2
Несмотря на яркое солнце, утро выдалось для Ветрова хмурым. Каким-то пасмурным. Голову словно подключили к мощному трансформатору, и теперь в черепе непрестанно звучало ровное, Федору подумалось, «высоковольтное», гудение. Рот превратился в африканскую саванну в разгар засушливого периода.
— Это по какому же поводу я вчера отвисал? — мысль рождалась с трудом, словно ребенок с ягодичным предлежанием, как сказала бы бывшая жена-акушерка.
Ветров поднялся с дивана, оказалось, что спал он одетым, и медленно побрел в кухню, хлебнуть воды из крана. После полудюжины жадных глотков немного полегчало, и Федор вспомнил о грамоте. Ее не оказалось ни в парадной комнате, ни в спальне. После непродолжительных поисков награда обнаружилась в прихожей, в кармане пиджака. Свернутая бандеролью, вложением которой служил не до конца обглоданный хвост воблы. Ветров попытался разгладить бумагу на столе. Частично ему это удалось, однако промасленные пятна от рыбьих кишок явно не придавали украшения наградному листу.
— А, ладно, — решил Федор, — на стене отвисится, а потом попробую влажной тряпкой с солью пятна вывести.
Место для Почетной грамоты хозяин выбрал так, чтобы свет из окна падал слева. Забил в стену гвоздь, на глазок определил середину верхней кромки Грамоты и насадил листок на гвоздь. Хотел уже было отойти — душа настойчиво требовала срочного оздоровления, — однако какое-то несоответствие привлекло его внимание: текст явно выглядел несколько иначе, по сравнению с вчерашним. Отступив на шаг, Ветров медленно, помогая губами, прочитал:
— Почетная грамота. Настоящая выдана Ветрову Федору Анатольевичу за прекрасное ориентирование на пересеченной местности в темное время суток в состоянии сильного алкогольного опьянения.
Изменился и рисунок. Насколько запомнил Федор, вверху листа еще вчера красовалась в профиль лысая голова Ленина на фоне беззвучно шелестящих красных знамен, а чуть ниже вилась надпись, призывающая к победе коммунизма под знаменем марксизма-ленинизма, при непосредственном руководстве родной коммунистической партии, отпечатанная жирными буквами. Теперь законное место вождя занимал какой-то мужик. Он был одет в теплую куртку с капюшоном и держал в одной руке компас, а в другой — палку, которой опирался о вершину заснеженной горы. Нарисован незнакомец был в полный рост. Под картинкой шла надпись на двух языках. Сначала по-русски. Бороться и искать, найти и не сдаваться. А потом — по-немецки… или по-литовски, решил Ветров — То strive, to seek, to find, and not to yield. И подписано определенно литовским, а может все-таки немецким, именем Альфред Теннисон.
Ситуация требовала размышлений. Однако, размышления, умение раскинуть мозгами, никогда не являлись сильной стороной умственной деятельности Ветрова. Поэтому, постояв неподвижно несколько минут перед грамотой, герой почесал затылок и решил, что тут — одно из двух. Либо он вчера невнимательно изучил награду, либо, что вероятнее, сегодня зрение ослаблено вчерашним заседанием в Политотделе и надо срочно выпить пивка.
Пошарив по карманам пиджака и брюк, Федор наскреб сорок семь копеек. «Ниче, — решил он, — на пиво хватит и даже останется, а в понедельник получка, уж два дня я как-нибудь протяну». Сунув ноги в сбитые на одну сторону, ввиду некоторой косолапости, туфли, Ветров выскочил из квартиры, скатился по лестнице и поспешил в сторону гастронома.
У входа в храм чревоугодия топтались две фигуры с опухшими лицами. Ветров с пониманием хмыкнул, он был в лучшем положении. Во-первых, до одиннадцати часов, когда разрешалась продажа водки, оставалось еще полчаса, а пиво можно было взять в любое время. А во-вторых, страдальцы определенно поджидали кого-нибудь третьим, чтобы скинуться «по рублю». Мелькнула шальная мысль поучаствовать в «строительстве», однако Федор трезво рассудил, что на его копейки и выделят случайные собутыльники полглотка. А так, у Федора будет своя бутылка «Жигулей» — это два полных стакана плюс пара полноценных глотков.
Отоварился Ветров быстро: оттер плечом хлипкого дедка, который пересчитывал мелочь в мелко дрожащей ладони, с вожделением поглядывая на Портвейн №12, стоящий на полке. Сунув пиво под мышку, словно это был градусник, измеряющий степень ветровского нетерпения, Федор вышел из гастронома. Мужики, теперь уже трое, оживленно жестикулируя, что-то обсуждали, поглядывая на часы.
— Ханыги, — с превосходством подумал Федор и неспешно спустился по ступенькам.
Он шел домой и представлял, как проявляя силу воли, сунет пиво сначала в морозилку холодильника. И пока напиток остывает, расстелет на столе газетку, сполоснет стакан, включит радио — если повезет, попадет на песни с Эдитой Пьехой или Львом Лещенко, — и уж потом сорвет черенком вилки пробку с остывшего пива и неспешно обстучит о стол случайно припасенный со вчера хвост воблы.
И тут, когда Ветров обстучав для мягкости рыбу, начал сдирать с нее кожицу вместе с чешуей, его толкнули. Бутылка выскользнула и по законам тяготения устремилась к земле. Однажды Федор видел какой-то документальный фильм, с эпизодом замедленной съемки. Сейчас тяжелый стеклянный снаряд падал так же медленно: пером, оброненным из крыла белой лебедью. Еще до конца не осознав весь ужас происходящего, Ветров заворожено следил за полетом. Но как только бутылка соприкоснулась с асфальтом, скорость стала обычной: во все стороны брызнули изумрудные осколки и на сером тротуаре запузырилась янтарная жидкость.
— А-а-а-а-а-а-а-а!!! — подобно заводской сирене взвыл несчастный. — Стой, падла! Деньги верни!
Обидчик, хмырь не крупнее Федора, даже не обернувшись, удалялся скорым шагом. Набрав с места спринтерскую скорость, Ветров устремился вдогонку. Цепко ухватив мужика за плечо и развернув лицом к себе, он, сквозь сбитое дыхание, просипел:
— Деньги за пиво отдай.
— Да пошел ты, — равнодушно отозвался мужик, цвиркнув длинной струйкой слюны под ноги Ветрову.
И тогда Федор, видимо вспомнив, что оружием пролетариата может служить не только булыжник, но и голый кулак, без замаха, однако сильно ткнул супостата в челюсть. Не ожидавший столь активных действий мужик, упал. Ветров навалился сверху, ухватил того за грудки и принялся трясти:
— Ты мне, с-сука, сейчас и тридцать семь копеек за пиво отдашь и сверху рубль за моральные мои страдания.
Закончилось тем, что Ветрова самого крепко взяли за плечо — проезжавшие мимо в милицейском «луноходе» стражи порядка, по своему разрулили ситуацию: обоих погрузили в машину и доставили в отделение. За всю дорогу мужик не проронил ни слова, только злобно зыркал заплывающим глазом в сторону Федора. В отделении, несмотря на свежий фингал, в мужике быстро углядели сходство с нечеткой фотографией на стене — обидчик Ветрова оказался вором-рецидивистом, который находился во всесоюзном розыске. Выслушав потерпевшую сторону, то есть, Ветрова, мусора только посмеялись, а на просьбу заставить вора вернуть утраченные деньги, пусть даже без компенсационного рубля, пригрозили закрыть Федора за мелкое хулиганство вместе с рецидивистом.
Дальнейший путь домой был лишен радужных мечтаний. Получка только через два дня, в кармане — сиротливый гривенник и не факт, что на него в Политотделе или даже в Реанимации согласятся налить полкружки пива.