Два товарища

Александр Никишин
Александр Никишин

ДВА БОЙЦА


(Отрывок из романа "Однажды в СССР")


Мой друг Игорь Зилов отличный чувак, если, конечно, закрывать глаза на его два миллиона недостатков. Первый и главный - он любит приврать. Надо или не надо – врёт и врёт. Врождённая привычка, что ли? Такие турусы на колёсах разведёт, такую лапшу на уши повесит – мама дорогая!

Врёт направо и налево, зевая при этом притворно: чуваки, я третью ночь не сплю, тружусь в поте лица. Все: ух ты! А над чем трудишься? А он: да над романом из жизни молодёжи.

Какой роман, если на его квадратной роже, как на наскальных рисунках древних пещер буквально начертано: этой ночью где-то квасил, той – по бабам таскался, еле ноги приволок на «летучку». Синяки под глазами на всё лицо - в карты дулся до утра в катране на большие деньги, в подпольной квартирке, которую снимают для азартных игр! Зилов – не стопроцентный, а тысячепроцентный игрок. Совсем, как говорится, пропащий. Фёдор Михайлович Достоевский, дубль два.

Есть выражение: «танцуют все!». А у Игоря коронное – «играем на все!». И во всё. Безразлично, вот что, лишь бы на интерес. Карты, шашки, шахматы, пинг-понг, нарды, да хоть и в «прятки»: нашёл – гони «рупь»! Есть футбол с правилами, которые придумал сам Зилов. С расстояния полметра надо загнать мяч между ножек табуретки; ставка – рубль. Если забил тот, кто бьёт первым, рубль становится двумя, ставка удваивается; если забил следующий – учетверяется. Если снова забил первый – на кону уже четыре, помноженные на два.

И так до бесконечности. В такой футбол можно дуться часами, пока у кого-то не дрогнет нога. Удар с полметра – мяч летит в штангу! Ну, как вам? Тогда всё – только стреляться, потому что на этой ерунде легко профукать всю зарплату, что у меня с Игорем и было, после чего я перестал с ним играть вообще. И до сих пор не играю, несмотря на то, что он меня постоянно шантажирует: ах, не будешь играть? Тогда дежуришь в среду по померу! А в среду сборная СССР играет с Германией! 

В день выдачи зарплаты с Игорем нельзя стоять у кассы; увидит у кого в руках деньги, тут же подлетит: давай в «железку»! Правила игры проще-простого: если на твоей купюре номер больше, ты выиграл. Ну, какой? Или начнет складывать номера машин. Едет «волга», а навстречу ей «москвич». Тут же: «На кого ставишь? Я – на «волгу»! У «волги» номер 56-27 ЛАТ, а у  «москвича» - 39-07 ЛАК. У «волги», в итоге, 20, у «москвича» - 19, Зилов победил, гони рубль! Телефон звонит, Игорь тут же: делаем ставки! Мужик если звонит – трёшка, баба  – рубль! 

Кличку «Три Карты» он заимел, когда, по его же рассказу, просадил в «буру» целых 3 тысячи рублей у какого-то залётного шулера. Ранним утром, когда птички только просыпались, тот собрал карты и сказал: хорош, Игорь, давай рассчитываться! До 12 ночи отдаёшь, то 2 с половиной. После полуночи – все три. Игорь, как он рассказывает, схватил такси, облетел всех, кого знал, назанимал, где только можно, у него ж зарплата 150 рублей в месяц, никогда ничего не копил, откуда взять финансовый источник?

Ровно в полночь приехал к шулеру, бухнул на порог авоську с деньгами: мой тебе должок! А там трояки, пятёрки, десятки. Шулер, скот безрогий, такая дрянь, посмотрел на часы и даже скривился от досады: «На паперти, что ли, трояки насобирал?».

Другой бы на месте Игоря остепенился, перестал бы играть, но не он. Это не в его стиле. Зилов у нас поклонник Ницше – «живи в опасности»! В ней и пребывает перманентно из-за карточных долгов. Так вот, он снова пошёл в катран, взяв с собой всю свою месячную зарплату, мой аванс копеечный, ещё чей-то, всё под честное слово… Поставил, короче говоря, эти деньги на кон и за ночь вернул проигранное!.. Пока играл, твердил, рассказывает, сквозь зубы, почти как Герман в «Пиковой даме»: «Три карты, бля, три карты, бля, три карты». Так эта кличка и  прилипла!..

- Пятеру в долг! – Игорь стоит на пороге моего кабинета и смотрит на меня просительно. - До послепослезавтра.

То есть, никогда, резюмирую.

Пятёру если в долг – то значит выпить-закусить, видимо, карманы его снова пусты, ночью проигрался, а если десяточку, то – опять в катран в надежде отыграться и даже взять «сверху». Привет от Фёдора Михайловича Достоевского. Его игрок рядом с Зиловым - игрочишко!

- Есть рубль, - говорю честно. – Но только до завтра, я и сам на мели.
Считаю в уме: сколько до получки? Раз, два, три… четыре дня! Кушать хочется, а денег почти нет. Я сижу в своем крохотном кабинете в здании редакции по улице Дзирнаву и, чтобы заглушить голод, стучу на машинке с бешенной скоростью рассказ про конец света.

Начало такое: «Буратино сидел в углу коморки Папы Карло и тихонько икал от голода».

Чтобы пожрать, можно набиться в гости к кому-то из семейных дружков. Только вопрос – к кому? Тут все всё знают и понимают, поэтому проблем нет. Пожрать у товарища - норма жизни для многих корреспондентов «Красного факела». У меня зарплата 115, комнату снимаю за 40, остальное – комсомольские взносы. Шутка! Остальное нужно растянуть на целых 30 дней. В общем-то жить можно и на 30 копеек  в день, - буханка хлеба и бутылка кефира, - если бы не всякие обстоятельства в виде этого списка: Блинову – 20 рэ., Наташа – 7 рэ., Дижбиту – 25 рэ., 7 – Тане, 33 – Лешке Григорьеву, 5 – Дальке Трускиновской. Целую зарплату вернуть с зарплаты?

Игорь вздыхает: ладно, пусть рубль. Берёт и тут же приглашает «за угол», в кафе на углу Ленина и Мельничной. Широким царским жестом, Крёз недорезанный! У него дрожат руки и сухо во рту. Молча глотает слюну, он голоден и ему надо срочно опохмелиться. В кафе Зилов столкнулся с непростым выбором: на что потратить рубль? И выходило: или пожрать, или выпить. Третьего не дано.

- Что мы тут имеем? – спрашивает, обхватив руками больную голову.  – Зачитай меню.

- Если на рубль, то выбор небольшой. «Сосиски молочные – 33 копейки», «Яичница. 44 копейки», «Яичница с ветчиной».

- Хочу с ветчиной.

- …64 копейки.

- Чёрт! А выпить?

- «Водка «Экстра», 100 граммов» - пролетаем, рубль 20 копеек, «коньяк армянский» - пролетаем, 2 рубля 100 граммов. Есть «шампанское, 100 гр. – 68 коп.».

- Шампанского за 68 коп тогда. И сосиски.

- Не хватит.

- Вот, ёлки зелёные, - мрачнеет Игорь. – А что ещё из алкоголя?

- Есть «Портвейн Таврический» - 43 копейки 100 граммов. Есть «Мускат», он дешевле, 41 коп. Возьми портвешок, тогда хватит на еду.

Игорь, который с меланхоличным видом макает в бесплатную горчицу оставленную кем-то чёрную горбушку, вдруг сразу просыпается.

-  Мне-е? Портвейн! Да никогда! Даже по приговору нарсуда!

Что-то это мне напоминает? А, ну как же! «Никогда Воробьянинов не протягивал руки!». «Так протянете ноги, старый осёл!». Я пожимаю плечами: наше дело предложить! Подлетел жизнерадостный официант в передничке. Широко улыбаясь, смахнул со стола крошки и отнял у Игоря остатки горчицы.

- Слушаю вас, товарищи!

- Мы тут по делу, - говорит Зилов, напуская, как говорится, тумана, - рассиживаться нам некогда. Принеси-ка, любезный, кофейку. Горячего. Две очень больших чашки.

- Кофейку? Вам какого? -  Что-то перепутав, он начинает с самого дорогого. - Есть со сливочками, 30 копеечек чашка, есть с лимончиком – 20 копеечек чашечка.

- Нам вот этот – чёрный, за 14 копеечек, - Игорь тычет в меню пальцем-сарделькой. – Два раза!

С лица официанта сползает улыбка. Упавшим голосом он спрашивает:

- И это всё?

- Нет, не всё, - тут Игорь ловит кайф, играя в серьёзного посетителя. - Дай-ка мне, дружок, фужерчик шампусика, граммчиков сто.

 – За 68 копеечек?

- Так точно! И сразу счёт тащи, мы спешим. Э-э, командир, быстро обслужишь, дам богатые чаевые. Теперь всё, хотелось бы по-честному!

Чаевые богатые! Это с рубля? Он весь в этом, наш Зилов, воображала и баламут. Но я его люблю, сам не пойму, за что. За баламутство, видимо. Когда шампанское уже плескалось в его желудке, и был выпит мутный кофе, он развернул счёт и выругался: 

- Етит твою мать, откуда рубль 20? Я насчитал 96 копеек! Два кофе – 28 и шампанское – 68. Сколько?

- 96 копеек!

- Ну. А у него сколько!

-  Да ладно, Игорь, не переживай, - я лично терпеть не могу выяснение отношений с официантами и на всякий пожарный принимаю их сторону. - Сорок и сорок – рубль сорок. Кушал не кушал, музыку слушал! Это ж общепит. Обслужили быстро, взяли за срочность и качественное обслуживание. Не трепыхайся!   

Игорь смотрит на меня выжидающе.

- Чего таращишься? – говорю ему строго, понимая, что к чему. 

- Дай двадцать копеек, - отвечает этот рыцарь печального образа. - С меня шикарный ужин.

- С чего бы это ужин? Банк ограбишь? Или хотя бы кассу взаимопомощи? – говорю невесёлым голосом. У меня в кармане ещё полтинник и если я выужу его на свет божий, ему конец. Игорь, когда видит деньги, теряет голову и сразу их тратит по принципу: один раз живём, гуляй на все! Пока не спустит до копейки, не успокоится.

- Нет, но какой гад этот Мищенко, - он никак не успокоится из-за премии, которую ему не дал его враг - зам редактора "Красного факела". – Всем зав отделам премию дали, а мне – хрен!

И добавил мстительно:

- Позвоню, куда надо, пусть закроют этот шалман. Наведу на них ментов. Вот, ворюги! Еще неизвестно, чем они там людей травят.

Но это отдельная история.

Игорь Зилов очень любит поесть. При всей его прижимистости, он может на это дело спустить последние средства. Что меня всегда удивляло, ему при этом нужна компания. Хотя бы я. Он так и говорит: «Кушать одному, это как на горшке сидеть вдвоём». Ест и пьёт без разбору, не отдавая ничему предпочтения. Но с общепитом ему постоянно не везёт. С каким-то завидным постоянством он попадает там в скандальные истории.

Поздним вечером стучимся в стеклянные двери «Юрас перле» на взморье. Швейцар нас не пускает. Седой, неприветливый мужик в ливрее и фуражке, судя по всему, бывший военный. А главное, тоже ведь, - русский, не латыш! Это те, как бараны упрутся: виетас нау, виетас нау (мест нет)! И хоть ты им кол на голове теши! Мы стучим, а этот руки разбросал: мест нет! Да какой нет, видно ж в окно, что ресторан полупустой!

Две-три проститутки из интерклубовских, которые по иностранцам и десяток нетрезвых мужиков. Игорь голоден, он эту дверь готов снести, но швейцар, как скала: мест нет! Игорю надоела, как он выразился, эта мудня, я, говорит, сейчас устрою, я поставлю этого гада раком по стойке «смирно»! Р-раз и деду в харю, нет, не кулак - красное газетное удостоверение, надписью «Пресса» вперёд. Тот через стекло: о, понЯл, понЯл, сейчас-сейчас, товарищи!

Игорь стоит – грудь колесом, смотрит на меня свысока: учись, сынок, пока папа жив. Приоткрылась дверь, цепочкой звеня, высунулась рука дедова. Игорь: сколько можно ждать, а рука - хвать корочки, и – назад! Заперся, гад и показывает Игорю десять пальцев – гони, мол, "пресса", десятку, тогда верну. Или в милицию стукну, что вы тут служебным положением злоупотребляли.

Нет, но живут же на свете такие кровососы! С дикими воплями сторговались на пятёрку…

Вид у Игоря на тысячу, а в карманах из-за карт – ни копья. Как у Фёдора Михайловича Достоевского. Зарплату получил, зарплату отдал. Занял, проиграл. Раз признался, что был женат. Супруге зиловской надоело вечное безденежье, хлопнула дверью и ушла к другому, у которого нет вредных привычек, зато полно денег. Нет, она не была Анной Григорьевной, супругой автора «Идиота». Это та терпела мужнины закидоны. Чего ей это стоило, знала только она одна: «Он ушёл играть, а я ужасно как плакала». «Я плакала, проклинала себя, рулетку, Баден, всё». «Стала ужасно плакать». «Просто стыдно, не запомню себя в таком состоянии».

А зиловская супруга плакать не стала, собрала шмутки и ушла, арриведерчо, Рома, в смысле, Зилов!

- ...Тебе страшно повезло, вечером обедаем в «Луне», - огорошил меня Зилов, сияя, как новенький пятак. – Я приглашаю! Только оденься поприличней, хотелось бы по-честному. Никаких джинсов, батников, всё строго, галстучек на шею и ботиночки чтоб блестели, как у кота яйца.

«Луна» - заведение центровое, напротив Бастионной горки, если по диагонали от него направо, памятник Свободы, цены там кусачие. Видимо, выиграл в карты, решил я. Ладно, оделся, галстук повязал, рубашка белая. Пошли. По дороге объяснил, что за повод. Оказалось, его нынешняя пассия отвечала на Рижской киностудии за массовку. В «Луне» не то Алоиз Бренч, не то Янис Стрейч, снимает эпизод «красивой» жизни где-то на гнилом Западе – наш резидент-разведчик  встречается в ресторане со своим шефом. И всё это на фоне жующей богатой  публики. Ясное дело, иностранной, поэтому и галстук и начищенные ботинки.

- Мы сядем за соседний стол и в кадре нас будут кормить от пуза, - пообещал щедрый Зилов, который еще вчера забрал у меня последний рубль.

...Напудрили нас, начесали и посадили рядышком. Напротив сели две бабушки в мехах и бриллиантах.

- Вы ухаживаете за дамой, - разъяснил помощник режиссера задачу Зилова. - Ведёте, так сказать, светскую беседу. Понимаете, о чём я? Протягиваете сигарету, даёте прикурить. Дама затягивается, вы предлагаете выпить вина, вот так поднимаете бутылку, только не высоко и, смотрите, не пролейте! Ради бога, никаких лишних движений!

Это он к тому, что Зилов уже потянулся к хлебу и горчице.

- Неторопливо, аристократично! А вы, молодой человек, - это уже мне установка, - наливаете визави воду, протягиваете салаты, хлеб, рыбку и всё прочее. Визави  берёт и вот так с улыбкой вас благодарит. Вы киваете в ответ. Но киваете медленно, а не часто. Я бы сказал - аристократично. Ясна ваша задача? Светская беседа, салфеточки, салфеточки под горло! Курим не часто, держим изящно, в дам  дым не пускаем, окурки в чашках не тушим! Короче, не мне вас учить, джентльмены!

- Ясное дело, - говорит аристократ Зилов, важно развалясь на стуле. – Не вам, хотелось бы по-честному.

И сглотнул голодную слюну. Подогнали свет, камеру, набежали люди с микрофонами и хлопушкой. «Сцена в ресторане! Дубль первый!», - сказал режиссер, и тут мы с Зиловым обнаружили, что сидим спиной к камере, и что в кадре будут только наши затылки. Зато бабушки в мехах – крупным планом! И вся еда – им. У нас тарелки пустые, зато у них – с верхом! Я ей рыбку, она: ГРАНД МЕРСИ - и начинает с каким-то нечеловеческим удовольствием ее трескать. Вторая в таком же темпе – буженинку.

Ну и Зилов решил налить и положить себе кусочек чего-нибудь. И тут же – вопль: «Стоп мотор! Товарищ с квадратным затылком за столом слева, вы, вы! - Зилову. - Вы не едите, вы только изображаете процесс принятия пищи! И разговаривайте, разговаривайте, чтобы ваши головы были в движении! Трясите головами!».

И опять: «Камера! Мотор! Дубль второй!».

"Ты сказал, будут кормить!" - говорю я Зилову, интеллигентно улыбаясь.

"Всему свое время, - отвечает он, интеллигентно улыбаясь жующим дамам в мехах. -
Тряси пока головой, а там посмотрим! Сейчас камера уйдет и - хватай быстро!"

Сидим, трясём головами, как китайские болваны, глядя, как бабушки уплетают за четыре щеки принесенное официантом, слюни сглатываем, вилками по пустым тарелкам шкрябаем, бокалы поднимаем и ждем, когда камера уйдет. А камера не уходит, она снимает соседний стол, за которым сидят наш разведчик и какой-то неприятный жеманный тип, судя по всему, капиталист и в этом кадре за спиной главных героев вся наша компания - я, Зилов и бабушки-аристократки из прошлой жизни. Судя по всему, такие же голодные, как и мы. Но делиться, судя по всему, не собираются. 

Игорь незаметно, прикрываясь локтем, все-таки ткнул вилку в буженину и уже почти дотащил до рта, но проглотить не успел, потому что раздался вопль ассистента:

- Стоп, стоп, стоп! Товарищ с круглым лицом! Да, я вам говорю! Не с квадратным же! Что вы спорите! Вы что сюда есть пришли? Столовая, между прочим, за углом. Делаю последнее предупреждение! Еда не вам, а дамам напротив! Еще раз затормозите съемку, вас выведут из зала.
    
- И расстреляют, - шепчу я мстительно, икая от голода.

Официант супы несет – бабкам полные тарелки, нам пустые, мы ж – спинами к камере, нам не обязательно, главное, головами трясти! Им – бифштексы, от запаха которых мы очень натурально качаем головами, нам – хрен на постном масле!

Официант, который уже все понял, Зилова еще и подкалывает: как вам наш супчик? Понравился? А салатик?

Вроде как по сценарию, но звучит зловеще-издевательски. Игорь терпел, терпел, головой тряс, тряс, а когда тот спросил, понравился ли ему «бифштексик», которого он не ел и даже не нюхал, ответил коротко:

- Слушай, да пошел ты на три буквы!

- В смысле?

- На х.. вали!

Бабки, дружно пискнув, грохнулись в обморок.


Рига 1978 - Москва 2013