их тексты, да?
- Да, - кивнул Мишка, усмехаясь. Он видел, насколько был вдохновлен любовник и он мог с уверенностью сказать, что ему это нравилось, потому что видеть кого-то, кто тебе дорог, счастливым – это незабываемое чувство.
- Ну, я и предложил, - продолжал говорить Фирсов, не обращая внимания вообще ни на что. Он действительно был сейчас на своей волне, попал в свою стихию и не замечал, что Чижиков понимает в этой самой стихии все слишком поверхностно. – Я предложил взять пару моих текстов с музыкой. Парни почти моментально поняли стиль, я только наиграл на гитаре. Они вообще очень круто друг друга понимают и подстраиваются друг под друга. В «Парадоксе» такого не было. Мы долго клали текст на музыку, чтобы оно звучало, а тут потратили всего только час.
- А какая песня? Споешь? – неожиданно предложил Мишка. – Я никогда не слышал, чтобы ты пел. Мне интересно.
- Серьезно? – светло-карие глаза Антона озарились совсем уж ликующим светом, и он моментально потянулся к гитаре. – Я думал…
- Чай хоть допей, - усмехнулся Мишка. Он мимолетно глянул в окно, там уже начинало светать. Ну, хоть одна ночь без кошмаров, просто в ожидании любимого человека, а потом в его же обществе посиделки на кухне. Через пару часов надо было идти и собираться в университет, но пока было время. А сон может и подождать, тем более, такой, какой у него был.
- Да пофиг. Потом выпью, - отмахнулся Антон, усаживаясь поудобнее, и на пробу провел подушечками пальцев по струнам гитары, только что извлеченной из чехла. В ее лакированной деревянной поверхности отражалась мягким желтым светом кухонная лампа, и почему-то именно это неожиданно заворожило Мишку, а когда звучание струн раздалось снова, только теперь мелодией – осторожной, словно ей боялись кого-то спугнуть, аккуратной, даже нежной, без каких либо грубых оттенков, Чижиков медленно оторвал взгляд от отсвета лампы на гитаре и посмотрел на Антона. Его лицо в этот момент было совсем другим. Оно словно смягчилось, смягчилось настолько, что Миша даже ни с чем не мог сравнить это выражение лица. Даже когда Фирсов говорил ему какие-то нежности, черты его лица были намного жестче. А сейчас… Чижиков немного растерялся.
- Люби меня, не забывая снов,
Истерзанный, растерянный и злой.
Я знаю, с чем рифмуется любовь,
И что теперь рифмуется с тобой. - начал петь Антон. У него был такой голос, что внутри у Мишки все натянулось, до дрожи просто, а вдоль позвоночника, он мог поклясться, пробежали мурашки. Чижиков никогда не слышал, чтобы пели так. Нет, он присутствовал на студенческих сборищах, когда кто-то из приятелей брал в руки гитару и начинал петь очередную дворовую песню. Или даже романс, но никогда не слышал, чтобы пели именно т а к, до дрожи во всем теле, до боязни моргнуть, до страха пропустить хотя бы звук. И это он – человек, для которого музыка практически ничего не значила в жизни.
-Пуская дым в открытое окно,
Вглядись в закат на яркой кромке дня.
А кто тебя спасает, мой Рено,
От памяти, сомнений и – меня? - продолжал Антон. Кажется, сейчас он полностью ушел в исполнении песни. Нет, он не старался произвести впечатление на Чижикова. Не старался даже спеть как-то по-особенному. Он просто пел так, как пел всегда – полностью отдавая себя этому занятию, потому что любил его. Больше всего на свете, может, только Мишку он любил больше. И пел он всегда с максимальной отдачей – будь то кухня, где он просто перебирает струны на акустической гитаре и негромко поет, будь то сцена с полным арсеналом инструментов, подпевающими зрителями и аплодисментами, когда эти зрители хотят отблагодарить исполнителя за доставленное удовольствие.
- Я отражаюсь в зеркале любом –
Проклятием, и в продолженье сна.
Встаю звездой над хмурящимся лбом,
Чтобы тебя не сглазила весна.
Бессонный март, он видит нас насквозь.
Не оттого ль бывает так темно,
Когда потери проживаем врозь,
А сердце бьется – на двоих одно.
Антон замолчал, он смотрел на Чижикова, стараясь понять, понравилось ли ему, хочет ли он услышать еще? А тот сидел, тоже смотрел в его лицо, но даже не мигал, просто смотрел и никак не мог понять, почему Антон никогда не рассказывал, что умеет т а к петь, что сердце пропускает по паре ударов?
- Ну, как тебе? – спросил, наконец, Фирсов, не в силах выдерживать больше это молчание. Оно его напрягало. Ему казалось, что его сейчас впервые в жизни раскритикуют в пух и прах. Но тот, очнувшись, вскинул голову и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрыл. Потом просто встал, обошел стол и наклонился над Антоном, целуя его – целуя его так, как до этого играл он. Мягко, проникновенно, до той самой дрожи внутри всего тела, что хотелось моментально сгрести в охапку, прижать к себе и никогда не отпускать. Что-то очень похожее, впрочем, Антон и сделал, моментально отставив гитару, которая жалобно откликнулась струнами, когда он случайно задел их пальцами.
Переместив руки на бедра Мишки, Фирсов усадил его к себе на колени, поднимая одну ладонь, чтобы зарыться в золотые вихры и привлечь к себе еще ближе, путаясь пальцами в волосах, обычно всегда аккуратно уложенных, сейчас же взлохмаченных. Мишка отдавался поцелую с такой же силой, он скользил руками по шейным позвонкам, плечам, лицу Антона, чувствуя, как его язык буквально вылизывает ему рот, а зубы изредка прикусывают губы, едва ли не до крови.
У них давно уже не было такого сумасшедшего поцелуя. Кажется, они год не виделись, не могли друг к другу прикоснуться, а тут уловили момент – и все, башню снесло окончательно.
Совершенно незаметно для обоих они переместились в комнату, где в разные стороны полетела одежда. Никого сейчас не заботило то, что у Антона светлая футболка, у Мишки - совсем новые джинсы, молния на которых неожиданно сломалась, а за стенкой живет довольно ушастая старушка, потому они всегда старательно не шумели ни при каких обстоятельствах – стены в доме оставляли желать лучшего, пусть дом и был довольно новый.
Светлая кожа Чижикова со светлыми, почти незаметными веснушками на спине, руках и почему-то коленях всегда безумно нравилась Антону. Он был готов исследовать ее вечно, хоть и знал уже каждый сантиметр, каждую эрогенную зону, каждое нервное окончание, но все равно скользил по ней губами, языком, иногда прихватывая зубами мучительно долго, несмотря на общее желание. Сначала шея, скользнуть в место за ухом языком, пощекотать мочку и спуститься ниже. Прикусить выступающие ключицы, обводя их контуры. Следом грудь, потом впалый живот, напрягшийся и дрогнувший от прикосновения к себе. Впадина пупка и легкое прикосновение к паху. Но не заострять на нем внимание, лишь пройтись губами, едва касаясь, задеть уже возбужденный член и перейти к ногам. Почти не касаясь скользнуть по ступням, провести пальцами по самой середине и чуть надавить, зная, что именно тут есть одна из тех точек, от прикосновения к которым Мишка выгибается моментально и сразу за этим следует стон. И исключений не бывало. Вот и сейчас Чижиков мгновенно сжал в ладонях скомканную уже простыню и обрадовал своего любовника тихим, но глубоким стоном с легкой хрипотцой.
- Давай быстрее, - проговаривает он, цепляя темные волосы и притягивая Антона ближе к себе. – Обойдемся без прелюдий.
Ему и правда не хотелось сейчас терпеть, наслаждаться состоянием, что называется, на грани. Хотелось сразу, быстро, как тогда с поцелуем.
И, видимо, Антону тоже. Потому что он не стал его мучить, как любил обычно делать. Просто снова навис над ним, протягивая руку к подушке, под которой было все необходимое, и уже через несколько минут умещался между разведенными ногами Миши, входя в него, уже подготовленного, практически на всю длину, останавливаясь лишь на пару мгновений.
А потом снова были дикие поцелуи, словно они не виделись целый век, укусы до соленого привкуса крови и таких красных губ, что завтра точно всем будет ясно, чем ты занимался накануне. И вместе с этим почти нежные прикосновения рук к телу, легкие, больше успокаивающее, чем возбуждающие. И ритмичные, быстрые толчки, от которых выгибались в спине и стонали в рты друг друга оба. И напоследок совсем уж громкий сдвоенный стон, несколько царапин от коротких ногтей у одного на плечах и следы от пальцев, которые вскоре станут слабыми, едва видимыми синяками на бедрах у другого.
А потом они просто лежали, словно прилипнув друг к другу. Антон перебирал отросшие волосы на голове у Мишки и смотрел на него с такой нежностью, будто бы у них только что был самый первый секс. Тогда Фирсов тоже долго гладил его по голове и никак не мог привыкнуть, что они действительно вместе. Дело было на старой квартире, ранее снимаемой им. Они оба себя вели сначала очень неловко. У Антона уже год не было тогда вообще никаких отношений, случайный секс с каким-то парнем из клуба, имени которого он не запомнил даже, был не в счет. У Мишки это вообще был третий по счету опыт, и он дико стеснялся, хоть и старался этого не показать. И как-то все было очень странно поначалу. Словно им было лет по шестнадцать, и они оба девственники, не знающие, что делать.
Но потом, уже после секса, сцена была примерно такая же. Антон гладил его, скользил пальцами по всему тело, очерчивал контур лица, губ, носа, ключиц, лопаток и молчал. Мишка тоже молчал. Но молчание это было как раз комфортное. Им не нужны были слова.
Как и сейчас. Они просто лежали и смотрели друг на друга. И в какой-то момент темная комната начала постепенно светлеть, а глаза слипаться.
- А кто такой Рено? – спросил неожиданно Мишка.
Что? – чуть удивленно откликнулся Фирсов.
- Рено. Ты пел в песне, - нет, он не ревновал. Ему просто было интересно, кому посвящал песню Антон когда-то. Все-таки между ними было сейчас безоговорочное доверие, нарушить которое было невозможно никому извне.
- А, - Фирсов чуть улыбнулся, словно припоминая. – Считай, что первая любовь. Первая осознанная любовь. Но у нас так ничего и не вышло. Мы даже не целовались. Он был слишком крутым и натуралом, а я считал его почти идеальным… Потом он уехал и я его никогда больше не видел, но вот тогда он меня сильно вдохновлял.
- А я тебя когда-нибудь вдохновлял?
Антон улыбнулся:
- Да. Но я так и не написал ни одного текста на бумаге и музыки тоже. Я же прекратил уже…
- Мне было бы интересно послушать. У тебя действительно потрясающая энергетика и голос, я не мог оторвать от тебя взгляда. Просто завораживает, - кажется, Мишка впервые говорил настолько откровенно о своих чувствах к чему-то.
Они снова замолчали. Фирсов не считал нужным ответить «спасибо», было и так видно, что ему приятно.
- Не иди сегодня на учебу, - Антон иногда просил об этом, но чаще получал отказ, потому что для Мишки очень много значила учеба. Он не был ботаником, не ставил себе цели быть лучшим, но знал, каких трудов стоило впихнуть его в университет. Но сейчас он просто кивнул и улыбнулся.
- Хорошо. Давай спать?
И впервые за последние несколько недель он действительно спал нормально, ему ничего не снилось и лишь сквозь сон слышалось спокойное дыхание любовника и чувствовалась его рука у себя на поясе, а собственной ладонью, которой он касался груди Антона, ощущалось тепло его тела.
Они редко спали в обнимку именно так. Обычно просто кто-то из них отворачивался, а второй привычно перекидывал руку через талию любовника и утыкался носом ему в шею. Но сейчас хотелось так, чтобы чувствовать друг друга полностью, сплетаться ногами где-то под накинутым одеялом и чувствовать на собственной коже чужое дыхание.
Следующие дни протекали более спокойно. Вообще как-то все более-менее устаканилось. Правда, плохо спать Мишка продолжал, но все упорно отказывался от какой-либо помощи: профессиональной или просто помощи от Антона. Он просыпался ночью от того, что его будил Фирсов, успокаивался и засыпал в его объятиях снова.
Через месяц Антон не выдержал, но тему поднимать не стал. Он просто зашел в гости к Светлане Григорьевне. Она была дома, впрочем, как обычно. Бабушка Мишки, несмотря на свой возраст, продолжала работать, но на дому. Она была в свое время завидным бухгалтером, потому ей и сейчас доверяли, несмотря на выход на пенсию.
Светлана Григорьевна крайне удивилась, увидев на пороге своей квартиры Антона, но внутрь, конечно, пропустила. Она неплохо относилась к парню – он постоянно помогал на даче и искренне беспокоился за Мишку, которого сама женщина больше всего на свете любила с самого рождения. Неудивительно – он был и остался ее единственным внуком, правда, неожиданно выросшим и уехавшим жить отдельно, что в свое время сильно изумило Светлану Сергеевну.
- Чай будешь? Или что-нибудь посущественнее? – спросила она, кивая в сторону кухни, куда разувшийся и снявший пальто Антон и проследовал.
- Да, было бы очень кстати. Я только с работы, - он улыбнулся, присев на резной табурет. В былые года ныне покойный муж Светланы Сергеевны собирал антикварную мебель, и теперь ею была обставлена вся квартира, добавляя ей немного мрачности, но также и солидности. – Вам помочь?
- Сиди уж, - отмахнулась женщина. – Что случилось? – она была на редкость проницательной и понимала, что Фирсов просто так бы не зашел. Обязательно что-то случилось. Но, судя по его лицу, не слишком плохое, иначе он не был бы спокоен.
- Дело в Мишке…
- Да уж понятно, что не в тебе, - усмехнулась Светлана Григорьевна. – Что с ним? Он мне не звонил уже пару дней. Ничего серьезного?
- Даже не знаю, - Антон вздохнул. – Понимаете, он плохо спит. Действительно плохо. Каждую ночь мне приходиться его будить, потому что ему снятся кошмары. Иногда не один раз. Что именно снится, он не говорит, но я подозреваю, что дело в той аварии? – он видел, как хозяйка квартиры поджала губы, но пока слушала. – В прошлом подобного не случалось?
Светлана Григорьевна отставила тарелку, в которую собиралась налить суп, в сторону и задумчиво глянула на гостя.
- Если честно, я не могу сказать тебе точно, - проговорила она. – Может, и снились. Он очень тяжело переживал все случившееся, я тебе говорила. Но Миша всегда был очень замкнутым. Если его обижали в школе, он никогда не говорил ничего. Нам рассказывала классная руководительница. Если у него были какие-то неприятности с учебой, то он тоже об этом никогда не говорил. Сидел дольше над уроками и даже не заикался о репетиторах или помощи в объяснении какого-нибудь материала. У нас с ним разные комнаты были, а я тогда принимала успокоительное. Оно давало эффект снотворного, и если он и просыпался ночью, то я этого не слышала. В любом случае, ему нужно обратиться к психиатру…
- Психологу, - поправил ее Антон.
- Нет, - покачала головой Светлана Григорьевна.- Именно к психиатру. Психолог тут не поможет. Он же не врач, а Мише явно нужна помощь специалиста. И, думаю, успокоительное. Но его нельзя просто взять и пойти купить в аптеке, какое хочешь. Нужно консультироваться.
- Я-то это понимаю, - вздохнул Фирсов. – Я и советовал ему, пытался направить. Но он сразу еще больше отгораживается. Знаете же, как это бывает, - женщина кивнула. – Поэтому… Может, вы с ним поговорите?
- Не думаю, что он послушает меня. Он всегда был слишком самостоятельным, чтобы кого-то слушать. И, признаться, чаще его действия и решения были взрослыми.
- Тогда что можно сделать? Это же не может продолжаться, пока он внезапно сам по себе не успокоится?
- Попробуй поговорить с ним еще раз, - а что она могла еще сказать? Светлана Григорьевна хорошо знала внука и понимала, что тот, если не захочет пойти к врачу, то не пойдет. Он вообще терпеть не мог врачей, а уж после аварии так совсем их возненавидел. Не силой же его туда тянуть.
Да и Антон считал, что Чижиков должен пойти на лечение добровольно, без чьих-то пинков, но как это сделать не представлял.
Так ни с чем он и ушел, отправившись на очередную ночную репетицию. Репетиции вообще нравились ему все больше и больше. Он вспоминал свои старые песни, ловил вдохновение и начинал писать новые. Ночами просиживал с гитарой на кухне, перебирал струны, писал музыку и снова тексты. Их было много, но еще ни один не стал полноценной песней, которую можно было предоставить «Релакс Стори».
Кстати, название Антон вынуждал парней сменить. Но те стояли на своем. Кажется, они просто слишком привыкли к нему, чтобы менять, потому и держались. Фирсову оно по прежнему казалось глупым и совершенно неподходящим для тех композиций, которые он начал исполнять. Никакого релакса в его исполнении не было. Релакс – это классика. Правда, никакого другого названия он придумать не мог. В голову ничего не шло совершенно.
Но об этом он сейчас думал в последнюю очередь. Главной его проблемой сейчас являлся Мишка, никогда не спавший, когда он уходил на репетицию. Это Антон знал, потому что по приходу домой он видел читающего или сидящего за компьютером любовника в дневной одежде. На вопросы, почему он не ложился, Чижиков отвечал, что просто не хотел, а потом с тенями под глазами и чуть более бледный, чем обычно, плелся на занятия без своего повседневного энтузиазма якобы лучшего студента на курсе, что, конечно, было не правдой.
Фирсов предлагал ему пойти с ним на репетицию, но Мишка отмахивался и говорил, что он будет только мешать. На что Антон убеждал его, что ничего страшного – Вовчик, басист, водит свою девушку почти на каждую, да и у Славика, барабанщика, частенько появлялся кто-то из знакомых. Но Чижиков все равно отрицательно качал головой и оставался дома…
- Эй, чего задумался? – Ромка кинул в него бутылкой воды, которую Антон едва успел поймать. Если б не поймал, то она обязательно попала бы в студийный микрофон, а это слишком дорогое удовольствие.
- Да так, - махнул рукой Фирсов. – Не кидайся вещами, когда мы находимся среди дорогущей техники. Ты не миллионер, чтоб за все платить.
- А ты не спи. У нас не так много времени. Мне завтра в универ надо не проспать, - скривился Ромка. – Это ты у нас к обеду на работу ходишь.
- Ну, я ж не первокурсник, которому нельзя прогуливать, потому что папочка тогда запретит репетировать в студии и отберет гитару, - он кивнул на «гибсон» в руках у Ромки. Тот снова состроил рожу и отвернулся.
Это были не злые приколы, даже необидные, просто они так разряжали атмосферу, когда совсем уж уставали и клонило в сон.
- Кстати, у нас в выходные есть место для выступления. Хотите выступить в «Тумане»? – новость следовало сказать в самом начале, но за мыслями о Мишке Антон как-то и забыл, если честно.
Он действительно считал, что им стоит выступить. Они были достаточно подготовлены, парни слаженно играли, и у них было несколько уже готовых песен за этот месяц репетиций, что удивительно. В том же «Парадоксе» они, насколько помнил Фирсов, таких результатов не достигали. У них вообще всего было несколько песен, которые они гоняли из раза в раз, и которые всех вполне устраивали – под них можно было подрыгаться, поорать и сделать рокерскую козу, которая была все еще в моде в то время.
В «Релакс Стори» как-то они все дополняли друг друга. Антону стоило принести и предложить новый текст, который нравился абсолютно всем – вкусы и взгляды у них тоже удивительно совпадали, - и наиграть мелодию, которая казалась ему подходящей, как через пару дней у них уже была почти готовая музыка. Иногда Фирсову даже казалось, что все идет слишком гладко. Ну не бывает так! Неделя и новая песня у целого состава, который от нее просто откровенно тащится и подпевает во время исполнения. Но нет…
И все это так затягивало, с новой силой, сильнее, чем в семнадцать лет. И Фирсову становилось немного не по себе – он настолько? окунался с головой в новое старое увлечение, что забывал обо всем остальном. А ведь сейчас это было просто хобби, не целью, не желанием стать знаменитым. Просто хобби, которому можно было посвящать пару ночей в неделю.
И вместе с этим, он сам себе не верил, когда говорил тому же Мишке, что скоро у него все пойдет на спад – наоборот, он все больше и больше погружался во все это и боялся, что увлечется слишком сильно.
- Так что? Будем выступать? Забивать нам место? – повторил вопрос Антон.
- Да, - переглянувшись с ребятами, кивнул Ромка. – Почему нет? Уверен, мы порвем всех.
- Не будь так уверен, - остановил его Фирсов. – Это суббота. В этот вечер выступают «Кристалл». Вот они всегда всех рвут. И, честно сказать, они реально классные. Жаль, что у них не достаточно песен, чтобы занять весь вечер. Так бы я их пропустил с удовольствием на полный концерт.
- Ты сейчас говоришь, как наш солист или менеджер «Тумана»? – уточнил Славик.
- Как человек, разбирающийся в музыке, - отбил подачу Антон. – Ладно. Мы продолжаем или расходимся?
- У кого-нибудь остались еще силы? – выгнул тонкие брови Роман. – Нет, давайте до четверга. Кстати, Антон, я к тебе вечером заскочу. Обсудим тогда, что будем играть в твоем «Тумане», ок?
- Ок, - кивнул Фирсов, убирая свою гитару в чехол. – Тогда всем до четверга, тебе до вечера.
Ромка махнул рукой, так как был занят своим «гибсоном», дороже которого у него, кажется, был только отличный солист и группа в целом.
У Романа вообще было довольно странное отношение к Антону. Настолько странное, что его замечал даже сам Фирсов. Нет, он не считал Ромку влюбленным в себя – парень был абсолютно натуральным, у него, кажется, даже девушка была. И не одна, если судить по «солнышкам» и «зайкам», которые неслись в трубку звонящим – лучшее обращение, когда боишься перепутать имена.
Но все равно время от времени Фирсов замечал на себе какие-то странные взгляды, исходящие от гитариста. И не мог понять их смысла. Они не были обожающими или укоряющими, они были просто странными. Подобных Антон не получал ни от кого.
Дома Антон застал уже привычно не спящего Чижикова. Тот сидел на кухне и пил кофе, дописывая что-то в своих конспектах. Интересно, ему от этого больше спать не хотелось? Фирсов бы точно моментально уснул.
- Не надоело себя мучить? – спросил он, входя на кухню. Мишка уже обернулся, услышав, как вошел его любовник, и сейчас хмуро на него смотрел. – Мы бы могли хотя бы попытаться решить твою проблему, если бы ты перестал упрямиться.
- Не в этом дело. У меня не дописанный… - начал было Чижиков, но Антон его моментально прервал. Он уже давно откладывал этот разговор, и сейчас не был намерен останавливаться. Ну хватит уже им обоим мучиться. Вон, у Мишки глаза от недосыпа красные, а ему снова к первой паре вроде.
- Послушай меня, - Фирсов не стал садиться за стол, просто выдвинул табуретку на середину кухни, поставил ее напротив Миши, и лишь потом сел на нее. – Я понимаю, что тебе не хочется рассказывать о каких-то своих проблемах, ты, наверное, считаешь, что этим показываешь слабость или как-то напрягаешь меня. Это не так. Но я не стану тебя переубеждать, потому что это бесполезно. Я просто хочу тебе сказать, что пойти к врачу – это нормально. Ты его не напрягаешь, это его работа. И тогда мы будем точно знать, что с тобой происходит и как от этого избавиться. Ты же не можешь всю жизнь не спать или просыпаться в холодном поту от очередного кошмара. И… В твоем возрасте ночные кошмары - действительно ненормально, как я считаю.
Чижиков смотрел на него и его лицо все больше каменело. По нему было видно, что он не хочет что-то слышать на этот счет, не хочет идти к врачу, не хочет, чтобы вообще кто-то обращал на это внимание. Он хотел упорно делать вид, что всех все устраивает и не надо к нему такого внимания, тем более, медицинского.
- Все в порядке, - наконец, произнес он. Голос был слишком напряженным, чтобы можно было считать, что все действительно в порядке. – У меня уже было так, после смерти родителей. И все прошло само.
Это было уже хоть что-то. Хоть какая-то информация. Скорее всего, Мишка решил, что ему просто проще будет рассказать о прошлом, чем в настоящем воевать с Антоном. Но тот так не считал, потому хмурился сейчас еще сильнее.
- И снова вернулось. Кто знает, может, в этот раз оно вернулось насовсем? А если нет, то где гарантии, что не повторится вновь?
- Если я тебе мешаю спать, то…
- Не переворачивай все с ног на голову, - болезненно поморщился Фирсов. – Я говорю не о том, что ты мне мешаешь спать, а о том, что это мешает спать тебе. Чувствуешь разницу?
- Мне это не мешает, - отрезал Мишка. – Прости, мне надо заниматься.
- Иди поспи хотя бы пару часов, - Антон понял, что и в этот раз ему не пробиться сквозь железобетонную стену Чижикова, выстроенную еще, кажется, при рождении. Он не понимал, почему тот упрямится, почему не хочет принимать хоть каких-то мер для устранения своей же проблемы. Это было так одновременно похоже и не похоже на него, что Антон уже и сам начинал путаться. Но одно он знал наверняка – ему определенно точно нужно уговорить любовника на поход к специалисту.
- Я не пойду, мне, правда, нужно доделать несколько вещей, - покачал головой Миша, склоняясь над тетрадью.
- На тебя не похоже, чтобы ты не успевал что-то делать до такой степени, чтобы сидеть над этим до утра, - заметил Антон.
- Днем дела были просто…
- Какие? – Фирсов, уже, было, ушедший с кухни, обернулся и несколько удивленно глянул на любовника – у того все дела заключались в университете. Больше никаких увлечений у Мишки, кроме чтения всевозможной литературы, не было. Да и не слишком компанейским человеком он был, чтобы его можно было посреди недели вытащить куда-то одногруппникам и прочим знакомым, коих практически не было.
- Надо было съездить к одному знакомому, - уклончиво ответил Миша, склоняясь над столом еще сильнее. И по этой позе Фирсов окончательно понял, что распространяться на эту тему Чижиков не хочет. И тут хоть кол на голове теши – если парень решил для себя что-то, в данном случае не рассказывать про то, куда и зачем ездил, то его даже под пытками не расколешь.
- Ладно, - передернул плечами Антон. – Спокойной ночи. Точнее, уж доброго утра.
- Угу, - откликнулся Мишка.
Если бы Фирсов не был уверен в Мишке, то он бы, может, и начал ревновать к… Да хоть к кому-нибудь. Но уверенность в их отношениях и уж тем более в верности Чижикова была непоколебимой. И не надуманной. Все же Мишка был не из тех людей, кто стал бы изменять – не в его характере, он бы просто расстался, сказал все как есть и ушел. Но не стал бы делать что-то за спиной, слишком уж прямым человеком был.
Конечно, когда Фирсов проснулся, Миши уже не было. Так что дальнейший заход разговора нужно было оставлять на вечер. Зато Ромка к нему явился, как и обещал. Пришел явно только с универа и с какой-то очередной девчонкой. Или это была одна и та же, просто постоянно меняющая цвет волос? Причем, на какие-то слишком яркие оттенки. Девочка явно любила трэш и пугать людей кислотными волосами.
- Привет, - Антон сел к ним за столик, где оба пили пиво. Точнее, Роман, кажется, вообще не притрагивался к своей бутылке. По крайне мере на запотевшем стекле не было видно его отпечатков, зато его спутница постоянно хватала бутылку своими бледными пальчиками с ногтями, выкрашенными в ядерно-желтый цвет. Почти, как у цыпленка. Почему-то пришла именно эта ассоциация. Впрочем, Фирсов не стал акцентировать свое внимание на девушке и моментально переключился на Ромку.
- Что надумал-то? У нас неплохой репертуар. Но песни, по моим подсчетам, мы можем выбрать только две.
Роман важно кивнул. Это серьезное выражение лица так забавно смотрелось на его все еще детском лице, что Антон невольно фыркнул и тут же прикусил язык, чтобы не прокомментировать увиденное.
- У меня тогда есть два предложения. Возьмем ту, что последней сделали. Ее немного доработать надо, но, мне кажется, она будет очень в тему…
- В тему чего? – выгнул брови Фирсов.
- В тему здешней публики.
- Оу, - чуть насмешливо выдал Антон. Он как-то не слишком знал приоритеты «здешний публики», ибо они всегда менялись в зависимости от того, кто выступал. Но комментировать снова не стал.
- И… Мне нравится «Я вероломен, а ты жесток». Пусть она несколько нестандртана из-за обращения к…
- Я понял, - кивнул Антон.
- Но она…
- И это я понял, - снова кивок. Да, Роман, несмотря на свою забавность, умел делать свое дело и разбирался в тех вещах, в которых могли разбираться далеко не все даже профессиональные музыканты. – Хорошо. Тогда берем их?
- Да, - теперь кивал уже Ромка, наконец, беря бутылку в руки и делая глоток.
- Антох! – крикнули откуда-то со стороны барной стойки. Фирсов обернулся и увидел Лешку. – Иди сюда!
- Так, - Антон поднялся, понимая, что пора возвращаться к своим прямым рабочим обязанностям. – Я пошел, раз мы договорились с чем выступаем. Все остальное я решу. Так что до четверга. Будут вопросы, звони.
- Уж позвоню, - улыбнулся Роман, снова смотря на него тем самым странным взглядом. Но потом отвернулся и направил все свое внимание на девушку-попугая.
Время до выходных пролетело неожиданно быстро. И практически все это время, начиная с четверга, Антон провел на репетициях. Не то чтобы они нервничали, но педантично подгоняли все, что можно. И если раньше они заканчивали часа в четыре ночи, то сейчас - около семи утра. Конечно, никто не высыпался, но результат того стоил. Им еще повезло, что на этой неделе в это время в студии никого не было.
Но факт оставался фактом – к субботе они были готовы.
Правда, с Мишкой дела обстояли похуже. Если Антон ходил в приподнятом настроении от предстоящего выступления – еще бы, он не выступал целую кучу времени, и сейчас был в каком-то предвкушении, хотя сам не ожидал от себя подобного, - то Чижиков был мрачен. Антон считал, что это из-за недосыпа. Все-таки парень почти не спал. Фирсов уже прекрасно понимал, что когда он сам отсутствует дома, Миша не спит совсем. Пытается не спать, потому что один раз по возвращению Антон застал его спящим прямо на столе лицом в тетради.
Разговор об этом он не поднимал, так как видел, что Чижиков и так огрызается почти на каждое слово, смотрит с неприязнью на гитару и больше не спрашивает про репетиции. Правда, в субботу утром все равно даже голос повысил, чего никогда до этого не делал. Причем, началось все с какой-то чуши.
Вернувшийся с очередной репетиции Антон поставил, как обычно, свою гитару, которую все равно носил каждый раз в студию, несмотря на присутствующее там оборудование, и пошел в ванную принять душ. Через две минуты он оттуда вылетел уже раздетым, услышав грохот в коридоре.
Гитара уже не стояла, а лежала, а Мишка, шедший из комнаты на кухню, прыгал на одной ноге и сквозь зубы матерился. И мало того, что никогда до этого Антон не слышал, чтобы любовник сильно увлекался нецензурной бранью, так еще он сильно сомневался в том, что его гитара – та гитара, которую он хранил со школы в целости и сохранности, - осталась в первоначальном состоянии. Грохот был слишком сильным. Конечно, первым делом он бросился к чехлу и распаковал инструмент, и тут же сам выругался. По грифу пошла трещина, а несколько струн лопнули.
- Твою мать, Миша! – не смог сдержаться Фирсов. – Неужели так сложно смотреть под ноги?! – гитара была ему слишком дорога, чтобы он мог спокойно отреагировать на ее «увечья».
- Неужели так сложно не ставить мне ее под ноги? – не остался в долгу Чижиков. Он потирал ушибленную голень и так же возмущенно глядел на любовника.
- Спать надо, тогда будешь видеть, что у тебя под ногами стоит, - не удержался от колючки Антон, продолжая осматривать инструмент на предмет увечий.
Мишка хотел что-то ответить, даже рот открыл, а потом закрыл и, резко развернувшись, ушел обратно в комнату. Через две минуты он так же, не говоря ни слова, оделся и вышел из квартиры вместе с сумкой, с которой ходил в университет. И пусть Антон знал, что ему до занятий еще пара часов, но бежать за ним не стал. Сам виноват.
До вечера они так и не созвонились. Фирсову было не до этого – он крутился в клубе, ибо в субботу всегда дел было больше, а тут еще и собственное выступление. Мишка же, скорее всего, обиделся. Так по-настоящему, как никогда не обижался до этого. И за что? За то, что сам не спит, сам под ноги не смотрит? Фирсов был полностью уверен в своей правоте. Он-то всегда гитару ставил на то же место, и до этого никаких проблем не было.
Вообще, он неожиданно понял, что нервничает. Именно из-за выступления. Вроде бы, и выступал уже раньше, и принимали его всегда «на ура», а тут словно впервые на сцену выходит. Да еще и перед толпой в несколько тысяч человек, а не в полторы сотни. И то хорошо, если столько наберется. Впрочем, по выходным бывало и больше. Еще и Мишка постоянно в голове крутился со своей обидой. И пусть Антон нисколько не винил себя, все равно что-то грызло изнутри. И когда он уже собрался позвонить ему, чтобы спросить, будет ли тот на их выступлении, его отвлек Ромка с разными вопросами по поводу оборудования. Тот неожиданно забеспокоился об этом только сейчас, и ели бы Антон не был в таком нервозном состоянии, он бы обязательно удивился – потому что с дотошностью Ромки, парень обязательно поинтересовался об этом ранее.
Перед самым выступлением Фирсов старался не курить, хотя неимоверно хотелось. Но он знал, что тогда голос в конец охрипнет, и он не потянет ни одной ноты – у него всегда так было, ему и волнения хватало. Но курить безумно хотелось, потому он и сделал пару затяжек у Славика, которому курить можно было сколько душе угодно – все равно в микрофон даже слова не говорить, в отличие от того же Романа, являющегося не только гитаристом, но и бэк-вокалистом.
На самой сцене, когда они вышли на нее и Антон встал возле микрофонной стойки, он вгляделся в зал и глубоко вздохнул, пользуясь тем, что микрофон еще не включался. В зале было темно и слышался явственный гул от перешептываний – все знали Антона, как менеджера, но не как одного из выступающих. И всем было интересно. Даже Леха перестал протирать стаканы или саму барную стойку, чем занимался, кажется, круглосуточно, и с интересом смотрел на то, что будет сейчас происходить.
Протянув руку к микрофону, Антон включил его и, медленно еще раз вздохнув, начал говорить. Ему казалось, что надо поприветствовать всех и объяснить, почему он внезапно оказался на сцене. Да еще и не в том виде, как обычно – не в пуловере и джинсах, а просторной черной рубашке с парой расстегнутых пуговиц сверху и тоже джинсах, но с искусственными потертостями. В общем, в образе.
- Добрый вечер, - сейчас он себе напомнил того «конферансье» из «Колесницы», но ничего не мог поделать. – Рады видеть вас всех в «Тумане». Как вы знаете, я не совсем музыкант тут. Но сегодня хочу вам представить группу «Релакс Стори», с которой мне посчастливилось познакомиться и сделать несколько хороших композиций. В общем, мы вас не разочаруем, - закончил на самоуверенной ноте Антон, но зал отреагировал, как он и предполагал – послышались аплодисменты, постепенно набирающие обороты. И Ромка сделал верный шаг, начиная играть, улавливая нужную атмосферу.
Первую песню они сыграли так, как надо – зажигательно настолько, что даже зал, не знающий слова, на втором припеве уже подпевал нестройными голосами, которые заглушала музыка из колонок. И Антон не мог сдерживать улыбки в голосе, заканчивая петь.
Вторая песня была сложнее в исполнении для него. Хотя бы тем, что она была, как выразился Ромка, нестандартной. Он, крикнув залу что-то неразборчивое в микрофон, взял его покрепче и внезапно поймал на себе знакомый взгляд, а после, когда вроде бы как он должен был уже дать знак Роману начинать, ибо вступительные аккорды были снова его, вместо этого пытался рассмотреть в темном зале, в котором практически невозможно было различить лиц из-за направленного на сцену света, обладателя того взгляда.
Мишка стоял на лестнице, ведущей к его кабинету. Всего три ступеньки, но он был выше остальных, и оттого его можно было разглядеть. Он был одет так же, как и утром, и на его лице практически ничего не выражалось, кроме того, что он готов был слушать, но, видимо, до сих пор не знал, как к этому отнестись.
И Фирсов кивнул Роме, изумляющемуся столь долгой задержке, чтобы тот начинал. Роман все еще удивленно на него взглянул, но решил выяснить все потом. Или не выяснять совсем. В конце концов, заминка была лишь для них длительной. Остальные вряд ли ее заметили.
Антон снова взял микрофон крепче, вцепился в него так, что костяшки пальцев побелели, но взгляда от Мишки он не отводил. Он хотел, чтобы ему понравилось так, как и месяц назад на кухне, когда он спел ему впервые. И сейчас он пел словно только ему, хотя слова песни были совсем не теми, которые хотел бы адресовать любовнику Фирсов.
- Я вероломен, а ты жесток.
Я изменяю, а ты мне мстишь.
Мы повторяем тот же урок:
Я позову тебя, ты молчишь, - пропел все равно хрипловатым голосом Антон. Он старался, чтобы голос не дрожал, но тот все равно в конце куплета сорвался. Хорошо, что Славик это понял и начал свою партию на долю секунды раньше, чем надо было, оттого и сорванность голоса никто не заметил.
Антон не понимал, почему так нервничал. Да, они поссорились. Да, у них был сейчас несколько сложный период из-за несогласия с мнением друг друга. Но в остальном у них все было хорошо. А Фирсов словно чувствовал, что то, что происходит сейчас, очень важно. И то, что происходит не просто сейчас, а именно с е й ч а с, когда он на сцене, а Мишка в зале, все также стоит на верхней ступеньке, убрав руки в карманы классических темно-синих джинсов, все еще важнее. Фирсов не мог понять почему, но интуиция ему буквально кричала об этом, и игнорировать ее было нельзя. Потому, он, наверное, и старался так, будто пел в последний раз в своей жизни.
- Я безумен, а ты раним.
Я позабуду, а ты найдешь.
Нам с тобой быть совершенно одним:
Я – неискренность, ты – ложь.
Антон снова сумел поймать взгляд Чижикова и теперь установить зрительный контакт, не исчезающий до конца. Нет, он не пел ему. Все-таки не ему. Он просто пел, вкладывая себя в песню, но не так, как вкладывал бы, напиши он песню Мише. Можно было бы, конечно, сказать, что Фирсов просто пел, но он не умел п р о с т о петь. Он пел всегда отдавая себя до конца, с каждым звуком, вылетающим изо рта, он хотел донести до каждого, кто его слышал то, что он чувствовал, когда писал эту песню, когда исполняет ее, когда слышит ее в своей голове.
И у него это получалось. Зал слушал и слышал. Может, он не понимал о чем именно эта песня, о чем именно хочет сказать Антон, но он чувствовал это. Практически у всех бежали проклятые мурашки вдоль позвоночника, а Мишка снова боялся даже мигнуть, чтобы не разорвать этот контакт. Он понимал, вот он действительно понимал, что песня посвящена не ему и что их взгляды значат сейчас совсем другое. Но все равно не мог не принять в себя этой бешеной волны энергетики, которую распускал по всему помещению Антон.
- Я растворяю, а ты творишь.
Я теряю, а ты поймаешь.
Что скрывает над нами тишь?
Я не знаю… А ты знаешь?
Через несколько секунд музыка смолкла. Оваций не было. Даже одинокого хлопка не было. Присутствующие просто стояли и смотрели, пытаясь выйти словно из какого-то транса, в который смог погрузить их голос, чувства, исполнение не только Антона, но и всей группы – они работали слаженно, они хорошо улавливали друг друга, они чувствовали друг друга так, что страшно представить. И эта связь между ними всеми возникала только тогда, когда они брали в руки инструменты. Без них они были просто раздолбаями, не особо к чему-то стремящимися.
Они уже ушли со сцены, и только тогда зал просто оглушил их криками, восторженным свистом и таким шумом аплодисментов, будто тут было не полторы сотни человек, а вся тысяча. И это было настолько одновременно, что ребята, не ожидавшие такой бури, даже вздрогнули. Когда они сходили со сцены, они понимали, почему зал молчит, потому и не ожидали оваций, потому сейчас, вернувшись обратно, стояли посреди сцены, слышали, как им буквально рукоплещет зал и улыбались, как идиоты. Да уж, такого в «Колеснице» у них не было…
Антон почти сразу подлетел к Мишке, не обращая внимания на людей, намеревавшихся его выхватить и что-то спросить. Молниеносно ставшие фанатами, они хотели знать, почему Фирсов не выступал раньше, почему о «Релакс Стори» никто не слышал. Почему, почему, почему. Все это новоявленный солист оставил остальным, а сам он хотел знать мнение всего только одного человека. Но, подойдя к Чижикову, он остановился, хотя до этого планировал заключить того в объятия, наплевав на народ. Он вообще не слишком уж и стеснялся своих отношений с мужским полом. Но он внезапно вспомнил, что они поругались. Как-то очень не вовремя вспомнил, что стало несколько неловко и он так и застыл, глядя на Мишку и быстро начиная раздумывать, что ему сделать или сказать.
Чижиков первый шаг сделал сам. Причем, в прямом смысле. Он шагнул к Антону, оказался почти вплотную и сказал ему на ухо, положив руки на плечи:
- Ты всех сделал тут. Всех вместе взятых. Я видел, как некоторые даже плакали.
Фирсов улыбнулся. Улыбнулся так спокойно и облегченно, словно у него огромный камень с души свалился, и он теперь может дышать легко.
- Я знаю, - сказал он, обнимая теперь Антона. – Пошли ко мне в кабинет.
- А как же рукоплещущая публика?
- Пусть вся слава достается Ромке. Все же из-за его упрямства я сегодня здесь не просто менеджер.
В кабинете они долго целовались, и хорошо, что на столе у Антона сейчас не было никаких важных документов, которые они бы обязательно смяли руками или телами. Нет, сексом никто не занимался – им хватало просто жарких поцелуев, скользящих рук по одежде, под ней, задиравших и сминавших ее. До тех пор, пока Мишка не опустился на колени и не расстегнул ширинку на джинсах у любовника. Тот не стал возражать, сразу же вплетая в волосы Чижикова пальцы и опираясь бедрами на стол, принимая более устойчивое положение.
Рот у Мишки всегда был теплый, нежный, а движения какие-то трепетные и легкие, почти незаметные, но от которых все дело пробивала дрожь, а по коже бежали мурашки не просто табунами, а целыми ордами. Причем, без перерыва. Можно было стонать, потому что выступающая сейчас группа своим ором заглушала все пространство, и даже в кабинете Антон почти не слышал того, как сам же и стонет, подаваясь в горячий рот бедрами. Чижиков не спешил. Он всегда был словно специально медлителен, всегда доводил до грани и держал на ней так долго, что хотелось его отодвинуть и закончить рукой, но тогда бы он лишился удовольствия наблюдать за порозовевшим от усердия лицом, таким довольным, будто парень не минет сейчас делает, а ест варенье. И Антон держался, держался до последнего, даже старался не надавливать рукой на голову, чтобы навязать свой ритм. Он знал, что Мишке это не нравится, пусть он и не сопротивляется сильно.
А когда последним движением языка Мишка надавил на головку, Антон не выдержал и, в последний раз издав стон, заглушаемый надрывным голосом солиста «Амнезии», сцепил пальцы в волосах Чижикова, не давая тому отстраниться, словно в качестве мести за мучительное наслаждение. Тот и не сопротивлялся. Всего в пару привычных больших глотков принял месть любовника и встал с колен, продолжая улыбаться.
- Ты заслужил, - произнес он.
- О да, я заслужил, - хрипловато подтвердил Антон, расслабленно откидываясь сильнее на стол.
- Я куплю тебе гитару.
- У тебя нет денег. Забей. Я и на той смогу играть, струны только поменяю. С зарплаты куплю…
- Нет, я ее разбил, я и куплю. Не переживай, я найду деньги. У меня зарплата скоро, - Чижиков прислонился к Антону, обвивая его талию руками и опуская голову так, чтобы упереться лбом в плечо. – Простишь меня?
- За что?
- За то, что гитару разбил…
- Я же сказал, забей.
- И за то, что к врачу не хочу идти.
Рука Фирсова, перебирающая волосы Мишки застыла, но всего на секунду. Не хотелось сейчас портить момент единения наставлениями, пусть и верными.
- Это твой выбор, - сказал он, продолжая гладить его по голове.
- Просто… Вдруг меня положат в какой-нибудь диспансер и скажут, что я опасен для общества? – у Чижикова явно был момент откровения. То ли он вдохновился исполнением песни любовника, то ли просто обдумал это днем и решил говорить начистоту.
- Не положат. У тебя просто проблемы со сном, а не с нервной системой и головой.
- Может, и с головой. У меня же было сотрясение.
- Ты параноишь, - чуть поджал губы Антон. Разговор явно заходил немного не туда, но снова – хотя бы что-то. И все равно… Это не совсем то, что он хотел бы сейчас обсуждать – после успешного выступления, после обалденного минета, после всех эмоций, что он испытал за последние полчаса… Не тянуло на такие серьезные разговоры, несмотря на то, что это было важно. Несмотря даже на то, к чему шел последние недели сам Фирсов. – Давай завтра об этом поговорим, ладно? С утра. На свежую голову.
Мишка молчал, так и продолжал стоять, не двигаясь и словно прислушиваясь к движению руки у себя в волосах.
- Хорошо, - согласился он.
Но завтра они не стали заводить этот разговор. Ранним утром Чижиков куда-то ушел, оставив записку спящему любовнику, а вернулся только к вечеру, не сказав, где был. Антон неожиданно почувствовал, что его это напрягает. С одной стороны, ему было бы проще, скажи ему Миша, что был в библиотеке, с другой, он не хотел, чтобы ему врали. Но и просто молчание его раздражало. Не хотелось лезть с вопросами, тем более, Чижиков закопался в свои конспекты с таким энтузиазмом, что выражение его лица говорило только об одном: не трогай меня. Конечно, впереди была сессия. Конечно, не через пару недель, а чуть больше, чем через месяц, но для Мишки это уже был сезон подготовки.
В конечном итоге, они так ни о чем и не поговорили, так как Антона срочно вызвали на работу, хотя у него был законный выходной, а когда он пришел, любовник вопреки всему спал. И вот это напрягло еще больше, потому что Фирсов знал, что тот никогда не ложится спать раньше его прихода. Даже когда у него не было этих проблем со сном, он всегда ждал его. Своеобразная традиция.
- Ты вчера уснул, не дождавшись меня, - в свой второй выходной Антон не поленился встать утром, чтобы поймать Чижикова до занятий и расспросить, в чем же дело. – И ночью не просыпался.
- Наверное, организм и мой мозг сдались и решили меня не мучить, - сдержанно улыбнулся тот, допивая кофе одним глотков и вставая из-за стола. – Мне пора. До вече…
- Стой, - оборвал его Антон, схватив за запястье и разворачивая к себе. – В чем дело?
Миша посмотрел на него с таким искренним удивлением, что у Антона даже появилось сомнение. Может, он параноит уже? Но нет, Чижиков никогда не уходит от плана, от принятого им образа жизни, и без веской причины он бы не лег спать.
- Ты принял вчера снотворное? – спросил он в лоб. В этом не было ничего страшного, кроме того, что снотворное надо принимать после приема врача по рецепту. По крайне мере, тетка Антона, медсестра из городской больницы, когда-то упоминала об этом. Простой прийти в аптеку и попросить какое-нибудь снотворное рискованно для организма в целом, пусть его и продадут. И сейчас Антона сильно беспокоил этот вопрос.
- Нет, конечно. Чтобы принимать снотворное, надо консультироваться с врачом. А я к нему, как ты знаешь, не ходил, - поморщился Чижиков, освобождая свою руку.- Я просто устал вчера. И, кажется, надо радоваться, что мне ничего не снилось? Прости, мне пора, а то опоздаю. Пока.
- Пока, - эхом откликнулся Антон. Он сел на свое место и закурил. Что-то неприятно свербело внутри, что-то будто хотело ему сказать о чем-то, интуиция, никогда не подводившая, упорно пыталась достучаться до него, но Фирсов ничего не понимал. Просто было предчувствие чего-то не самого хорошего. Но Мишка говорил слишком уверенно, чтобы ему можно было не поверить. В конце концов, он никогда не лгал.
Чижиков и впрямь стал спать нормально. Сначала Антон продолжал волноваться. Он даже, переступив через собственные принципы, пока любовник спал, переворошил его вещи, надеясь найти таблетки. Но их не было. И Фирсов сильно сомневался в том, что Мишка их прячет вне квартиры и своих вещей.
Еще через неделю Антон окончательно успокоился, подумав, что в этот раз обошлось. И кошмары больше не посещают Чижикова. Но от похода к специалисту он все равно не отказался, надеясь убедить Мишу все же сходить. Хотя бы на всякий случай. Правда, пока об этом не заговаривал. Как-то времени почти не стало на разговоры.
После их выступления в «Тумане» стали появляться просьбы, чтобы они выступили еще и еще, и еще. И не только в «Тумане». И это определенно радовало, но только ночные репетиции безумно утомляли. Бросить работу менеджера Антон не мог – все же то, что они группа, которую просят выступать, не приносит дохода, а его оклад приносит. Да и все равно он считал, что все это просто увлечение. Горячо любимое увлечение. Из-за которого он почти не спал и превращался в Мишку, которого имел счастье видеть пару недель назад.
Дома же он сидел и сочинял песни, постоянно перебирая струны на новой гитаре, купленной-таки любовником. И, если бы Чижиков знал, что теперь все время будет посвящено инструменту, тетрадке в сорок восемь листов и студии «Оскар», от которой они не могли отказаться – она была профессиональной, в ней можно было репетировать с комфортом и бесплатно, что еще нужно для счастья, - то он бы не стал дарить гитару, а ту, старую, разбил бы совсем, как какой-нибудь волосатый безумный рокер схватил за гриф и разбил бы об пол. И это было удивительное чувство для него. Он никогда не был настолько щепетилен в вопросах внимания к себе. Но теперь понял, что ему элементарно не хватает легкого поцелуя в макушку, которым его периодически награждал Антон, идя в ванную или на кухню, или наоборот. Сейчас Фирсова занимало совсем не то. У него был прилив вдохновения и он этим пользовался.
Мишка, никогда до этого не живший с творческим человеком (точнее, он не знал, что Антон н а с т о л ь к о творческий), откровенно раздражался всем этим. И, если раньше он ходил хмурый от недостатка сна и отдыха, то сейчас - от недостатка общения с любовником, с которым жил в одной квартире.
Единственное, что его радовало так это отсутствие проблем со сном. Все-таки он и в этот раз победил раздражающий фактор всего парой сеансов успокоительного и снотворного в одном флаконе. Правда, сейчас он принимал эту смесь чаще, чем задумывал, но исключительно для собственного нервного спокойствия – ему хватало Антона, чтобы нервничать и переживать, пусть он этого и не показывал.
- Может, сходим куда-нибудь? – спросил он как-то за ужином. Раньше Фирсов старался приготовить ужин сам, сейчас они питались едой быстрого приготовления, сделанной на скорую руку.
- Прости. Некогда, - виновато глянул Антон на него. Он и правда чувствовал свою вину, но не мог бросить сейчас музыку или как-то уменьшить объем, который она стала занимать в его жизни. У них неожиданно пошли дела в гору. Их приглашали выступать в разные небольшие клубы, раскручивая по городу, и в будущем это светило даже небольшими, но деньгами. Антон просто не мог упустить шанс. Внезапно детская мечта, похороненная кучу времени назад, снова всплыла и не желала умирать.
- Ладно, - согласился Мишка.
- Мы выступаем в эту пятницу…
- Прости. Некогда слушать, - сказал Чижиков, поднимаясь. – У меня курсовая.
- Ты обиделся?
- Нет, - пожал плечами Миша. – Просто, правда, некогда.
- Обиделся, - уже утвердительно произнес Антон, вздыхая. А он, правда, не мог ничего поделать. И ему очень хотелось, чтобы Чижиков это понял. Но не знал, как донести. Не рассказывать же ему, что сейчас Антону музыка важна точно так же, как университет Мишке. Все равно не поймет и не оценит. Скажет еще, что университет хоть какие-то гарантии дает на светлое будущее, а выступление в клубах - нет. Он уже так говорил, не прямо так, но очень похоже. Просто потому, что ему надоело слышать вечное бренчание гитары.
Чижиков любил, как пел Антон, он был рад, что у него, наконец, появился шанс показать все свои таланты, но эгоизм и желание, чтобы и его поняли, были сильнее. Да и в музыке он почти ничего не смыслил до сих пор, потому и бренчание гитары на кухне в те редкие ночи, когда Фирсов не репетировал в студии, подбирание аккордов и тихий голос Антона, напевающий что-то неразборчивое, начинали неудержимо раздражать.
Но пока он старался молчать и сдерживать свое неудовольствие. Получалось, мягко говоря, не очень.
И, если честно, в первую очередь это раздражало самого Мишку. Он не стремился как-то выказать все свое недовольство, потому что понимал, что для Антона все происходящее действительно важно. А еще было какое-то чувство: то ли вины перед тем, что ему не нравится увлечение Антона, то ли, наоборот, Мишка корил себя за то, что любовника на репетицию отправил именно он. Не то чтобы сейчас он жалел, просто внутри него что-то свербело и говорило, что все эти концерты местного разлива ведут совсем не туда. Антон, конечно, расслабляется, но настолько, что, кажется, забывает о Чижикове.
Но Фирсов не забывал. Точнее, просто он постоянно по-разному расставлял приоритеты. И с каждой репетицией, с каждым выступлением на публике приоритет музыки все прочнее устанавливался, задвигая всегда первого в его жизни до этого Мишку чуть дальше. Но не настолько, чтобы не заметить его раздражительность и хмурость в последние недели. Но из-за одного хоть Антон успокоился — Мишка стал спать нормально. Не было этих несколько пугающих ерзаний в постели, дерганий конечностей и отстраненных ответов из-за желания уйти от разговора.
Но вот в остальном Чижиков поменялся. И теперь Антон не мог понять, почему парень стал таким мрачным. Он же постоянно приглашает его с собой, постоянно посвящает в курс дела и не игнорирует. Даже играя на гитаре по ночам на кухне, сочиняя очередную песню, которые неожиданно перестали писаться — запал не исчез, но стал гораздо более масштабным, - он старался делать это так, чтобы не разбудить любовника.
В общем, спустя полтора месяца, практически перед самым Новым годом наступил тот период непонимания, который они удачно обошли в свое время. Теперь он удачно их нагнал.
В новый год «Релакс-Стори», все еще не переименованные, теперь уже не только из-за настоятельных рекомендаций Антона, но из-за того, что их сейчас знали по этому абсурдному названию, все еще не нравившемуся Фирсову до зубовного скрежета, выступали в «Тумане» вместе с двумя другими группами, имевшими популярность там же. Это был довольно неплохой результат, как говорил ребятам сам Антон — выступающие вместе с ними группы были гораздо более «старыми» и местная публика их знала и любила. «Релакс Стори» заявили о себе всего пару месяцев назад, и потому для них было довольно большим шагом выступление в новогоднюю ночь.
И вот это уже Мишке совсем не понравилось, о чем он, наконец, заявил прямо.
Это было утро тридцатого декабря, когда Антон, радостно предвкушая следующие сутки, щелкал по кнопкам пульта, переключая каналы. Не то чтобы он хотел найти что-то особенное, ему было скучно - сейчас именно это и было главным мотивом бессмысленно проводить время у экрана телевизора. Его начальник — непосредственно управляющий «Тумана», в котором он работал, дал ему выходной из-за выступления, так как понимал, что им нужно подготовиться.
И все бы хорошо, но о подготовке никто не думал. То ли все они решили, что для них подобное уже не слишком надо, и репетиции проводились исключительно в удовольствие; то ли из-за того, что у них не было особо времени. Конечно, это только Антон бил сейчас баклуши, а остальные старательно досдавали зачеты и старались не вылететь из университетов.
- А как же твое обещание, что мы всегда будем отвечать Новый Год вместе? - спросил Мишка, заходя в комнату. Он только что вышел из ванной, но уже был одет в просторные штаны и такую же футболку. Видимо, считал, что серьезный разговор пойдет не в ту сторону, останься он в одном полотенце.
Антон отвел взгляд от телевизора, и сначала удивленно взглянул на него, а потом выражение лица поменялось на виноватое. Он действительно, еще в прошлом году, обещал, что теперь каждый год они будут вместе праздновать — в компании, вдвоем, да хоть с бабушкой Чижикова. Но вместе.
- Ты можешь пойти со мной в клуб... - как-то не слишком уверенно предложил он, осознавая, что такой выход из ситуации Мишке не слишком понравится.
- Спасибо, я откажусь, - скривился тот. - Твой «Туман» немного не то место, где мне хотелось бы отметить Новый год.
Мишка прошел к столу и открыл крышку ноутбука, всем своим видом показывая, что исход разговора его крайне не устраивает. И Антон это видел.
- Послушай, - он сел нормально. - Ты же сам говорил, что у меня должно быть хобби.
- Хобби — да, - не стал спорить Чижиков, щелкая мышкой и открывая браузер. - А ты превращаешь свое хобби в манию. Я говорил о том, что тебе нужно иногда уделять тому, что тебе нравится время, а не торчать сутками с гитарой дома или у себя в студии.
Чижиков и сам не верил, что решил-таки высказаться. Он не хотел говорить именно об этом. На это было много причин, но Новый год стал последней каплей в его чаше терпения, и все спокойствие и попытки проникнуться ситуацией улетучились моментально. Он мог понимать многое, терпеливо ждать (или, в последнее время, уже не ждать) Антона домой, но Новый год — это было слишком для него. Нет, он мог пойти. Он мог бы даже с удовольствием послушать музыку «Релакс-Стори», снова быть словно загипнотизированным голосом Фирсова, но он этого не хотел. Может, из принципа, может, потому что не тянуло его в продымленный клуб, но он не хотел. И прямо говорил об этом любовнику. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь они столкнутся с подобной проблемой...
- Я не могу отказаться, - после недолго молчания сказал Фирсов.
- Конечно, не можешь, - моментально ответил ему Мишка, поворачиваясь к нему всем корпусом и встречаясь с ним взглядом. Его крайне холодным и вроде бы/внешне спокойным – с виноватым, но упрямым взглядом Антона. И тут Чижиков понял, что вину, кажется, Антон испытывает только по привычке. Он хочет выступать, ему нравится все это - неудивительно, он помнил, как у него глаза горели после выступления, - а он сам, Мишка, ему сейчас словно палки в колеса вставляет. И если раньше все это просто раздражало, то сейчас Чижикову стало обидно. По-настоящему так обидно, словно его променяли на эту идиотскую музыку. - Иди, что уж там, - фыркнул он, отворачиваясь обратно.
- Ты обиделся?
- Нет, конечно, не обиделся, - Мишка даже не постарался скрыть то, что нагло врет. - Я впадаю в экстаз от того, что меня бросают на Новый Год.
- Послушай, ну я же сказал, что ты можешь пойти...
- Спасибо за разрешение, - скривился Чижиков. - Как-нибудь обойдусь, ладно? Давай без одолжений.
Он уже по-настоящему заводился, причем, далеко не в сексуальном плане. Мишка злился по-своему: тихо кипел, терпел, но в один момент мог сорваться. Но тоже в своем стиле - без истерик, каких-то криков, просто становился крайне язвительным . И Антон это знал. Потому сейчас и чувствовал, что любовник уже на грани. Но и он не хотел уступать, считая, что он не виноват, в принципе. Точнее, виноват, конечно, что не предупредил, но в остальном - нет. Потому что Чижиков сам ему предлагал, сам изначально отправил на репетиции, а теперь поднимает волну. Несправедливо получалось.
Так что совсем не удивительно, что до новогодней ночи они так и не помирились. Чижиков старательно делал вид, что его не интересует, что происходит в мире в целом и в планах Антона в частности, Фирсов в свою очередь на уступки не шел и пойти вместе с ним в "Туман" больше не предлагал. Все равно ответ был бы тот же. Уж в упрямстве Мишка мог победить и того самого барана из присказки.
Но праздник был определенно испорчен. У Антона было отвратительное настроение и во время подготовки к выступлению, и даже перед выходом на сцену. Хотя стоило ему подойти к микрофонной стойке и услышать приветственные аплодисменты и крики публики, как все проблемы отодвинулись на второй план. Так всегда было - на сцене он чувствовал то, что хотел чувствовать. И на сцене он мог выплескивать все эмоции, которые в нем накапливались. Публика именно это и любила, именно этого и ждала. И именно этого не хватало когда-то Ромке.
А еще в глубине души Фирсов надеялся на то, что Мишка придет на концерт, как тогда - в их первое выступление. Но его не было: ни перед выходом на сцену, ни во время, ни после. И почему-то Антону было немного тревожно. Словно, он интуитивно чувствовал, что что-то не так идет. Конечно, "что-то" не так шло уже довольно долго, но вот именно сейчас это "что-то" стало совсем крайним. Интуиция, не слишком-то и развитая, упорно подсказывала ему идти домой. Вот прямо сейчас - бросить все, группу, микрофон, полный зал уже подвыпившей молодежи, и бежать домой. Так что совсем не удивительно, что, едва пропев последнюю песню, Антон действительно быстро начал собираться:
- Что случилось? - Ромка заметил его сборы. Сегодня он был снова с очередной ярковолосой девицей с ногтями кислотного цвета. Антону иногда думалось, что он покупает этих девчонок в зоомагазине в отделе попугаев. Впрочем, его все еще не отпускала мысль, что девушка была одна и та же. А если разные, то крайне похожие друг на друга, словно с конвейера, в котором иногда меняют краску.
- Домой пойду...
- К Мише своему? - неожиданно глаза Романа сузились и Фирсов даже оторопел от такого изменения в настроении.
- Да, - кивнул он, внимательно глядя на гитариста, пытаясь понять, что же тот хочет подобными фразами ему сказать.
Тот поджал губы на мгновение. Потом вздохнул и кивнул.
- Передавай привет. Пойдем, - он дернул девушку за руку.
- Стой, - окликнул его Антон. И ответил на слегка удивленный взгляд Романа. - Тебе не нравится Мишка?
- Какая разница, как я к нему отношусь? - вполне резонно спросил Ромка. - Это твое дело. Мне важно, чтобы ты пел с нами. Остальное меня не касается.
- Но он тебе не нравится? - продолжал давить Фирсов. Он даже схватил парня за запястье, чтобы тот не вздумал скрыться в толпе. Антон точно не мог сказать, почему его это так волнует. Может, из-за того, что и Мишка, и Роман ценились им одинаково. Только один, как очень близкий человек, а второй - как составляющая любимого... дела.
- Скажем так, - Ромка снова вздохнул и посмотрел прямо в лицо Фирсову. - Я думаю, что он немного мешает тебе погрузиться в музыку с той отдачей, которая нужна.
- Нужна для чего? - темные брови Антона изогнулись. Он не знал, что они преследуют какую-то цель.
- Ты же не думаешь, что моя мечта играть в прокуренных клубах еще годик, а потом слиться?
- То есть ты хочешь славы, денег и платиновые диски? - со смешком спросил Фирсов.
- Я хочу, чтобы мы не разменивались по мелочам, - отрезал Ромка, выдергивая руку из пальцев Антона. - Удачи.
От этого разговора у Фирсова остался неприятный осадок. Словно Ромка что-то недоговаривал всем, словно преследовал какие-то свои цели с помощью группы. А ощущение, что тобой воспользовались, было совсем не тем, что хотел бы испытать Антон. Неприятное чувство, преследовавшее его с начала вечера усилилось и не отпускало до того, пока он не вошел в квартиру.
В прошлом году в квартире повсюду горели свечи. И пусть оба - ни Мишка, ни сам Антон, - не были большими романтиками, но тогда хотелось чего-то особенного. Секс при свечах на полу было как раз особенным. В этом году квартира выглядела ровно так же, как и в обычные дни. Они даже елку не купили. Да и мишуры нигде не было. Никто этим не озадачился.
Чижиков был дома. Он снова сидел на кухне, только теперь не над учебниками, а просто с чашкой чая, крутил ее в руках и о чем-то думал. Но когда входная дверь хлопнула, он встрепенулся и посмотрел на вошедшего в кухню Антона.
Тот стоял на пороге, чувствуя напряжение, исходившее от Мишки, и хмурился. Ему не нравилась подобная атмосфера.
- С Новым Годом? - прозвучало как-то полувопросительно.
- Да, - медленно кивнул Чижиков. - Присядь, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.
"Я хочу с тобой поговорить" - фраза, после которой никогда ничего хорошего не происходит. И Антон уже занервничал откровенно, но прошел к стулу и сел напротив любовника.
- Что-то случилось? - спросил он. - Помимо уже случившегося?
Чижиков вздохнул, но пока продолжал молчать и крутить полупустую чашку в руках.
- Я думаю, нам надо... - Антону показалось, что он даже дышать перестал. Он понял, какое слово не успел сказать Мишка перед тем, как он сам неосознанно сжал ладони в кулаки - не для того, что ударить, а просто ему, в отличие от Чижикова, схватить в нервном порыве было нечего. - Расстаться, - закончил парень.
Он не смотрел на Фирсова, вместо этого его взгляд был направлен в окно, нижняя губа закушена, а чашка уже была отставлена в сторону - видимо, Миша боялся разлить чай, так как руки все равно тряслись.
- С чего вдруг тебе пришла такая идея в голову? - Антон пришел в себя спустя пару минут, и нарушил гробовую тишину в кухне. Он, в отличие от Чижикова взгляда не прятал, смотрел прямо ему в лицо и хотел, чтобы и тот смотрел на него. Но Мишка упорно глядел в окно. - Из-за того, что я не остался дома на Новый Год?
- И из-за этого тоже. Но это, скорее, повод, - Мишка был честен. Он с того самого дня, как они поссорились, думал об этом. И пришел только к одному выводу. - Рано или поздно тебе придется сделать выбор между мной и музыкой. Я хочу сделать его раньше тебя и не быть брошенным потом, - он был очень гордым всегда, и в этот раз ему было проще предугадать и сделать раньше, чтобы выйти сомнительным, но победителем.
- Музыка - это всего лишь увлечение! Что ты несешь?! - Антон категорически не понимал такой позиции.
- Это было увлечением два месяца назад. Сейчас она занимает в твоей жизни гораздо более важное место, чем просто хобби, - покачал головой Чижиков. - И ты это понимаешь, да? - он, наконец, перевел взгляд на Антона. - Ты должен это понимать...
- Даже если так, то почему ты считаешь, что я решу, что ты мне менее важен, чем какие-то выступления в обшарпанных клубах?!
- Потому что это уже так, - в противовес Фирсову, Мишка был спокоен. По крайне мере, пытался быть таким. Может, Антону и могло показаться, что ему легко удалось принять подобное решение, но это было совсем не так. Чижиков слишком тяжело сходился с людьми, чтобы просто отпускать их от себя. Но сейчас он поступал эгоистично, понимал это, но другого решения - для себя самого приемлемого, - не видел. Или не хотел видеть. Как в ситуации с врачом, к которому его отправлял Фирсов. И даже если он отдавал себе отчет в том, что мыслит достаточно узко, все равно поступал так, как считал нужным. А сейчас он был уверен, что расстаться с Антоном будет верным шагом. В конце концов, не у всех получается строить длительные отношения. Некоторые просто не созданы для них, а некоторым сложно переступать через себя, чтобы уступать кому-то и слушать советы. А если брать во внимание еще и тот факт, что они оба являются представителям нетрадиционной ориентации, с приниманием которой у окружающих проблемы, так все еще больше осложнялось. И пусть Мишка раньше о последнем и не задумывался, сейчас это оправдание пришло, как нельзя кстати.
- Послушай, - Антон на мгновение обхватил голову руками. - Люди не расстаются только из-за того, что у кого-то из них появилось увлечение. Я же не поднимаю панику из-за твоей маниакальной дрожи над учебниками. И... Я могу просто бросить музыку, какая разница? Это же не моя работа.
Кажется, он хватался за любую соломинку, которая могла спасти его от главного крушения в его жизни. Мишка для него слишком много значил, чтобы жертвовать им ради чего-то. Даже ради музыки или работы, или еще хоть чего-то. Ничего не имело такой же ценности по сравнению с любовником - настолько важным и дорогим, что он готов был весь мир послать к черту, лишь бы Мишка сейчас сказал, что пошутил. У него же всегда было специфическое чувство юмора.
- Тебе не надо бросать музыку, - Чижиков мягко улыбнулся. - Более того, я не хочу, чтобы ты это делал из-за меня. Чувства вины мне и так достаточно, знаешь. Давай просто расстанемся? Без объяснений и вопросов. Даже не расстанемся... Просто поживем какое-то время отдельно. Я думаю, это обоим будет полезно. А потом решим...
- Не решим, - теперь пришла очередь Антона отводить взгляд и смотреть в окно. Рука сама потянулась за пачкой сигарет Мишки, лежащей на столе. - Разбежимся и все. Будем поздравлять друг друга с праздниками и на этом наше "решим" закончится, - он щелкнул зажигалкой и вдохнул в себя дым, чувствуя, как он заполняет легкие.
Удивительно, но руки не тряслись. Хотя Фирсов был уверен, что он даже прикурить нормально не сможет, но нет. Тело не подвело и нервная система рушилась только внутри, не оставляя после себя ни следа.
- Может, и так, - не стал спорить Чижиков.
На кухне снова повисло молчание. И теперь оно не нарушалось. Через полчаса Мишка просто встал и вышел. Антону, казалось, что он просидел до утра, но когда зашел в комнату и взглянул на часы, то понял, что сейчас только начало четвертого и с его прихода домой прошло не более часа.
Чижикова не было. Сначала Фирсов стоял на пороге комнаты, тупо глядя в погруженное в темноту помещение, а потом в несколько широких шагов преодолел расстояние до шкафа и распахнул его, после чего моментально издал едва слышимый стон - вещей Мишки не было. Точнее, какая-то часть была, но того, что он носил чаще всего, не было. Пришло осознание, что Чижиков заранее подготовился к тому, что уйдет. И Антон не знал злиться ему, швырять мебель в стены, звонить любовнику, уже временно или нет бывшему, и кричать ему что-то в трубку или просто сесть на пол, как очень хотелось, и банально зарыдать, как в детстве никогда не рыдал. Впрочем, рыдать не хотелось - слишком дешево и неискренне бы вышло, Антон даже в детстве почти не плакал. В двадцать пять лет биться в слезах даже из-за того, что тебя бросили исключительно из фантомного желания не оказаться брошенным самому.
Но ноги у него все же подогнулись и хорошо, что рядом оказался диван, на который он опустился, пряча на несколько мгновений лицо в ладонях и как-то судорожно выдыхая воздух. В голове было неожиданно пусто. Осознания того, что Мишка действительно ушел, не было. Словно он уехал куда-то на пару дней. Антон просто не мог поверить в подобный исход событий. Потому что считал, что люди не расстаются из-за увлечений. Что это глупая причина для разрыва стабильных отношений.
Нет, конечно, можно было предположить, что у Чижикова кто-то появился. Но Антон в это никогда в жизни не поверил бы. Он скорее бы решил, что Ромка - гей, а все его девицы - трансвеститы, чем то, что Миша ему изменял. Или то, что сблизился с кем-то настолько, что решил порвать с ним.
Это было не про Чижикова.
Но, так или иначе, принять все случившееся было сложно. Почти невозможно. У Антона пропал запал на все. Даже выходя на следующий день на работу - выходной ему тут уже не дали, - он почему-то был уверен, что по приходу домой его встретит Миша. Может, он будет снова пытаться что-то приготовить или привычно сидеть над учебниками и тетрадями, повторяя то, что и без этого знает. Но он не мог поверить в то, что вернется в безжалостно пустую квартиру, погруженную в неуютную тишину, и останется там один...
Даже спустя неделю он не мог привыкнуть к этому. И каждый вечер он намеренно задерживался везде, где только можно, но домой возвращался настолько поздно, что ему оставалось лишь лечь спать и дождаться утра. Действительно, дождаться, потому что теперь плохо спал он сам. Было некомфортно, непривычно лежать одному на широком диване, не ощущать слабо слышимого дыхания справа и не чувствовать исходящего тепла от чужого тела...
Антону даже на репетицию не хотелось идти, первую, после Нового Года, но это было все же лучше, чем сидеть одному.
Ромка сразу заметил угрюмость "коллеги". Но до конца репетиции ничего не спрашивал. Впрочем, в этот раз э т о и репетицией назвать было сложно. Фирсов никак не мог сосредоточиться, и песни, которые он сам же и сочинил, постоянно вылетали из головы, занимаемой совсем другими мыслями. И в ноты часто не попадал. Это продолжалось до тех пор, пока Роман не нахмурился недовольно и не махнул остальным парням рукой - мол, идите, на сегодня все. Если честно, у оставшейся части "Релакс-Стори" было несколько разочарованное состояние. Они привыкли выкладываться на репетициях, более того - они любили это делать, а тут их ждал такой облом. Да еще и со стороны того, от кого они этого не ожидали.
- В чем дело? - спросил Ромка, когда дверь закрылась за Славиком, выходившим последним. Гитарист сел на небольшой кожаный диванчик, стоящий тут же, и серьезно посмотрел на Фирсова.
- Ни в чем, - Антону совсем не улыбалось выворачивать душу наизнанку перед каким-то малолеткой, возомнившим себя едва ли не Чаком Бэрри. Или Куртом Кобейном - это было ближе Ромке, а "Релакс-Стори" - "Нирваной". Только вот название у них было похуже.
- Ну да, конечно, - ядовито улыбнулся Роман. В последнее время он позволял себе несколько более снисходительное отношение. Это вроде и раздражало бы, если бы Антон не был занят своим состоянием. Точнее, его отсутствием. - Послушай... - парень на мгновение задумался, прикусывая губу. - Я понимаю, что тебе не слишком хочется откровенничать со мной по каким-то своим причинам. Но ведь я же не прошу выкладывать мне все, что у тебя творится. Мне просто надо знать, почему у нас пропала репетиция.
- Нет, - фыркнул Антон. - Это ты меня послушай, - он глянул на Ромку. - Мы не супер-звезды. И никогда ими не станем. Прекрати изображать из себя великого продюсера. Мы обычная гаражная группа, которых полно. Сегодня мы, завтра кто-то другой будет в любимчиках у публики "Тумана" или еще каких-нибудь подобных заведений... Знаешь, - он отвернулся, но тут же снова глянул на гитариста. - Я уже вообще жалею, что связался со всем этим. Я уже не в том возрасте...
- Миша, да? - Ромка был на редкость проницательным. Он это редко показывал, но такая черта в нем действительно присутствовала.
Антон молчал. Пусть Ромка и попал в точку, но подтверждать этого не хотелось. Впрочем, врать тоже.
- Знаешь, - Рома сцепил пальцы в замок и уставился в пол, не зная, как лучше ему начать ту тему, которую он не хотел поднимать. - Мне, честное слово, абсолютно плевать на то, с кем ты встречаешься, парень это или девушка, хоть собака моей соседки... Но... Просто я не думаю, что Миша - это то, что действительно тебе надо... Он...
- Мешает моему становлению, как музыканта? - звучало не слишком вежливо, скорее, на редкость ядовито и с вызовом.
- Не только, - качнул головой Ромка, не поднимая взгляда. Ему было сложно говорить то, что он думал в лицо, потому что не был уверен, что это было его дело и что он имеет право вмешиваться. Но он не мог сейчас закрыть тему и уйти. Потому что его совсем не устраивало то, что произошло с Антоном, несмотря ни на какие причины. - Просто...
- Слишком много "просто"...
- Просто, - Ромка его, словно, и не слышал. - Вы разные. Ты скажешь, что я с ним и не общался толком и будешь прав, но... не знаю... это сразу видно. Понимаешь?
- Нет, - отрезал Антон. - Не понимаю. И не собираюсь. Не лезь, пожалуйста, в мою личную жизнь.
- Хорошо, - выставил перед собой в примирительном жесте ладони Роман. - Скажи только одно: вы расстались?
Фирсов прищурился:
- Да, на радость тебе, мы расстались. Теперь мне никто не мешает становиться блистательной звездой на современной эстраде.
Рома поднял голову и смерил Антона долгим взглядом, словно задумавшись о чем-то.
- Ты... Знаешь, когда я страдал от неразделенной любви к одной старшекласснице лет так в пятнадцать, я много писал песен. Они, конечно, выходили не особо хорошими, но помогали вылить куда-то эмоции. Попробуй.
- О да. Спасибо за совет, - скривился Фирсов. Совет он не оценил.
Сначала. А потом, еще через пару дней, внезапно понял, что Ромка предлагал, в общем-то, вполне дельную вещь. Он не мог пойти и излить кому-то душу - не тот тип характера был, считал, что глупо делиться чем-то личным с кем-то, кому вряд ли это интересно, - потому тетрадь, простой карандаш - ручка то писала, то нет, - и струны гитары под пальцами были именно тем, что ему было нужно.
Сначала он просто проводил по струнам так, что они звучали нестройным хором звуков, разносясь по всей квартире, казавшейся необыкновенно пустой, хотя из нее окончательно исчезли только вещи Мишки. Он приходил пару дней назад, чтобы забрать то, что осталось. Разговора он избежал, хотя Антон и попытался как-то его вызвать на него. Чижиков просто молча собирал вещи и, казалось, игнорировал бывшего любовника полностью. Фирсов проклинал про себя эту дурацкую черту Миши - упереться во что-то одно и не отступать от этого ни на миллиметр. Свято верить в свою правоту и даже мысли не допускать, что может ошибаться.
А ведь Антон поймал его за руку уже в коридоре, развернул к себе и схватил за плечи, встряхнув, и начал говорить про то, что не нужно ему никаких выступлений, он даже работу может сменить, если Чижиков останется. Но Мишка только качал головой и односложно отвечал, что Антон говорит глупости. Черт его знает, что творится в голове этого идиота, решившего, что он может решать все один!
И сейчас, сидя на кухне, где уже давно ничего не готовилось - раньше Фирсов мог готовить из-за любовника, любящего что-то лучше полуфабрикатов, - перебирая струны гитары, Антону приходило в голову все то, что было между ними. Какие-то ненавязчивые, но легко воспроизводимые в памяти образы. Их было невозможно забыть, просто потому, что они являлись частью самого Антона, его жизнью и отказаться от них было чересчур сложно. Настолько, что и думать об этом даже не хотелось. Но и перевести в разряд тех воспоминаний, которые просто приятно вспомнить и отложить для последующих ностальгий. Слишком уж свежими они были, дорогими, и прощаться с ними не хотелось.
Первые слова родились неожиданно. Словно, и не из его головы. Но за ними родилась еще строчка, а потом и следующие. Он действительно выливал все то, что чувствует в слова песни, которую, быть может, никто и не услышит никогда. Это было слишком личное, чтобы показывать кому-то. Но это помогало.
Просидев почти всю ночь на кухне, прокурив голос так, что завтра он точно будет хриплым настолько, будто он курил уже лет сорок по три пачки сигарет в день, и дописав-таки песню до конца, Антон почувствовал себя легче. Нет, он до сих пор не отпустил Мишку - не мог, - но ему стало лучше. Уже не хотел огрызаться на каждую мелочь, бросать все к ногам бывшего любовника и бежать за ним на край света.
Хотя нет. Хотел, конечно. Больше всего на свете хотел. Но теперь он мог понять, что именно хотел, а не просто это чувствовать и не давать себе отчета в этих чувствах. И, наверное, больше всего он хотел, чтобы единственным, кто услышит эту песню - был именно он, Чижиков. Почему-то Фирсову казалось, что тогда он вернется. Забьет, как и надо делать в его возрасте, и вернется. И тогда все будет так, как было. И его не будет каждый вечер ждать темная полупустая квартира, в которой одному было находиться просто невыносимо.
- Мне говорят – пройдет:
Проходит, как день и год,
Проходит, как боль и хмурь,
Проходит, как детства дурь... - в студии это звучало гораздо лучше, чем на кухне.
Антон остался после репетиции. Ему хотелось знать, как будет звучать то, что он написал неделю назад, доработал за эту неделю до той стадии, до которой хотел, в студии, где была гораздо лучшая аппаратура, чем акустическая гитара, пусть и новая.
Как только Фирсов закончил петь песню, он услышал редкие одиночные хлопки, еда успев закрыть рот. Парень резко обернулся - ему не следовало тут, по идее, находиться. Тем более, без Ромки. Но мужчина, стоящий в дверях, кажется, не хотел вызывать охрану (или кто там у них?). Он довольно благодушно улыбался и смотрел даже несколько одобрительно.
- Простите, я сейчас уйду, - Антон поспешил к своим вещам. Только конфликта ему сейчас и не хватало для полного счастья.
- Подожди, - отмахнулся мужчина. - Ты из Ромкиной группы? Я видел тебя с ним.
- Вы его отец? - нахмурился Фирсов, все равно собирая вещи.
- Ни в коем случае. Судьба уберегла меня от подобных детей, - хмыкнул его собеседник, опираясь плечом о косяк и продолжая заинтересованно смотреть на солиста "Релакс Стори". - Ты хорошо поешь. Правильно.
- Правильно? - переспросил Антон, поднимая голову и отвлекаясь от застегивания гитарного чехла.
- Да. Не так, как хочется тебе или кому-то, а как чувствуется, - кивнул мужчина. - Кстати, я Константин Николаевич. Но можно просто Костя, отчество меня несколько отягощает в общении с молодняком.
Фирсов несколько озадаченно смотрел на мужчину, не понимая, что тот хочет от него. Но уходить посчитал невежливым. В конце концов, им еще репетировать в этой студии, и кто знает, кем является этот Константин.
- Так тебе Ромка говорил, чего хочет добиться своей группой? - Костя, кажется, никуда не спешил. Он был расслаблен, и вообще было странно видеть кого-то в такое время в студии, кроме них самих.
- Нет. Чего же? - Антон, и правда, почти заинтересовался. Правда, у него были свои догадки, но нельзя было сказать, что его сильно беспокоили цели, которые преследовал его молодой, если не сказать малолетний, товарищ.
- Как и все в его возрасте, хочет доказать влиятельному отцу, что может и сам всего добиться. Правда, все равно с помощью отца - студию-то он ему дает напрокат, пусть и по ночам, - хмыкнул Константин.
- В смысле? - нахмурился Фирсов. Он не слишком любил обсуждать людей, потому ему не понравилось, куда шла тема разговора.
- В смысле, как думаешь, кому студия принадлежит? Отцу Ромки, иначе его бы сюда не пускали, не думаешь так? - уголки губ Константина чуть приподнялись. - Он вам не говорил?
- Нет, - пожал плечами Антон. В принципе, ему было все равно. Ну, подумаешь сын владельца студии. Никому от этого не легче и не сложнее. Фирсову так вообще фиолетово.
- То есть, тебе все равно? - приподнял брови Костя.
- Да, - снова пожал плечами Антон.
Новоявленный знакомый глянул на него и снова улыбнулся.
- А ты мне нравишься.
- Что? - снова удивленно глянул на него Фирсов. Для него было крайне непривычно получать подобные признания. Конечно, он не подумал о каком-то подтексте, просто ему никогда не доводилось слышать от незнакомого человека "ты мне нравишься".
- У тебя получается петь, что называется, для себя и ты не обращаешь внимания на связи своих друзей. Полезное качество...
- Во-первых, как вы правильно заметили, я пою для себя, и мне не нравится, когда меня слушают тогда, когда я не хочу, - Антон полез на рожон, но говорил он, в общем-то, правду. - А, во-вторых...
- Ты с характером, - закончил за него Костя. - Мне это тоже нравится.
Фирсов посмотрел на него с прищуром. Ему это наоборот не нравилось, но комментировать он не стал.
- Хочешь песню записать?
- Что? - Глаза у Антона округлились сами собой. Он был готов к чему угодно, но не к этому.
- Песню, которую сейчас исполнял и не хотел, чтобы кто-то слышал, - Константин, видимо, не упускал случая подковырнуть. - Ты можешь ее записать. И я бы послушал еще парочку с удовольствием, - он посмотрел на удивленного Фирсова и довольно хмыкнул. - Я продюсер, если ты не понял. И как раз сейчас у меня есть пара лишних минут, которые я могу потратить на открытие какой-нибудь маленькой звездочки, которая, быть может, принесет мне деньги в будущем. Впрочем, - он оглядел Антона с головы до ног, слегка наклонив голову набок. - За совсем не перспективные проекты я не берусь. Так что?
- Я буду записываться только с ребятами, - сразу же поставил условие Антон, поняв, что к чему. Условие было поставлено скорее просто рефлекторно. Уже потом Фирсов понял, что был просто благодарен "Релакс-Стори", потому что не привлеки они его, он бы так никогда и не столкнулся с Костей. Да и вместе они были в любом случае в выигрыше - и по исполнению, и по звучанию, и как команда.
- Я понял, - улыбнулся снова Костя. - Что ж, помогу я Ромке немного в его юношеском максимализме. Он толковый, просто...
- Любит всеми руководить, - понял, что хотел сказать Антон, кивая.
- Да, и это тоже...
- Но эту песню я не хочу записывать, - поставил еще одно условие Фирсов. - Она слишком личная. И не доработанная, - тут он солгал, но не хотелось выставлять то, что у него сейчас творилось внутри. Ему было неприятно даже то, что песню кто-то услышал. Она действительно была слишком личной.
- Но зато она именно то, что надо, чтобы стартовать. Ты хочешь славы?
- Нет, - качнул головой Антон.
- А ты хочешь, чтобы тот, кому адресована эта песня ее услышал? - зашел с другой стороны Костя. Кажется, в этой студии все были слишком проницательны, потому что Антон моментально вздрогнул и резко поднял голову, глядя на Константина. На губах того снова появилась довольная улыбка. - Вижу, что хочешь. Ну, думаю, выбора у тебя нет?
- То есть, вы мне его просто не даете?
- В более мягкой форме это будет звучать " я помогаю сделать тебе правильный выбор".
И Антон согласился. Может, из-за того, что действительно хотел, чтобы когда-то Мишка его услышал. Он бы сразу понял. И обязательно бы услышал. Антон бы самолично прислал ему хоть диск, хоть еще что-то. А, может, если повезет, их будут крутить по радио или еще где-нибудь. Конечно, Мишка не любитель слушать радио, но все может быть... В конце концов... В конце концов, там решится.
А, может, потому что знал, что все остальные члены "Релакс-Стори" грезили этой самой сценой. И отказываться сейчас было бы подставой, если не предательством с его стороны. Кто им, в конечном итоге, мешает попробовать?
А потом все как-то само собой закрутилось. Сначала долгая и муторная запись песни. Парни вообще были в большом шоке, услышав ее. На Антона смотрели такими глазами, будто бы он только что получил все премии Грэмми разом.
Пробрало всех, однозначно. И именно на этот эффект рассчитывал Костя, когда решил взяться за запись хотя бы одной, той самой, песни. Но его нюх и хватка ему подсказывали, что он не прогадал.
Мне говорят – пройдет:
Проходит, как день и год,
Проходит, как боль и хмурь,
Проходит, как детства дурь.
Проходит у всех и вся,
Куда-нибудь – так, друзья? –
Уходит в прекрасный день
Из сердца. И только тень
От чувства – и ничего.
Забуду и я его…
Забуду? – Забыть себя –
Нет неба, нет октября,
Нет глаз, нет дождей, нет слов…
Проходит у всех любовь
(Другие – забылись же!)
Хотя бы на рубеже,
На том, где граница – Стикс.
Стихают удары спиц,
Нить вяжущих… Так всегда –
Проходит. Идут года –
Привычка, потом – разрыв.
Прошло же у остальных! –
А значит, пройдет и здесь.
Забуду… Не пить, не есть,
Не жить – до конца времен.
Проходит – как утром сон
(Любил же других – ушло!).
Но, Боги, как тяжело
Понять, осознать, принять!
Проходит!... Но дать – не взять:
Попробуй-ка вырви нож!
- Проходит… Смирись… - Ну что ж.
Проходит раз навсегда –
Проходят с судьбой года,
Проходит с июлем – зной,
И это пройдет – со мной,
В могилу, на весь тот свет
Сойдет – в пониманье «Нет»,
Со мной растворится… А там
Ни вам, ни другим не дам
Кромсать, разлучать, делить! –
И в петли совьется нить,
Разорванных двух дорог..
Я буду с тобой, мой бог.
Нажав на кнопку "стоп", Мишка остался стоять на своем месте и смотреть в окно. За окном снова занималась осень, листья еще желтеть не начинали, но уже через неделю деревья постепенно начнут раскрашивать сами себя яркими цветами.
Чижиков редко слушал музыку. Он до сих пор так ее и не полюбил. Но диск, присланный по почте, не мог не вставить в дисковод и не прослушать песню несколько раз на повторе. Из раза в раз вслушиваясь в чуть хрипловатый глубокий голос, словно душу вытягивающий из него, из всего, что рядом, из самой атмосферы и всей вселенной. Чижикову никогда не было так странно. До дрожи в коленях странно. Он стоял, вцепившись пальцами в подоконник с такой силой, что костяшки пальцев побелели, но он не замечал этого. Как-то расфокусировано смотрел за окно и никак не мог понять своих эмоций.
Он любил Антона. До сих пор любил.
Но все равно считал, что тогда сделал правильный выбор, уйдя насовсем. Не отвечая на звонки, не обращая внимания на то, что Фирсов иногда ждал его под подъездом родной квартиры, не думая о том, что им обоим все это кажется абсурдным. И сейчас у него было оправдание.
Если бы он не ушел - Антон никогда бы не стал тем, кем сейчас был. Нет, он не был знаменит настолько, что его стали узнавать на улицах. Но у него был клип, который крутил один из центральных каналов, песня, играющая раза три в день на любой радиостанции, кроме той, что слушают пенсионеры, и даже пара статей в журналах.
Это было хорошее оправдание. Но Мишка понимал, что жалкое. И... Удивительным образом, ему не хотелось ничего менять. Он был рад за Антона, искренне рад. Так как он знал, что тот именно этого и хотел со своих семнадцати лет, когда выступал в том самом "Парадоксе", выходцы из которого сейчас пьют пиво на диване и смотрят клип, в котором мелькают все участники "Релакс-Стори" почти в том же виде, только в более стильной одежде и даже загримированные.
И... Мишка умел отпускать от себя тех, кого любит. Конечно, в прошлый раз он сделал это против воли, но Антон был другим. Ему не следовало разменивать свою мечту, тщательно скрываемую ото всех, даже от самого себя, на то, чтобы еще пару лет побыть с Чижиковым, а потом разбежаться - Мишка не верил в вечную любовь. А так у него появился шанс, и он им воспользовался.
Конечно, сейчас это было даже благородством, если бы только Мишка был пророком и знал наверняка, а не просто поддавался своему упрямству.
Фирсов позвонил через несколько дней. Он иногда звонил ему, но Мишка трубку не брал. А тут, спустя несколько месяцев, снова раздался звонок. И в этот раз Чижиков нажал на кнопку ответа, поднося трубку к телефону к уху.
- Привет, - кажется, голос Антона совсем не изменился. Как и номер телефона, кстати. Чижикову даже иногда казалось, что он не менял его специально. Чтобы он сам знал, кто звонит.
- Привет, - эхом откликнулся Миша.
Повисло недолгое молчание, после которого Антон, прочистив горло, снова подал голос:
- Ты получил диск?
- Да, мог бы прислать просто на почту.
- Я хотел, чтобы у тебя был именно диск...
Мишка не сдержал улыбки - слабой, скорее даже тени улыбки, но все же она появилась на мгновение на губах.
- Знаешь, - Фирсов, видимо, не стал дожидаться ответа. - Я рад, что ты, наконец, взял трубку. Я давно хотел с тобой поговорить... - Чижиков продолжал молчать. - Мне надо сказать тебе "спасибо". Если бы ты...
- Да, я знаю. Не говори, - Мишка не хотел слушать. Это было лишнее. Он и так был в смятенном состоянии, чтобы выслушивать то, за что ему был благодарен Антон. Это было слишком для него. И для его восстановившейся нервной системы.
Фирсов замолчал. Он хотел сказать, что смог куда-то пробиться только благодаря уходу Мишки. Что если бы он не ушел, он бы не написал "ту самую песню", и Костя его бы никогда не заметил. Прошел бы мимо и не обратил внимания. И что он постоянно вспоминает о Мишке. И что до сих пор любит его. Правда, уже не той любовью, которая была раньше, а какой-то другой - более глубокой, более спокойной. Так обычно относятся к чему-то очень дорогому, но оставленному где-то позади. Такое никогда не позволят оскорбить, но к такому и не вернутся, потому что вместе со всеми хорошими воспоминаниями есть и те, что болезненные. И именно они - препятствие к тому, чтобы развернуться и вернуться. И Антон даже не был обижен, не был зол, он просто не мог. Единственное, что ему хотелось - это поговорить с Мишкой. Наверное, в последний раз. Потому что когда-то давно, почти год назад, Ромка был прав - они слишком разные. И сейчас живут совсем в разных мирах.
И этот разговор должен был поставить точку.
- Я все же сходил к врачу, - сказал вдруг Мишка.
- Ты молодец, - теперь уже улыбнулся Антон, стискивая на мгновение трубку в руке. Неожиданные и давние воспоминания пришли совсем не вовремя. И взъерошенный Чижиков, посреди ночи вскакивающий на кровати, сейчас стоял перед ним, словно наяву. Фирсов мотнул головой, отгоняя ненужные миражи. Это должно было быть точкой, а не запятой, многоточием или еще каким-либо знаком препинания. Поэтому никаких воспоминаний, никаких поворотов назад... Машину времени не изобрели, чтобы можно было возвращаться в прошлое.
- Да, - откликнулся Чижиков. Он не ходил ни к кому, но почему-то решил, что если скажет это, если солжет, это будет правильным. Словно, он не оставлял Антону никаких незавершенных дел здесь, в этом мире, чтобы он мог двигаться дальше. Потому что сейчас он не имел никакого права его задерживать. Уже не имел. И прекрасно это осознавал.
- Может, увидимся как-нибудь?
- Да, как-нибудь.
- Я тебе позвоню еще тогда.
- Конечно. Удачи.
Мишка отключился. Он знал, что Антон ему не позвонит. Эти обещания были просто формальностью, не более. И потому можно было спокойно стирать номер телефона.
Чижиков убрал руку, которой придерживал штору, чтобы лучше видеть улицу, и отошел, наконец, от окна. Ему тоже надо было поставить точку.
- Может, надо было все же зайти? - Ромка сидел на скамейке рядом под окнами высотного дома.
- Нет, не надо было, - Антон опустил взгляд, который до этого был устремлен на одно единственное окно. - Пойдем.
- Да, - кивнул Рома, вставая вслед за Фирсовым. Но что-то заставило его обернуться и снова увидеть, как штора колыхнулась. Парень улыбнулся. Он не любил точки. Многоточия его привлекали гораздо больше. Даже в человеческих отношениях. Даже в чужих отношениях.