С человеком этим я не был знаком, ни разу с ним не общался, но видел в различных ситуациях много раз. На меня он, как говорят, производил впечатление. Среднего роста, высоколобый, правильные черты лица, карие спокойные глаза… Нет, не всегда спокойные, напротив, в них нередко мелькало нечто, что волновало меня: ранимость этого человека, нежность и хрупкость его души. Он был молчалив, застенчив, несколько угловат. За всем этим угадывалось благородство, порядочность этого человека и вместе с тем обострённое чувство собственного достоинства.
Помню, меня удивило, когда мне сказали, что он, Николай Чистов, работает слесарем - очень уж не вязалось это с его обликом. Потом я узнал, что работает Николай ювелирно, всегда на совесть, при этом независим и держится подальше от начальства.
Лет ему было за тридцать, но можно было дать и больше. Не женат, хотя, по слухам, была у него в молодости девушка в деревне, но не дождалась его из армии.
На моих глазах начался этот служебный роман. Она – кандидат наук, заведующая лабораторией в том же институте, где работал и он. Внешне неказистая: небольшого роста, с нездоровой кожей лица и маленькими светло-голубыми глазами – она отличалась рассудительностью, умением настоять на своём и показать себя перед начальством на научных конференциях и других мероприятиях. За это её побаивались лаборантки, уважали и считались коллеги. Считались, но не более. Разумные и независимые мужчины в личном плане держатся подальше от таких сильных женщин. Говорят, они навевают скуку своей прагматичностью и трезвостью суждений. А их упрямство и сила воли так часто тяжело оборачиваются для близких людей…
Поскольку она не блистала красотой, то пасовали и романтики. Всё сказанное, а может, что-то ещё другое – явились причиной того, что Тамара Ивановна ( так её звали), эта недюжинная, сильная и страстная женщина, в свои тридцать четыре года ещё ни разу не была любима. Можно только представить, как она страдала, постоянно мучилась от одиночества, плакала иногда по ночам!
Правда, волочился за ней в то время один старший научный сотрудник, тоже неприкаянный в личной жизни человек. Но она решительно дала ему отставку: в нём не было ничего мужского – при разговоре с ней странно хихикал, вертелся и подпрыгивал, как воробушек. Нет, он ей, как она говорила, «совсем не подходил».
В тот день я задержался в лаборатории. Мне нравилось здесь. Мерно постукивал форвакуумный насос, шумел уютно термостат, и слабые запахи органики, к которым химики привыкают, казались мне незаметными. Уже стемнело, когда я вышел из института. Впереди шли двое – мужчина и женщина. Что-то в их жестах показалось мне знакомым, и вскоре я убедился, что это были Николай и Тамара Ивановна. Мне бросилось в глаза, что они, несмотря на то, что шли порознь, как-то тянулись друг к другу. Это ощущалось по их робкой и в то же время окрылённой походке, в чуткости и внимательности друг к другу. Они о чём-то говорили, наклоняясь близко и согласно кивая головами.
Некоторое время спустя, уже зимой, я опять случайно увидел их вместе, сидевшими наискосок от меня в автобусе, направляющемся в Москву. Проехали уже половину пути. Пассажиры дремали, читали, смотрели в окна, а эта пара, забыв обо всём на свете, любовалась друг другом. Он держал её руку в своей, голова её покоилась у него на плече. Полуобернувшись, он смотрел ей в лицо. В его больших карих глазах было столько невыразимой отрешённости от всего происходящего и столько проникновенного, светлого, готового на самопожертвование чувства к этой женщине, что мне стало как-то неловко, и я больше не смотрел в их сторону.
Они, конечно, вскоре расписались и, пока я жил в этом научном городке, я всегда видел их счастливыми и увлечёнными своими семейными заботами. А забот прибавилось: у них родился сын Алеша. И отец, чаще всего, отец – просветлённый и гордый - после работы возил в коляске сына.
Вскоре я был вынужден уехать из этого научного городка и более года ничего не знал о судьбе этой, казалось мне, нашедшей своё счастье семьи. Но тут подвернулась командировка туда, в тот институт, где я прежде работал, и я с радостью поехал. Закончив дела в институте, я зашёл навестить моего друга Юру, с которым начинал здесь работать на поприще химии. Юры не оказалось дома. Сосед сказал, что он уехал «к тёще на блины»; до тёщи было рукой подать на автобусе, и я поехал туда.
Сойдя на нужной остановке, я прислушался: со двора четвертой избы до меня доносился визг пилы и гулкие удары топора. «Здесь», - решил я и направился к этому дому. Через минуту я был в объятиях моего друга, который познакомил меня со своей «колхозной бригадой». Без промедления вступив в неё, я рьяно взялся за топор. Дрова были берёзовые, кололись легко - аж звенели, и я с удовольствием выполнил «норму».
За работой и последовавшим за ней крепким ужином с шутками и смехом быстро прошло время. Мне пора было ехать домой. Юра пошёл меня провожать, и вот на остановке в ожидании автобуса мы, наконец, оказались наедине. Говорили о том о сём, и вдруг, без всякой связи, он спросил:
- А ты знал Чистова, Колю?
- Да, - ответил я. - Он же с нами тогда работал. Такой чистый… совсем незащищённый человек.
- «Незащищённый», - прервал он меня. – Как точно ты это сказал!.. Знаешь, из-за этой незащищённости он и... повесился.
- Как?! Почему?!
… - Да всё эта… жена его – Тамара… Доставала его, доставала, а он ответить не мог – деликатный человек был. А в последнее время, говорят, уж очень она его унижала: слесарь ты, не о чем с тобой разговаривать и тому подобное… Ну вот, он и не выдержал… Прямо дома. Алешку отвёл в садик, а сам…