Так получилось, что момент моих выпускных экзаменов за 8-й класс совпал с одним небольшим нашим внутрисемейным событием. Pодители решили совместить оба повода для торжества и отметить их одновременно, заодно приготовив мне, 14-летнему мальчишке, небольшой сюрприз.
Поэтому мне ничего не говорилось до самого последнего дня, каковым оказался тёплый июньский вечер где-то посередине недели.
Накануне мне было сказано одеть костюм, белую рубашку и повязать галстук, который для такого случая отец выделил мне из своих запасов.
Никогда до этого галстуков мне носить не приходилось, так что предложением я оказался заинтригован всерьёз.
Около 6 часов вечера, мы с родителями, одетые, как на светский приём, вышли из дому и направились на Невский, где спокойно, не торопясь, безо всякой суеты, уже прогуливались люди, многие из которых выглядели не менее парадно, чем мы сами, так что никакого особенного внимания, к моему огромному облегчению, на нас (и особенно на меня в дурацком галстуке) никто не обращал. В те годы гуляние по Невскому было обычным делом, своего рода традицией, оставшейся со старых времён.
Летом, где-то между 5-ю и 6-ю часами вечера на главной городской улице появлялись дворники в белых передниках и с мётлами наперевес, тротуары старательно очищались от дневного мусора, суета рабочего дня стихала, и к вечеру на Невском появлялась другая публика: отдыхающая, нарядно разодетая, праздная, лениво и с достоинством прогуливавшаяся взад-вперёд вдоль ярко освещённых, блистающих чистотою витрин, мимо гостеприимно распахнутых дверей многочисленных магазинчиков и кофеен.
Было любопытно наблюдать, когда мужчины, чинно дефилируя по улице в сопровождении своих спутниц и внезапно повстречав кого-то из знакомых, одновременно приподнимали шляпы и чуть наклоняли при этом голову, вежливо приговаривая: "Приветствую вас!", после чего так же неспешно продолжали путь в прежнем направлении.
Вечерней жизни города я, мальчишка в те годы, разумеется, не знал, и потому жадно впитывал новые впечатления под одобрительные и чуть насмешливые родительские взгляды.
Так же было и на этот раз. Мы, не спеша, прошлись по Проспекту от Казанского до Садовой, там повернули налево, в сторону популярного тогда кинотеатра "Молодёжный" и я подумал, что мы идём в кино, не понимая, правда, зачем для этого мне понадобился галстук, а родителям - вечерние наряды. Однако, мы благополучно миновали вход в кинотеатр и буквально сразу же за ним, не больше, чем через десять-пятнадцать метров остановились у высокой двери с жёлтыми, отполированными латунными ручками и с двумя чёрными, как мне помнится теперь, солидными вывесками по бокам. На вывесках было написано крупными золотыми же буквами: Ресторан Север. И прямо под этоми словами, буквами поменьше, значилось: ресторан высшей категории.
Этот прелюбопытнейший ресторан располагался как раз там, где вскоре, на его месте, к большому удивлению и неудовольствию ленинградцев, появился да так и остался навечно шумный и малопочтенный ресторан "Баку".
Теперь, много лет спустя, я, признаюсь честно, не очень помню, что именно было указано на этих красивых солидных табличках под словами "Ресторан Север": говорились ли там, что это заведение было высшей категории, или там говорилось, что это ресторан первого разряда, но я хорошо запомнил слова отца, когда мы поравнялись со входом:
- Такого второго ресторана в Ленинграде больше нет.
- Почему? - тут же спросил я.
- Увидишь! - многозначительно ответил отец.
Швейцар в чёрной с золотыми галунами униформе и фуражке с позолоченным околышем почтительно распахнул перед нами двери и быстро убрал в карман что-то, протянутое ему отцом, почтительно произнеся при этом:
- Благодарю! Прошу Вас!
Мы оказались в чистом, полутёмном, странно прохладном небольшом вестибюле, мраморные плиты которого сияли чистотой. Прямо перед нами, в глубине виднелось просторное, ярко освещённое окно гардероба, пустынного в этот тёплый летний вечер. В этом окне была заметна голова в такой же красивой фуражке, как и у швейцара. Голова в гардеробе внимательно читала широко раскрытую газету.
Справа и слева от гардероба вверх, на второй этаж уходили полукруглые широкие белые каменные лестницы с широкими резными перилами и мраморными балясинами.
Мы поднялись по правой лестнице и оказались на площадке, украшенной деревянными стенными панелями, на которых уютно горели массивные бронзовые светильники.
Наверху, прямо у самой лестницы, как-будто ожидая кого-то, стояли два пожилых человека в строгих, чёрных костюмах, похожих нан фраки, и в белоснежных манишках.
Я с удивлением заметил, что оба мужчины были в белых перчатках.
Один из них, уведев нас, немедленно прервал разговор со своим собеседником и с достоинством наклонив голову, сказал:
- Добро пожаловать!
Потом, с лёгкой улыбкой посмотрев на меня, добавил:
- И Вам, добро пожаловать, молодой человек! Первый раз у нас? - вежливо поинтересовался он, обращаясь к родителям и дружелюбно глядя при этом на меня.
- Да, первый, - засмеялись одновременно мать и отец, - надо когда-то начинать!
- Совершенно верно! - так же почтительно и с достоинством ответил пожилой человек в белых перчатках, - и начинать надо именно с лучшего! - с улыбкой закончил он, прибавив при этом:
- Прошу вас!
Он направился в конец площадки, на которой мы продолжали стоять, и с некоторым усилием распахнул высокую дубовую дверь.
Мы прoследовали за ним и оказались в довольно длинном, белоснежном зале, похожем на широкий коридор, уходивший вдаль.
Левая сторона коридора выходила на Садовую высокими, полукруглыми окнами, вдоль правой стены на равном расстоянии располагались белые мраморные колонны. меж которых виднелись какие-то зелёные не то пальмы, не то кусты в больших, красиво декорированных кадках.
С потолка свисали ярко горящие всеми лампами бронзово-хрустальные люстры.
Слева и справа от прохода во всю длину зала уходили вдаль круглые столики, покрытые крахмальными скатертями и уставленные сверкающими белизной тарелками, ложками и вилками, вазами с цветами и хрустящими на вид льняными салфетками, необычно сложенными в виде веера и вставленными в серебряные подставки.
На самой середине ресторана, с правой стороны, там где стройный ряд белых колонн прерывался, виднелась небольшая, низкая эстрада, на которой стояли блеcтящий чёрный рояль, несколько белых пюпитров с раскрытыми нотами и таких же белых стульев с прислонёнными к ним виолончелью, контрaбасом и ещё какими-то инструментами, лежавшими в раскрытых футлярах на зачехлённых сиденьях.
Мы уселись за столик, расчитанный на четверых, совсем недалеко от эстрады, но с левой стороны, у широкого окна.
Кроме нас троих и двух-трёх посетителей за столиком невдалеке, в ресторане никого не было.
Пожилой человек в строгом чёрном костюме и белых перчатках, как фокусник, извлёк откуда-то "из воздуха" три больших плотных меню в коричевых, лоснящихся кожаных обложках и ловко расложил их перед нами в раскрытом виде. Я заглянул в меню и растерялся. Ни одного знакомого названия, кроме салатов, я там не нашёл.
Все блюда именовались на французский манер и то, что их названия были написаны по-русски, никоим образом не облегчало процесс понимания.
Я не имел понятия о том, что такое "консоме" , "котлеты "деволяй" или винный суп "шабли".
Однако предупредительный официант быстро и доступно объяснил мне, что есть что в этом сборнике кулинарных секретов, и вежливо спросил:
- Какое блюдо Вы предпочитаете, молодой человек? Мясное? Рыбное? Дичь?
Я опять растерялся. Вся эта торжественность, даже помпезность давила на моё подростковое сознание сверх всякой меры. И главным было то, что всё это было не показным, не нарочитым, а самым настоящим, истинным, традиционным великолепием, за которым угадывалась старая, многолетняя традиция, та сторона жизни, которая была мне совершенно незнакома.
Я не знал, как вести себя и вдруг понял, что отчаянно хочу домой.
Отец пришёл мне на помощь.
- А какое мясо вы порекомендуете? - обратился он к официанту?
- О! Очень правильный вопрос! - мгновенно среагировал официант, - у нас есть совершенно исключительный ростбиф, мы делаем его сами, и - Вы знаете, к нам специально приезжают даже из Москвы за этим ростбифом. Это наше фирменное блюдо, настоятельно советую попробовать, если вы ничего не имеете против говядины
- Ну как, попробуем? - взглянул на меня отец?
Я согласно кивнул, хотя никакого почтения к жёсткому говяжьему мясу не испытывал.
Родители заказали себе и мне ростбиф, и ещё какое-то лёгкое вино, салаты и рыбу. Официант выпрямился, спокойно повторил заказ так, как-будто он уже вызубрил его наизусть, и с достоинством удалился.
Вскоре он появился вновь, уставив стол закусками. А ещё через мгновение на эстраду вышел человек во фраке, сел к роялю и виртуозно заиграл очень популярную в те годы в Ленинграде фортепианную сюиту.
Через короткое время к нам вновь подошёл наш официант. На этот раз он катил перед собой небольшой, старинный деревянный столик на колёсиках, в центре которого стояло большое серебряноe блюдо, закрытое выпуклой серебряной крышкой.
Приблизившись к нам, он снял крышку, и мы увидели под ней огромный, румяный, истекающий соком кусок мяса, от которого официант, ловко орудуя ножом и необычной по форме двузубой вилкой, начал отрезать тонкие ароматные ломти говядины и накладывать нам в тарелки. Она оказалась действительно необычайно вкусной и нежной.
Я с аппетитом ел , пил лимонад, который здесь назывался "Ситро", поглядывал по сторонам и понимал, что прикоснулся к жизни с той стороны, о которой не имел до этого ни малейшего представления. И я не мог себе сказать - понравилась мне эта новая жизнь, или всё-таки нет.
Помню только, что против воли, не смотря на ободряющие взгляды родителей, я чувствовал себя очень скованно, отчаянно пытаясь "соответствовать" этому непривычному месту по мере своих мальчишеских сил, старательно следил за тем, чтобы ненароком не уронить и не пролить что-нибудь на брюки или на пиджак и в конце концов почувствовал, что не смотря на очень вкусную еду и красивую обстановку вокруг, устал буквально физически. Поэтому я был несказанно рад, когда наш обед, наконец, закончился.
Отец положил на стол несколько красных десяток, мы поднялись и, сопровождаемые всё тем же предупредительным официантом, вышли на лестницу.
Через мгновение мы были уже на улице.
- Ну, как тебе? Понравилось? - спросил отец, испытующее глядя на меня
- Нет! - Совершенно честно сказал я.
Родители весело рассмеялись, а мать прибавила, обращаясь к отцу с явным упрёком:
- Я же говорила тебе - ему ещё рановато ходить в тaкие места!
- Ничего, ничего, когда-то всё равно надо начинать, и пусть лучше он сделает это с нами и там, где надо, чем без нас и там, где не надо, - примирительно ответил отец.
На том вечер закончился. Мы отправились домой, где я, с yдовольствием разоблачившись, вернулся к своим привычным занятиям.
Очень скоро этот случай забылся, поскольку вспоминать свои мучения и неудобства в том храме кулинарного искусства мне совершенно не хотелось.
А ещё через несколько лет, повзрослев и уже самостоятельно осваивая в компании студентов ленинградские ресторанчики и бары, я совершенно не вспоминал больше о фешенебельном ресторане "Север". Новые впечатления полностью вытеснили собой старые.
Годы незаметно сложились в десятилетия, десятилетия мелькнули, оставив далеко позади себя и воспоминания о канувшем в Лету старинном ленинградском ресторане, и о самом Ленинграде, которого вдруг тоже не стало, как не стало и всей страны, где я когда-то родился.
Изменился мир, изменились условия, и уже совсем взрослый автор этих строк, долгие годы спустя после описанных выше событий, охваченный безумной лихорадкой перемен, оказался на другой стороне земного шара, в Соединённых Штатах Америки, а точнее - в жарком и бесконечно далёком от 60-й пареллели штате Техас, в небольшой, но дружной, несмотря на многонациональную пестроту, инженерной фирме, куда я попал благодаря годовому контракту о сотрудничестве , заключённом между нашими двумя приборостроительными организациями.
Mы завершили работу над совместным проектом и неожиданно получили предложение от нашего босса отметить сие достойное событие в очень хорошем местном ресторане, пользовавшемся высочайшей репутацией у местных и заезжих толстосумов, любителей настоящих техасских стейков.
В назначенный день двумя машинами мы, нарядно одетые по такому случаю в пиджаки и галстуки, прибыли по указанному адресу. Босс по имени Боб уже ожидал нас на ступеньках, покуривая сигару на крыльце у входа, под навесом, где можно было укрыться от невыносимого летнего зноя.
Мы вошли в прохладное кондиционированное помещение. Им оказался довольно длинный зал белого цвета, с аккуратными круглыми столиками в два ряда, покрытыми хрустящими накрахмаленными салфетками, уставленными готовыми к немедленному использованию столовыми приборами.
Едва все уселись за приготовленный заранее большой и тоже круглый стол напротив красивого чёрного рояля с поднятой стеклянной крышкой тёмно-синего цвета, как к нам подошёл высокий, седоватый элегантный официант в строгих чёрных брюках с чёрными шёлковыми лампасами, в белоснежной манишке и в бабочке.
Он вежливо и с достоинством положил перед нами красивые кожаные меню, изучить которые мы не успели, поскольку Боб тут же заявил нам, что ничего кроме стейка, заказывать здесь не надо.
Мы безропотно согласились.
Официант спокойно принял заказ, перечислил нам всё, что мы успели ему надиктовать в виде салатиков и напитков и удалился.
И тогда я посмотрел на нашего босса и сказал к полному удивлению всех присутствующих и себя самого:
- Боб! Давай спорить! Сейчас официант появится здесь с тележкой, на которой будет большое серебряное блюдо с крышкой, а под ней - огромный кусок сочной, хорошо прожаренной говядины. И он будет нарезать нам стейки ножом прямо от этого куска.
Боб посмотрел на меня с удивлением, переходящим в подозрительность, и в полном недоумении спросил:
- Ты уже был здесь ранше?
- Нет, клянусь! Я никогда здесь не был. Но мне кажется, что когда-то очень давно я уже бывал в очень похожем месте.
- Где, в России? - недоверчиво переспросил Боб, - не может быть! Таких ресторанов в России не могло быть. Значит, это было где-то ещё.
- Возможно, - ответил я, - возможно. А скорее всего, это просто дежавю, знаешь, когда ты чувствуешь, что то, что видишь сейчас перед собой, уже было с тобой когда-то и где-то, но вспомнить об этом ты не можешь.
- Нет! - категорически отмёл Боб мои предположния, - я во всю эту ерунду совершенно не верю! Если с тобой что-то было - ты должен поб этом помнить, а если не помнишь, что было и где было, значит, ничего просто не было. Тебе показалось, понимаешь?
- Возможно и так, - опять согласился я.
Ресторан, куда пригласил наc наш босс, был явно дорогим. Народу было немного, но нисколько не смущаясь этим, на невысокую эстраду вышел пожилой негр в смокинге и бабочке, он сел к роялю и очень красиво заиграл бессмертную мелодию "My way" Пола Анки.
Kогда к нам приблизизлся наш официант, толкая перед собой небольшую блестящую тележку с серебряным контейнером на самом верху, я не удивился ничуть.
Боб, продолжая недоверчиво коситься на меня, подставил свю тарелку и тут же получил большой, сочный кусок отлично прожаренного мяса.
Следом за ним наш солидный официант быстро оделил стейками всех нас. Говядина была потрясающе вкусной, что я тут же громко засвидетельствовал к немалому удовольствию нашего гостеприимного начальника.
- Такого мяса я никогда не ел, сказал я абсолютно искренне. Боб просиял
- Вот видишь! - торжествующе сказал он - никаких дежавю! Такого стейка, как в Техасае, нигде больше быть не может! Мы оба рассмеялись.
Спустя ещё какое-то время, наевшись до отвала, мы вышли на улицу под палящее южное солнце.
- Классный стейк! Спасибо, Боб! - сказали мы все.
Босс был доволен и польщён похвалой. Он так же искренне поблагодарил нас всех за компанию и за работу, а потом подмигнул:
- Ну, как тебе? Понравилось? - Cпросил он, испытующее глядя на меня.
- Очень понравилось, Боб! Очень! Даже больше, чем ты думаешь! - ответил я совершенно искренне.
Босс опять просиял и торжествующе заключил:
- Вот так! И никаких дежавю!
И мы все отправились по домам, чрезвычайно довольные проведённым вечером.
Хотя и по разным причинам.