Психиатр

Сергей Зеленяк
               


    Когда я вспоминаю тот вечер в ресторане, мне всегда становится очень стыдно перед самим собой, хотя воды с тех времён утекло уже много, без малого пятнадцать лет, а может и чуть больше.
     Случилось так, что однажды я упал в ресторане со стула, как был - в военной форме и при регалиях, будучи в трезвом уме и при полной памяти - и долго не мог подняться с пола. При всём при этом я был практически трезв. Не верите? И правильно делаете, я бы тоже не поверил, если бы сам не присутствовал при этом и не был непосредственным исполнителем такого неприятного для себя падения. Всё дело в том, что упал я со смеху. Хотите узнать, отчего можно так смеяться? Хотите? Тогда слушайте.
      До майора Витёк дослужился из прапорщиков, хотя все его восемь братьев крестьянствовали или, как сейчас говорят, фермерствовали. Витёк работать на земле не хотел, а потому остался после срочной службы в армии, вначале прапорщиком, а затем, окончив заочно ВУЗ в Москве, получил офицерские погоны. Гены, видать, были сильные, и жилка крестьянская в нём осталась, как осталось и крестьянское упорство, и наивная хитреца, и расчётливость с прижимистостью да хозяйственностью. У него и на лице отражались следы какой-то (не путать с брутальностью) мужиковатости. Черты лица были невыразительными, такими, словно их рисовала неопытная в этом деле рука плохо заточенным, чтобы не сказать тупым, простым  карандашом, помногу раз стирая ластиком, а затем снова и снова проводя неверные линии. В конце концов, рука, судя по всему, измучилась и бросила свои тщетные попытки, так и не завершив толком начатое.  От многочисленных исправлений лицо не стало ни выразительнее, ни красивее, форм законченных и чётких не приобрело, но бумага от того, что по ней ластиком многократно водили, посерела, потеряла гладкость и присущий ей естественный блеск. На фоне неширокого, шишковатого лба и жидких волос, изображённых  штрихами, выгодно смотрелись глаза. Глубоко посаженные, серо-голубые, они были живыми и блестящими.  Не смотря на московское, пусть и заочное, образование, не приобрёл Витёк ни лоска, ни выправки офицерской; был чужд вовсе некоего гусарства, присущего почти всему кадровому офицерству, но зато приобрёл он в первопрестольной вместе с лейтенантскими погонами вкус к власти, а скорее к властности, и склонность к карьеризму. Последнее, кстати, присуще всем военнослужащим, об этом ещё Суворов великий писал.
     Человек был Витёк скучный. Умом и чувством юмора не блистал, так как последнее, что он читал из литературы, были учебники да, может быть, ещё конспекты во время учёбы в Москве. Единственным его увлечением был футбол всех уровней. Он болел за местную команду, которая  играла в каком-то из дивизионов последней из имеющихся лиги, периодически то вылетая из неё, то снова добиваясь высокого права представлять наш городишко на всероссийской арене, он болел  за «Динамо» и за российскую сборную болел тоже. Из всей периодики  на его столе всегда лежала зачитанная  и потёртая газета «Футбол- Хоккей». 
     В описываемые времена служил Витёк в должности… Нет, это мы на потом оставим. Скажем в общем, был он начальником одной из тыловых служб целой дивизии. Службы серьёзной и боевой. Почти.
     Так вот, как-то в конце декабря, когда подводятся итоги года прошедшего и ставятся задачи на год будущий, нам с Витьком удача улыбнулась, то бишь, отметили наши заслуги перед Родиной в приказах. Да не благодарностями банальными или грамотами почётными, что тоже было бы неплохо, ибо не часто фамилии работников тыла в приказах на поощрение встречаются, а наградили нас деньгами в размере должностного оклада, что, посудите сами, как-то весомее и приятнее других видов поощрений.
     В тот раз так вышло, что Витёк в один приказ попал - окружной, а я в два сразу, окружной и тот, что из Главка пришёл. Возможно, в кадрах что-то напутали, и мою фамилию дважды подали. Что ж, бывает и такое, хотя повторюсь, бывает, но редко.
     Получаем мы деньги в кассе, и я как-то боковым зрением замечаю, что Витёк недоволен будто, морщится, взглядом своим цепким купюры мне к выдаче предназначенные в руках кассирши пересчитывает, да вздыхает тяжело.  Врать не буду, и не скажу, чтобы он был очень уж жадным, но по всему видать, задела Витька такая несправедливость в оценке его заслуг. Хотя если быть честным до конца, то в прошлом году всё было с точностью до  наоборот. Тогда Витёк два оклада получил, а я один. В общем, заметил я его недовольство, и самому отчего-то неловко стало. Вроде как одно дело делаем, а вот гляди ж ты, как несправедливо получилось.
     Пораскинув мозгами, как мне быть в данной ситуации, я решил, что предлагать ему половину причитающегося мне оклада не стоит, он не возьмёт и, возможно, надуется ещё сильнее; и чтобы не наживать себе в его лице недоброжелателя, не мудрствуя особо, я предложил Витьку один оклад в ресторане прогулять. Так прямо подошел к нему и сказал: «Витёк, давай вдвоём посидим где-нибудь в кабаке приличном, поужинаем, пообщаемся, употребим некоторое количество алкоголя, а заодно и прокутим мою вторую премию, тем более что Новый год на носу, а деньги эти случайные, вот их мы и прогуляем. Только давай сразу условимся, что пить будем исключительно шампанское, как  настоящие гусары, никакой там водки или коньяку. Это раз. И никаких женщин - это два».

 Не подумайте уважаемые читатели, что я ханжа или, не дай бог, пуританин. Совсем нет.  Ничего дурного против крепких спиртных напитков  не имею, совсем даже наоборот, и к женщинам, особенно смазливым, отношусь положительно, в прямом и переносном смысле, а условия такие выдвинул по следующим соображениям. Пить водку с Витьком неинтересно. Он первых три тоста выпивает почти всегда честно, а потом халтурить начинает. За сердце рукой хватается или за печень, аппелирует к тому, что он за рулём (как будто все остальные пешком пришли) или ещё какие уловки, чтобы не пить, выдумывает. Его начинают уговаривать, он кочевряжится, рюмку ладонью накрывает, а если его всё же уговорят её наполнить, то он потихоньку, так чтобы не заметили сидящие за столом, начинает содержимое рюмки на пол выплёскивать, себе под ноги. Вроде как и пьёт наравне со всеми, но всегда трезвее остальных оказывается. Все наши сослуживцы знали истинные причины такого поведения Витька. Он далеко не великий трезвенник. В командировках он себе «отвязаться» позволяет, но то в командировках. А если после застолья предстояло идти домой, то Витёк себе лишнего никогда не позволял. Жена - вот кто держал его в строгих рамках. Честно сказать, бояться там было кого. Крупная, кости широкой, с ладонями как совковые лопаты… В общем, я Витька где-то понимал, но и вы, читатели, меня поймите, что за удовольствие пить одному в ресторане? Поэтому я и придумал эту фишку с шампанским.
 Во – первых, шампанское по крепости не водка, и Витёк сможет себе позволить выпить чуть больше, хотя бы по объёму, а во – вторых, у него не пройдёт финт с выплёскиванием на пол. Фужер в кулаке не спрячешь, а если и выльешь, то это не жалкие пятьдесят грамм, а как минимум триста.

  Представляю картинку: сидит за столиком майор, а под стулом у него лужа. Что народ подумать может? Да…а… Нет, не пойдёт он на такое.
     А что касается женщин, то, как только они за столиком появятся – прощай задушевная беседа: ни ругнуться для связки слов, ни на самом разговоре сосредоточиться (женщины они к себе внимания требуют), покурить и то из-за столика выходить придётся. В общем, неудобства сплошные, которые мужчины преодолевают в том случае, если рассчитывают на продолжение вечера. Мы же собирались только поужинать.
      Стоит ли говорить, что Витёк с радостью согласился на моё предложение, аж лицом посветлел. Мы не стали откладывать это дело в долгий ящик. В тот же день после службы оставили свои машины на стоянке и, взяв такси, поехали искать кабачок, в котором мы могли бы спокойно скоротать вечер.
     Как я уже упоминал, был конец декабря, и  в обычно полупустых заведениях общепита, открывавшихся в те времена на каждом углу, в этот предновогодний вечер свободных мест не было, все столики были заняты по предварительной записи, о чём нас оповещали таблички на закрытых дверях заведений. Не помогали слова « нас всего двое», ни попытки всунуть купюру метрдотелю либо швейцару, где таковые имелись. Везде нас ожидал вежливый, но категоричный отказ. Не учли мы с Витьком этот момент. Не учли, что новомодное слово корпоратив, только  появившееся и прочно осевшее в лексиконе русского человека, имело магическое действо на неокрепшее сознание бывших строителей коммунизма.
Каждый, у кого была хоть малейшая возможность, желал своими зубами прелесть этого корпоратива ощутить. Наверное, Золушке так на бал не хотелось попасть, как гражданам государства российского в те годы на этот загадочно-сладкий корпоратив. К примеру, любая среднестатистическая жена категорически была бы против пьянки, которую, как сказал ей муж, устраивают  на его работе. Она, быть может, устроила бы благоверному сцену с битьём посуды или без оной, требуя его немедленного возвращения домой сразу после рабочего дня, но услышав чудное слово корпоратив, в котором так красиво грассировало перекатывающееся «эр», что тут же соглашалась отпустить его на это мероприятие хоть до утра.        В конце концов, мы объехали все злачные места нашего городка, которые были нам известны, но ни в одно из них нам попасть так и не удалось. Расстроенные, мы сели в машину и стали совещаться, как быть дальше.  И тут на выручку пришёл таксист, молодой парень с искренней улыбкой и хитрыми глазами.
- Мужики, по-свойски обратился он к нам, - на улице Маяковского только вчера новый кабак открылся, про него ещё мало кто знает, там наверняка места есть.
 Честно говоря, я уже не верил, что сегодня нам улыбнётся удача, но не в моих привычках отступать от намеченной цели.
 - Едем, - скомандовал я.
И машина в который раз за сегодняшний вечер тронулась по укатанному и уже начинающему сбиваться в колеи снегу.
     Нам повезло, реально повезло, потому что в этом, действительно, только вчера открывшемся кафе, оказалось- таки два места за двухместным столиком, скромно притулившемся возле колонны. Наверное, они потому и остались свободными, что не нашлось желающих их занять, так как из-за этой колонны не было видно ни зала, ни ёлки, ни танцпола. Вроде как в подворотне, а не в кафе. Но нас и это устраивало, к тому времени мы уже здорово проголодались (как-никак после службы) и перенервничали ввиду долгих и, как нам казалось, уже безуспешных поисков.

     Пока официант заказ наш исполнял, мы, значит, с Витьком оглядели поле, так сказать, предстоящего сражения. Зал кафе довольно большой, мест этак на сто - сто двадцать посадочных, по всему залу столы по три по четыре сдвинуты и накрыты для банкетов, гостей ожидают.
В помещении, по всему видать, ремонт недавно был сделан, отделка свежая, но скромненькая, благо за гроздьями гирлянд на стенах её особо не разглядеть, столы и стулья самые простые, из гнутых труб и прессованной фанеры; и хотя столешницы скатертями прикрыты, видно, что на  ножках столов краска облупилась, значит купили их у какой-нибудь разорившейся столовой при заводе, который продает в первую очередь непроизводственные активы перед тем, как разориться самому. На полу в зале плитка кафельная  мелкая, как в туалете на вокзале, сейчас такую уже и не выпускают, старая и затёртая так, что местами исчезло рифление на её поверхности. По полу сквозит так, что пока мы усаживались да оглядывались, у меня здорово замёрзли ноги. Скучное, в общем, помещение, неинтересное, ну да ладно, как говорил Киса Воробьянинов: « Выпью водки – разойдусь». Но всё же про себя я дал себе слово никогда сюда больше не ходить, и могу сказать, что слово своё я сдержал, жаль только, что не по той причине, что кафешка мне с первого взгляда не понравилась, а совсем-совсем по другой.
     Принёс официант заказ наш: закуски с салатами, горячее и фрукты, шампанское и минералку; и начали мы с Витьком пить да закусывать, с тостами и без них. Прямо, как у Пушкина: «На миг умолкли разговоры…». А между тем зал активно заполняться народом начал. Когда мы зашли,  только у стойки бара несколько человек терлись, видать из тех компаний, на которые столы накрывались, самые нетерпеливые или может голодные, или ответственные, а тут как прорвало. Минут за двадцать, что мы первый голод утоляли, почти все столы народом, по-праздничному разодетым, заполнились; и хотя я был в основном едой да шампанским занят, но признаюсь, боковым зрением всё же уловил, что посетители всё больше женского полу и возрасту самого разного, от вчерашних школьниц, до совсем уже пожилых дам. А что касается мужиков, то вот, ей-богу, говорю, если от общего количества процентов десять бы набралось, то хорошо, а так, пожалуй, что и меньше.
     Утолили мы с Витьком голод острый и жажду первую, поудобнее на стульях жёстких развалились и, потягивая шампусик, как водится между нами офицерами, разговоры завели всё больше о ней, о службе, да о жизни нашей военной. Между прочими темами косточки начальству перемываем, о политике большой треплемся, о войне,  что в Чечне идёт. Плавно беседа течёт, прерывают её спокойное течение только особо громкие тосты за столами соседними или взрывы хохота, когда в компании кто-нибудь анекдот удачный расскажет.
      Уже и музыка заиграла, сперва спокойная, медленная, и тут народ на танцпол потянулся, а затем, по мере того как кровь у посетителей и посетительниц живей забурлила от алкоголя,  всё более быстрая и зажигательная.
      Мы с Витьком условия договора блюдём, на танцующих не смотрим, тем более что нам их из-за колонны особо и не видать, на женщин - ноль внимания, и пьём исключительно шампанское. Всё чин-чином.
     Только начинаю я замечать, что всё чаще мой взгляд на женские взгляды натыкается, куда бы я не посмотрел, а там уже как из засады на меня (или на Витька, сразу и не разберёшь, мы ведь рядом сидим) женские глаза глядят. Нет, правда, я без всякого там самомнения говорю, не такие уж мы с Витьком и красавцы. Но не зря говорится, что на безрыбье и рак рыба. Тут ещё как на грех за соседним с нами столом одни дамы сидят. Стопроцентный корпоратив, да ещё, скорее всего, за счёт организации, на свои так не пьют. Опережая немного события, хочу сказать, что я угадал, дамы были из налоговой инспекции, об этом мы узнали чуть позже.  По первости был среди них мужичок один-единственный, по всему видать, не самый главный  начальник, однако он как-то быстро исчез; то ли домой ему нужно было, то ли набрался чрезмерно по-скорому, но исчез этот одинокий как сирота представитель мужского полу из развесёлой уже женской компании. И сидит такая вот компания расфуфыренных женщин по случаю праздника Нового года наступающего, разгорячённая уже слегка, и приходится им, бедолагам, даже водочку самим себе в рюмки да бокалы разливать. Согласитесь со мной, есть что-то вульгарное и в то же время пикантное, когда женская ручка, тонкая и нежная, кольцами и браслетами отягощённая, так уверенно по-мужски бутылку водки держит и не только держит, но подругам из неё разливает. А ведь я часто наблюдал, как в чисто женских компаниях сразу находится такая вот заводила-ведущая, которая на себя обязанности виночерпия берёт.
      Ну, простите, что-то меня в сторону занесло.  Итак, продолжим, тем более что до развязки совсем немного осталось.
     А женщинам, особенно алкоголем разгорячённым слегка и более чем слегка, внимания хочется мужского, потанцевать, опять же, или слова какие добрые на ушко чтоб шепнули. А мужиков-то в зале - раз два и обчёлся, а те, что есть - под контролем строгим тех дам, что с ними за столом сидят, и только мы с Витьком, как два тополя одиноких, в полутьме зала звёздочками на погонах поблёскиваем и внимания ни на кого не обращаем.
 А вечер идёт своим чередом. А народ всё больше скромность теряет. Уже из-за соседнего стола здравицы несутся, явно к нам обращённые: «За содружество армии и народного хозяйства!» Нам ничего не остаётся делать, как свои бокалы наполнить и пить тост вместе с дамами. Атака продолжается, темп её нарастает. Нас жестами приглашают пересесть за  соседний стол, некоторые дамы демонстративно двигают свои стулья, высвобождая нам место. Только мы с Витьком  молча, с широкими улыбками, киваем в ответ в знак благодарности за приглашение. Мы не хотим нарушать условия нашей договорённости. Дамы ничего о договорённости не знают и знать не хотят, им плевать на наш договор; и вот уже двое из них подходят к нашему столу и приглашают на танец. Это удар ниже пояса. Нам ничего не остаётся делать, как идти танцевать.  Дамы тянут нас к себе за стол, но мы тверды, как кремень. Единственное, что мы можем сделать в данной ситуации – сослаться на то, что у них там шумно, а мы хотим спокойно провести вечер, к тому же мы никого не знаем в их большой компании,  и в ответ приглашаем девушек за свой столик.  Девушки соглашаются без лишнего кокетства, и под неискренно осуждающие и откровенно завистливые взгляды своих товарок, прихватив заодно свои стулья и сумочки, через минуту оказываются рядом с нами.
     Вечер мы продолжаем уже вчетвером. Знакомимся, мы с Витьком чешуёй на солнце блеснуть пытаемся,  юмор армейский из нас так и прёт, подливаем дамам шампанское, темы для разговора нащупываем. А куда денешься? Раз уж не привелось нам вдвоём посидеть, то теперь хоть из кожи вон, а не дай девушкам пожалеть о том, что они свою компанию на наше общество променяли. Валентине с Ниной, это девушек так зовут, лет по двадцать пять – двадцать семь (хотя здесь я могу ошибаться, никогда не мог правильно возраст женщины определить) по-моему, нравится наше внимание и общество наше нравится, по крайней мере они не делают попыток вернуться за стол к своим сотрудницам. Мы танцуем, и тогда мне видно как победоносно и свысока наши пассии поглядывают на покинутых подруг.  Мы уже забыли с Витьком о наших планах, привыкли немного к девушкам, за нашим столом тёплая и непринуждённая обстановка. После четвёртого или пятого танца, где-то глубоко в душе, я уже прокручивал варианты на продолжение вечера с Валентиной в более интимной обстановке. А что, она симпатичная, фигуристая, длинноногая, мне такие нравятся, но пока события не педалировал. В общем,  наш скромный ужин удавался на славу. Дамы предложили тост за военных, все подняли бокалы, но тут Нина вдруг спрашивает, обращаясь к Витьку:
- А что Ваши эмблемы означают? Вот у него, - она, как мне показалось, чересчур фамильярно ткнула пальчиком в мою сторону, - на эмблемах звёздочка в лавровом венке, это означает мотострелковые войска, а у Вас змея какая-то вокруг столба, это что за войска такие?
Ну, женщина! Ну что с неё возьмёшь? Элементарщины не знает!  Однако нужно заметить, что Витька этот простой вопрос очень смутил. Занервничал как-то Витёк, заёрзал и даже чуточку покраснел, чего, конечно, в полутьме и бегающем свете разноцветных бликов цветомузыки заметно не было. Но недаром Витёк погоны майорские носил, поборол он своё смущение, отхлебнул не спеша из бокала добрый глоток шампанского, посмотрел на Нину взглядом почти высокомерным и пафосно так, с чувством превосходства сказал:
 - Я врач.
Тут я насторожился, а дамы посмотрели на Витька с уважением. Ещё бы, врач - это не какой-то там непонятный мотострелок, неизвестно кто он такой, и с чем его едят, а с врачом всё близко и понятно. Как говорил один мой знакомый, мимо врача и кладбища ещё никто не проходил. Врачей все знают и уважают. Врач, да ещё и военный, в глазах девушек был важнее всех командиров вместе взятых. Он в мирное время солдатиков лечит, а на войне от смерти спасает. Уважуха! Казалось, вопрос исчерпан и можно выпить за сказанный тост, но не тут-то было. Ох, уж эти женщины! Ох уж эта их въедливость и желание во всём, что касается мужчин, разобраться до конца. Ох, уж это знаменитое женское любопытство! По жене своей сужу. Приду я, к примеру, домой после ноля часов и тут начинается:
 - Ты где был?
 - На работе. (Как вариант: - На службе.)
 - Что делал допоздна?
 - Работу работал. (Как вариант: - Службу служил.)
 - А кто ещё был?
 - Все.
 - А они что делали?
 Ну и так далее, и тому подобное, и что самое смешное -каждый раз одни и те же вопросы и одни и те же ( с вариантами) ответы. Прямо не жена, а следователь прокуратуры, желающий поймать подозреваемого на несоответствии в ответах на поставленные вопросы. Вот и эта Нина так же. Ведь сказали же тебе русским языком: врач.  Ну и достаточно, уймись. Так нет же, ей этого мало, и она продолжает допрос.
 - Простите, а какой врач?  Ну, какая у Вас специализация?  Хирург или терапевт, или… или… - тут она запнулась, но я сразу почему-то понял, что она хотела сказать: гинеколог, потому как ей это, видать, очень близко, но вовремя сообразила, что такая специализация вряд ли востребована у солдат, поэтому она окончила вопрос по-простому, не умничая, - болезни какие Вы лечите?
Вопрос неожиданно повис в воздухе. Тут мне смешно стало, очень смешно. Что, думаю, Витёк ей на это ответит?  А смех меня уже душить начал, но я терплю. Я рот себе ладонью зажал, чтобы не прыснуть, у меня от натуги покраснели лицо и шея, я взгляд в тарелку опустил, но чувствую: ещё немного, и не выдержу. Витёк как-то неожиданно для дам растерялся. Он стал крутить головой и шарить руками по столу, перебирая пальцами скатерть. Может он ждал помощи от меня? Я не мог ему ничем помочь. Я сам с нетерпением ждал ответа, уткнувшись глазами с наворачивающимися на них слезами в тарелку.
 Витёк неспешно наколол на вилку ломтик сыра, положил его в рот и стал медленно и тщательно пережёвывать, чтобы, значит, дать себе время ответ приготовить. Не дожевав, он стал закусывать сыр веточкой петрушки. Вопрос висел в воздухе, тишина накалялась. Сообразил Витёк, что уже не только Нина, но и Валентина ждёт ответа на вопрос, какая всё-таки специализация у их новознакомого доктора, вздохнул глубоко, потом набрал снова воздуха в лёгкие побольше, опёрся обеими руками о столешницу и не сказал, а выдохнув, провозгласил:
- Психиатр!
Стыдно! Как вспомню, так и стыжусь. Я заржал. Не засмеялся, а именно заржал, отняв ладонь от лица, я обхватил руками живот. Я не мог остановиться. По всей видимости, от сотрясений моего тела подломилась ножка стула (не зря я сразу заметил, что они не новые были) и я упал на пол. Меня трясло и било, я икал,  давился и ёрзал, я поводил ногами. Слёзы текли из глаз, мешая  видеть окружающее пространство. Говорю как на духу, я очень хотел остановиться и не мог этого сделать. Перед глазами у меня стояла  картина, на которой Витёк в белом накрахмаленном халате важно расхаживает по территории свинарника, а в клетках у корыт сидят намытые солдатиками из шланга свиньи нашего подсобного хозяйства. Витёк заглядывает им в глаза, у каждой вежливо осведомляется о здоровье, спрашивает, не беспокоит ли что, и как ей нынче спалось. Дородные свиноматки и солидные, присмиревшие на врачебном обходе хряки доверительным похрюкиванием сообщают внимательному «доктору» о своих проблемах.
     Витёк был начальником ветеринарной службы. И фамилия у него была для ветеринара подходящая -  Коровкин.