– Маша, ты не подстрижешь мне усы? Не подравняешь? У меня пальцы в эти ножницы не влезают... маленькие какие-то. Куда запсотили нормальные ножницы?! Разгильдяи.
Я чуть не подавилась кашей.
– Боцманюга, – сказал мой муж, он же капитан нашей яхты, – ты о чем? Это вроде ты у нас главный за имущество, перед богом клялся... Ножницы у него пропали. Да у нас ножниц отродясь никогда никаких не было. А вот отвёрточка с красной ручкой – пропала!
– Это мои маникюрные ножницы, дай сюда! – откашлялась я. – Какие усы, Жень? Какая отверточка, Вов? Рехнуться с вами можно.
Мы очень ценили всегда эти три недели в году, отпуск в море – можно вести себя как хочешь. Никто не скажет, что майка на левую сторону надета, или что кто-то небритый. Даже чеснок можно есть – только при условии, чтобы все ели и останавливались за сутки до берега.
При этом на лодке почти стерильно, море грязи не любит. Просто все отдыхают от лишней цивилизации, и никто никого не пилит по пустякам.
А у меня энергия бьет фонтаном – Женька говорит, что меня в море издалека видно, как кита. Я вообще не устаю. Сплю по три часа в сутки. Стираю их футболки каждый день без слова упрека, а они меня любят, как сорок тысяч братьев… Доверяют мне. Я меняю их мировоззрение – так они говорят, ну, если перевести на человеческий язык.
В этот раз с нами чужак. Его все зовут Стасик, но ему это не нравится, он каждый раз поправляет – я Стас! – не слушая, что ему хотят сказать. Он с другой лодки; узнав, что мы планируем поход в Европу, напросился идти с нами, пообещав и сделав приглашения в Германию. То есть, во-первых, мы вроде ему обязаны, а во-вторых, мы клюнули на то, что он туда уже ходил со своими – рассказывал, во всяком случае, об этом бойко.
Он совсем не наш, не понимает наших законов и не смеется над нашими шутками. Как всегда, море очень быстро всё ставит на свои места – на суше-то все умеют притворяться своими, а тут не забалуешь, всё на виду…
У меня есть к нему личные претензии – нарушает он мое пространство. Но я пока не очень строга, надеюсь все-таки, что сам поймет, что тут можно, а чего нельзя…
Мы в одной вахте с Толиком, Женькой и этим Стасиком. Всем очень странно слышать, как Стасик говорит: Маша, а сделай мне чаю... Я, к примеру, отсидела два часа на руле ночью под дождем, а он меня сменил и через минуту говорит: Маша, а сделай мне чаю...
– Стасик, – говорит ему боцман, – ну хорошо, Стас. Ты бы попил чайку сначала, а потом бы уже Машу сменил. Она бы посидела лишних пять минут, правда, Маша?
– А мне, может, приятно, чтоб именно она сделала, – отвечает Стасик... в смысле Стас, провожая меня взглядом, куда б я не двинулась.
– Ты бы на дорогу смотрел, Стасик. Уехал вон на пятнадцать градусов, давай выравнивайся, здесь аккуратненько надо, – боцман всё-таки верный мне друг. – А потом и чайку попьешь, Стасик.
*****
– Так что там с усами, Жень, я не поняла? – мы домываем посуду, я намыливаю в морской воде, боцман споласкивает в пресной.
– Что ж тут непонятного, Маша? Непонятливая ты наша. Непонятно ей... – Женька тянет время, я его вижу насквозь и даже глубже. – Я имею право прилично выглядеть в городе-герое Киль? В высокоразвитой европейской стране? А у меня усы торчат в разные стороны, противно смотреть.
Что-то тут не так.
– Стас этот баламутный тянет куда-то к своим друзьям, – объясняет мне мой муж. – Посидеть, мол, в нормальном заведении, пива попить, с барышнями познакомиться местными. Он здесь в третий раз, на ерманщине. Оброс знакомствами - общительный он парень, Стасик-то.
Мы находим место для швартовки в ковше, прямо в черте города – Стасик настойчиво его рекомендует, они здесь стояли. А место, видно, популярное – мачты торчат кругом. Но нам не нравится, мы привыкли к маленьким пригородным яхт-клубам, а тут шастают паромы и прочие водно-моторные монстры. Встаем бортом, вплотную к набережной, поэтому стараемся всё делать правильно, а то и пошкрябаться можно, если допустить какую-нибудь оплошность или забыть о волне из-под этих монстров.
Два часа ждем пограничников и таможню, но всё зря… хотя, ничего нового – всю жизнь их ждем. Никто к нам не приходит, вернее, приходят только мзду за стоянку собирать, но мы говорим – а мы на минуточку, сейчас таможню дождемся и уйдем…
Нет, мы бы заплатили, конечно, но всё-таки хочется сначала дождаться и оформиться… мало ли. И вообще разобраться, хотим ли мы тут стоять.
Я больше ждать не могу. Поэтому выбираюсь на берег и за несколько минут добываю у соседних лодок информацию: как звонить в полицию, где телефон-автомат, где можно деньги поменять…
Через двадцать минут уже всё сделано, проштамповано, разрешено, поменяно. Следом, будто поджидая, снова объявляются сборщики платы за стоянку, уходят теперь довольные.
– Маш, – восхищенно говорит боцман, – ты самое ценное, что есть на лодке. Учитесь, студенты...
Культурная программа на два дня у нас заранее согласована – естественно, это Собор святого Николая, он же почитаемый нами всеми Никола-чудотворец, он же отважный моряк. Я еще хочу в ботанический сад, а Ванька, юнга наш – в аквариум. Все планируют забраться на смотровую площадку Ратуши, но это уж как хотят... там семидесятиметровая высота, я внизу подожду.
– И что теперь, в ботанический сад не пойдем из-за этого… Стасика? чтоб его. Или мы поделимся по интересам? Раскол интересов?! дожили… – я не могу смириться, яростно шепчусь с Женькой, зажав его в угол, пока все собираются, в чистое переодеваются.
– Машка, не злись. Ну сходим пива попить, что плохого? Это ж, считай, народная дипломатия в чистом виде. Дружба – фройндшафт. Кроме того, настоящее немецкое пиво...
– Всё-ё-ё… До свидания, милые создания, целоваться некогда... Когда вы уже напьетесь этим пивом?! До свидания, идите куда хотите. Я лучше на Ратушу залезу… или спать буду.
*****
И пиво, и стасиковые немецкие знакомые оказались очень даже неплохими. Но и того, и другого было многовато. Мы сидели уже третий час, языковые трудности растушевывались, деньги тоже… Пивной ресторанчик стоял на набережной, в двадцати минутах ходьбы от нашей лодки, что лично меня грело – всегда приятно, что дом рядом.
Немцев четверо, нас – восемь, включая женщин и детей. Мы оккупировали длинный стол, заказали сухарей к пиву. Немцы не удивились, видно подумали, что мы все любим сухари, вот и заказали. Такие вот странные русские, не хотят сосисок…
Муж мой собрал аудиторию, травит байки про наше океанское прошлое, рисует на салфетке рангоуты с такелажами…
Один из немцев прямо в разгар, прямо на чьем-то полуслове вдруг встал, откланялся и ушел, расплатившись. А почему он ушел? – спросила я. – Что-то случилось?
Ничего не случилось, – ответил его друг, – деньги у него кончились.
– Да-а-а… – сказал боцман, – как-то у них это… не отлажено. Не комильфо, правда, Маш? Он что, подумал, что десять человек ему, своему дружбану, кружку пива не купят?!
– Жень, как ты думаешь, аквариум и ботанический сад у них дорого? Это я тебе мягко напоминаю, что тебя уже есть дружбаны – женщина одна, жертвенница, и отрок… – Ванька! поставь кружку на место немедленно! – и отрок неразумный…
Еще через час ко мне, скучающей, подсел незнакомый господин, придвинув стул.
– Боцманюга! – крикнул мой муж с другого конца стола, – не расслабляйся! У тебя сколько женщин на лодке числится? Как отчитываться будешь?! Ты зачем там сидишь?!
Женька вздрогнул, неровно осмотрелся и оценил опасность, прищурив один глаз.
– Будь спок как доктор Спок, не извольте беспокоиться! – боцман погрозил кому-то не тому пальцем: – Не балуй…
И вдруг рявкнул басом – А ну, ША!
И грохнул кулаком по столу, и кружки подскочили... Господина ветром сдуло.
*****
Мы все идем по набережной в сторону лодки, но я чувствую какой-то заговор.
– И что, мы в такую рань спать пойдем? – начинает Стасик. – Еще и десяти нет. У вас что, правила такие, что ли?
– У нас простые правила, Стасик. Да ладно… Стас, Стас. Короче, вы гулять? Ванька, ты с нами. И документы все Маше отдайте, соколы.
– Ну Константиныч, ну Маша… Я-то трезвый! – Ванька и правда трезвый, я следила. – Хоть город посмотреть ночной…
А боцмана мы всё-таки уболтали вернуться на лодку – я рассказала, как сейчас его накормлю вкусно, и он почти добровольно сдался. Через леера перелезал с трудностями, смеялся над собой, от чего еще больше слабел. Заснул сразу, как прилег, не раздеваясь, прямо в кают-компании.
Я варю суп – большую кастрюлю, на два дня. А пока он варится, мы порезали огурчиков, хлеба, открыли рыбные консервы. Мой муж достает рюмочки, старается двигаться тихо, чтоб не дай бог не разбудить Женьку…
Снаружи раздаются звуки – кто-то привлекает наше внимание. Я высовываюсь в люк: пожилой мужчина здоровается – гутен абен! – и что-то дальше говорит тихим голосом.
– Шпрехе их дойче нихт, – говорю я, – мэйби инглиш?
Мужчину зовут Хельмут, и он ищет работу. Он говорит, что может как следует вымыть нашу лодку, а может перестирать всё наше постельное белье в прачечной. Или закупить нам продукты перед уходом в море.
– Давайте заходите, – говорю я. – Вова, тут гримаса капитализма голодная, достань еще рюмочку…
Только тихо, Хельмут, у нас тут товарищ наш отдыхает…
Хельмут очень приятный – во всех отношениях. Опрятный, негромкий, с грустными глазами. Он расстраивается, что у нас не надо ничего мыть, но, видно, это ему не впервой, расстраиваться-то... Через пару минут он с удивлением понимает, что его приняли как человека, сейчас накормят, не унизят, – и потихоньку его напряжение уходит, и он начинает улыбаться.
Хельмут съедает огурчики с хлебом, кильку, сало, потом, чуть позже, две тарелки супа… Русский шнапс ему тоже нравится. Народная дипломатия набирает силу. Дружба – фройндшафт. Прощаемся через час как родные.
*****
– Явление следующее. Те же и Ванька, – радостно сообщает мой муж, возвращаясь вниз после перекура. – Идет грустный.
Мы ждем, не ложимся. По большому счету, Ваньку и ждем. За остальных не надо волноваться, их и серебряной пулей не застрелишь.
Ванька спускается вниз и сразу, ни слова не говоря, проходит на свое место, снимает кеды и ложится лицом к стене.
– Вот вам здрасьте, – говорит мой муж. – Ты чего, парень?
– Вань, кушать будешь? Супчик? – я обнимаю его, лежащего, ерошу ему волосы. – Ты где был-то? Посмотрел ночной город?
Ванька притворяется мертвым.
Через минуту слышим топот по палубе – вот как об стену горох, говорит мой муж, хоть кол на голове теши, всё равно будут топать как слоны. Кошачьи лапы включайте, балбесы! Боцманюга с Ванькой спят!
Вернулись все, кроме Стасика – а он попозже будет…
– Так, – завожусь я, – он попозже будет. Значит, кто-то должен сидеть и ждать. А если никто не будет сидеть и ждать, то он придет попозже и будет стучать, и разбудит всех остальных…
– Машенька, – говорит Толик, – его не надо ждать, он в другом месте… заночует.
Все очень хорошие какие-то… радостные. Ко мне все обращаются – Машенька… Суп доели, оставили только на пару тарелок для боцмана и Ваньки – эти двое тоже хорошие, но спят.
– Давайте колитесь, где были, соколы?
И вдруг… все начинают смеяться. Кто беззвучно, кто наоборот, – и остановиться уже не могут! И мы, хоть и не понимаем ничего, тоже начинаем смеяться, потому что это так заразительно! и Ванька вылезает из своей люльки, и Женька просыпается почти трезвый – и хохот стоит такой, что я начинаю даже волноваться – поздно уже, на соседних лодках спят, наверное…
Итак. Стасик этот, чтоб его, задумал раскрасить пробел в жизненном опыте нашего экипажа. И лодка наша стоит в десяти метрах от красных фонарей, кто бы мог подумать… Дорогу надо просто перейти, и ты там. Можно заполнять пробел. И недорого. Вот почему мы тут швартанулись… Стасик всю необходимую работу провел потихоньку, выявил заинтересованных, ну и… повел их туда. Женька тоже собирался, усы стриг, но не рассчитал с пивом. И ребенка потащили… ничего святого. Целый час ходили вокруг этих красных фонарей, фотографировались на фоне. Стасик говорит – да идите вы… фотографируйтесь дальше… и пошел внутрь. Утром, говорит, вернусь на лодку.
– Ваня, – говорю я, – и что?!
– Да ужас просто, Маша… – Ванька успокаивается, вспоминает, что вокруг друзья. – Ходили–ходили вокруг, ну… и решили зайти всё-таки. Заходим, значит… ээээ… Здрасьте, говорим. И стоим, как дураки. А там тетка сидит. Маша, такая наглая тетка! Сидит, веришь?.. и курит… Вот это меня больше всего задело… Нагло так курит! Я и говорю нашим – пошли отсюда, посмотрите, какая она наглая! А тетка эта позвала других – стоят и смеются над нами… надо мной. Ну, я и убежал на фиг оттуда…
– А вы? – спрашиваю я остальных.
– Мы-то? Да сфотографировались с ними… Общая фотография на память. Ну и всё… Домой пошли, суп есть…
*****
Мы идем обратно, норд-норд-ост, приходится лавировать, работы много, дует сильно. Стасик старается, как может… но я совсем не могу оценить его старания. Как-то он подешевел в моих глазах… Женька мне рассказал, что у него, у Стасика, в этих красных фонарях все деньги сперли, или он сам потерял… поэтому притих, не лезет на рожон, Стасиком даже позволяет себя называть.
Ни в аквариум, ни в ботанический он с нами не ходил, хоть мы и предлагали...