Война. Блокада. Ленинградские улицы пусты и бесцветны. Редкие фигуры передвигаются, держась за стены, с трудом волоча детские санки, на которых стоят вёдра с водой. Едва живые, люди из последних сил тянут санки и лыжи, к которым привязаны завернутые в тряпки трупы родственников, умерших от голода и холода.
Из подворотни дома 6 по улице Гоголя, выходит девушка и, окинув взглядом разрушенный дом напротив, торопливо сворачивает на Невский. До госпиталя, где она работает, добирается бегом, так как город постоянно обстреливают и ходить по Невскому проспекту очень опасно. Эта девушка моя мама.
О работе в госпитале она не рассказывала, но я знаю от бабушки, что в конце рабочего дня, им кухаркам и санитаркам, разрешали, перед мытьём пищевых котлов, соскребать обжарки и обгарки, приставшие к стенкам котлов. Мама носила эти обгарки домой, матери, моей бабушке и это помогло им выжить в первую, самую суровую и самую холодную зиму блокады. Ещё, как и все, они ели клеевые котлеты, сухари, скопившиеся у бережливой бабушки, съели даже горох из пластмассовых попугайчиков - детских погремушек. Наиболее ценные вещи были отданы за кусок хлеба. Как и все, они рыли окопы, бегали в бомбоубежище, тушили «зажигалки», а в конце апреля, собрав остатки ценных вещей и заперев квартиру, поехали в эвакуацию. Вагоны были до отказа набиты людьми: больными тифом, истощенными. Скученность и вонь были ужасные, так как у многих был голодный понос. На каждой станции сгружали трупы. У мамы с бабушкой тоже начался понос и они, попросив присмотреть за вещами, вышли из вагона, а когда вернулись - вещей не было.
Так больные и нищие они приехали в Саратов, где, в то время находилась сестра с мужем, военным. Приехали и первую ночь спали на кухне, так как по дороге заразились вшами. Но, это было уже не страшно, по сравнению с тем ужасом, что они пережили в первую блокадную зиму в Ленинграде. Можно было жить и надеяться.