-Володь, ты что там, уснул?- Голос командира вернул меня в дрожащую гулкость вертолета.- Куда дальше-то?
Прижав к горлу ларингит, отвечаю:
-Сейчас, Рафик, покажу.
Заглянув в кабину через спину бортмеханика, я ткнул пальцем в серебристую ленточку ручья:
-Вот по нему. А как выкатим на озеро, кликнешь.
Присев обратно на откидной стульчик у открытой двери, смотрю на проплывающую под винтами родную тайгу...
А ведь еще буквально три дня назад была полная, так сказать, безнадёга. Я, сидел в своем, ежедневно прокуриваемом таежным людом, кабинетике, на двери которого висела давно выцветшая табличка «Ст. участковый охотовед» и сжимал от бессилия кулаки, слушая по рации утреннюю перекличку оленеводческих бригад с центральным хозяйством.
А знаешь ли ты, дорогой мой читатель, что это такое - оленеводство?... Что? "Приехал чукча в Москву…" А еще? "Едет чукча на олене…" Ясно… А что такое варгА? А чум? Никак впервые и слышите? Понимаю. А то, что это целый пласт культуры от самой, что ни на есть, зари человечества, сохранившийся до наших дней, вам, конечно, ничего не скажет. А вот для кочевого люда – в горах ли, в тайге или тундре, варга – это вечная дорога. А чум, это ВСЁ: и тепло, и отдых, и сытная еда. Оним словом чум-это ЖИЗНЬ. А хотя всего-то навсего небольшое конусообразное строение из жердей, брезента и оленьих шкур, всего за час-полтора собираемое и разбираемое при переезде на другие пастбища. В нем круглогодично живет 5 – 8 человек, причем у семейных, есть, пусть маленький, но свой матерчатый закуток.
Сердцем чума, конечно же, является большая, денно и нощно пылающая железная печка, на которой в любое время суток стоят горячие чайники, кастрюли и кипящие на сковородках обалденно вкусные оленьи шкварки. Мужчины отоспавшись снова заступают на суточные дежурства охранять оленей, и в чуме остаются только дети, да жены, числящиеся по штатному расписанию хозяйства, как «чум работницы», с зарплатой, если её можно так назвать, в 5 тыс. рублей в месяц.
И если сердцем чума является Её Величество Печка,то душою этого жилища конечно же его Хозяйка. Всякий раз, когда я бываю по делам службы в стадах и вижу этих красивых, румянощеких, в расшитых национальными орнаментами одеждах, зырянских и ненецких женщин, в памяти всплывают некрасовские строки: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»… Это о них. Именно эти и подобные им женские плечи вынесли военное и послевоенное лихолетье, и вынесут все, что предначертано нам в ближайшее время. Потому, как имеют светлую душу, великую твердость духа и уменье делать всё на этом свете. И сегодня, как и сотни лет назад, на их плечах хозяйство, детки, ручная стирка, готовка, выделка шкур, шитье из них малиц, кисов, бурок, топаков – всей, так необходимой на Севере одежды и обуви, без которой оленевод не оленевод. А что до хваленой синтипоновой одежонки, так в ней он за одну только дежурную ночку под Полярной звездой превратится в мерзлую сосулю.
А уж на каленые-то ветра матушка Арктика зело щедра. И что уж там меж нею и Уралом нашим-батюшкой по молодости было, я конечно не ведаю, однако обиду какую-то она точно держит. А с чего бы тогда ей такие буранищи-ураганищи засылать на него? А он как стоял, так и стоит - богатырь наш родимый, только морщины век от века глубже, да вОлос седее. И всех кормит, и всех защищает: что волка, что оленя, что человека, что пичугу-зверушку несмышленую. И все для него равны, потому как все твари Божии.
Вот и на этот раз породила снежная королева на просторах Карского моря своих лютых опричников, да и отправила их войной на старика. И заполонили эти дикие кочевники и долину Балабоньи реченьки, и сопочки – притопочки. А наверху, на самом-то суров-камне, и вовсе света белого не видно. И в центре битвы этих титанов природы оказался чум, как один разъединственный дозор человечий на многие и многие верстушки нашего безкрайнего Приполярья.
Мужики же, наученные вековым опытом пращуров, еще в ночь уехали к оленям, дети спят, за брезентовой стенкой свирепствует пурга. И тут в мутных утренних сумереках приехал насмерть промерзший племяш - молоденький пастушок и сообщил страшную весть – ОНИ пришли. И эта простая женщина, неся ответственность за все и вся в этой, посланной ей Богом и так нелегкой жизни, при скудном свете керосиновой лампы по старенькой рации, срывающимся голосом пытается донести до центрального хозяйства о страшной беде. А после радиосеанса и к последней, а может и наоборот - первой инстанции - лику Николы Чудотворца - «спаси нас, Господи, пошли нам своих волкодавов!» - молила она на коленях.
А я сидел и молча катал по скулам желваки, слушая сквозь свист и треск разрядов пробиваются обрывки женских слов–причитаний: «…волки… 9…. ….разогнали стадо…» Ей вторит голос другой чум работницы: «…в стадо пришли волки…», и вдогон еще всхлип: «…у нас волк режет в тропе оленей…». Динамик стонет: волки, волки, волки,и кажется, что завывание взбесившегося эфира - не обычные в непогоду радиопомехи, а действительно леденящий душу и сердце дикий звериный вой.
А полуторатысячная оленья масса, копытя ягель, большим лоскутным одеялом, постоянно меняющим свои формы, еле-еле проглядывалось в снежной круговерти. Буран в горах – дело-то, в общем, привычное и для оленей, да и для пастухов–оленеводов, но одна заботушка шевелится червячком: ох, не пришли бы волки. Тогда беда; десятки кормильцев будут зарезаны, а сотни безвозвратно разогнаны. А значит, конец - конец всему. Люди неустанно объезжают стадо на своих оленьих упряжках, время от времени гортанными выкриками и скупой ружейной стрельбой в стонущее небо пытаются упредить опасность. Да разве можно что разглядеть в этой шаманской пляске стихии?
Знаю, многие не любят охотинспекцию, так и действительно: за что ее любить-то? Ружья отбирает, народ штрафует, не дает вольготно тайгу пограбить... И правы, конечно, что не любят, потому как нам их любовь или не любовь, так скажем, до лампочки. Тут дело-то немного в другом. А в том, что кроме того, как с браконьерской ратью воевать, да учёт живности всякой вести, мы обязаны еще и количество хищных животных регулировать, следить за этим самым балансом. И ничего тут, брат, не попишешь – устав службы, а значит - закон. Военный-то люд, как никто это понимает. Ну и как, скажите, мне регулировать численность волка на просторах Приполярья с двумя «помощниками шерифа» и одним ушатаным снегоходом? Вот и я о том же. Это в недалекие времена, когда государство еще как-то заботилось о природе, были плановые авиаоблеты, выделялись под это деньги, а сейчас? Вон, Тимофеич - директор хозяйства - вчера мне рассказывал: «Ну, просто, куда ни ткнись - кругом вилы! - Волки дербанят стадА и в хвост, и в гриву; из 11 оленьих бригад осталось 7, людей приходится сокращать, те - в поселок и сразу спиваются. Кто поможет нам от волка отбиться? Сейчас что у нас, что у вас, - как у карандаша - хрен, да душа! А ведь уж куда и к кому я только не обращался… А коли район ваш, ребята, не сельскохозяйственный, знать и дотаций вам - кукиш с маслом, отвечают. А от главного-то нашего либерал либералыча деловое предложение намедни, слышь, поступило: "а купИте, пишет, у меня, мини спирт завод – и все проблемы будут решены..." Нет, Саныч, ты понял?! Спирт и оленевод!? Радетель, его медь!....» Вот, посидим мы этак-то, поплачемся друг другу в жилетки, да и дальше за свои гужи. И кто уж там из великих сказал, я не помню, но эта цитата еще со студенческой скамьи крепко накрепко сидит в голове, как тот гвоздь –
волки сбиваются в крупные стаи перед войной, голодом или эпидемией.
И для меня до сих пор остается загадкой: как это удалось Константинычу выбить деньги на авиапатруль? Послушал я тогда по рации-то: какой беспредел чинят в горах волки с оленятками, переключился на нашу служебную частоту, да и выложил ему, как своему начальнику всё, что думаю о нас, об окружных управленцах, и всех наших московских отцах–командирах. И представьте себе, уже на следующий день шеф выходит на связь, да и говорит: «Александрыч, заказывай гостиницу и встречай завтра борт с базировкой на три дня. Понял? Все, давай!»
И вот наконец далекий, с каждой минутой нарастающий рокот известил о подходе тяжелой винтокрылой машины. Заложив круг, вертолет с закопченным хвостом и крупной надписью «ЮТЭР», осторожно пошел на снижение. Протянутые из темного проема двери руки моментально втаскивают меня внутрь, и тут же по спирали машина уходит в ноябрьское бирюзовое небо. Радостно обнимаюсь со старыми товарищами – Николой и Грихой – инспекторами соседних участков, и с нашим шефом – Константинычем. Через голову бортмеханика Сани, кивком головы здороваюсь с ребятами – Рафиком–командиром, и Юрой – вторым пилотом, - профессионалами Березовского авиоотряда, имеющими специальный допуск к полетам в горах и большим опытом воздушного поиска волков. На пилотской карте - пятикилометровке - показываю экипажу курс и район патрулирования….
….Высота 100 метров, идем над предгорьями. Впереди, на фоне пронзительно синего неба,искрятся сахарные головки Приполярного Урала. Напряженно вглядываемся в расстилающуюся под нами, засыпанную снегом тайгу, где время от времени стайки куропаток, зайцы и неуклюжие глухари уносятся прочь от надвигающегося рева…..
И тут под монотонный гул, как-то сами собой, стали проявляться картинки прежних полетов.
….В конце февраля прошлого года, возвращаясь под вечер с патрулирования, неожиданно в устье речушки подрезали абсолютно свежайший след волка и тут же, на дальней излучине, мелькнула его маленькая фигурка.
Волк, услышав гул, запрыгнул на берег и умело пользуясь старыми лосинными набродами, стал уходить в кедровый массив. Медленно распутывая его следы меж разлапистых деревьев, мы выскочили на кромку леса и были шокированы увиденной картиной: крупный лось, встав на задние ноги, передними яростно отбивался от волка, которого мы гнали. Зависнув над противниками, потихоньку отжал серого агрессора на чистую болотину, где дуплетом с ним было покончено. Подсев и подобрав, как оказалось, волчицу, поднялись и на развороте прошли над лосем. При глубине снега более метра, площадка диаметром 10–15 метров была выбита до земли, на ней клочья волос и шерсти, бурые пятна крови и кружева волчьих следов. Лось до того был измотан схваткой, что даже не поднял голову на ревущую над ним машину. Световое время, к сожалению, было уже на исходе и мы вынуждены были уходить. "Держись, держись, боец, - шептал я, - завтра придем к тебе на помощь!" Прилетев поутру на место битвы, лося мы не обнаружили - отбился и ушел непобежденным, что конечно же, очень порадовало. А клубок волчьих следов распутали полностью и до обеда подобрали всех пять волков, которых и возглавляла старая волчица….
«Внимание! Справа по борту след. Работаем, ребята» - Голос шефа мгновенно выбрасывает в реальность. Внизу застывшая река, по ней цепочка следов, то расходясь веером, то собираясь в одну тропу, срезая повороты, ведет нас к девственно белому перевалу. Сразу видно, что стая волков рыщет в поисках жертвы. Все круче забирает тропа, оставляя внизу чахлые деревца и заросли худосочного ивняка. И вдруг вертолет, подпрыгнув, проваливается в пустоту. В груди, замерев, все обрывается,.. но нет, умелые руки пилотов четко контролируют тяжелую машину, которая, натужно ревя, по диагонали, вслед за тропой вытягивает на перевал. На самой макушке следов практически не видно, а вот и совсем обрываются: волки вышли на твердый, как гранит, спрессованный ветрами снежный наст. Сейчас на равнине полный штиль, а здесь метет поземка и свирепствует ветер. Горы живут по своим законам и волки их отлично знают. Услышав погоню, они сразу устремились вверх, в облака и туман и…успели. Все по-честному.
Снижаясь вдоль склона горы, мы сваливаем в распадок Балабанью и держим курс на осеннюю стоянку оленеводческого стада. А вот и черный конус чума, белые кудряшки дыма, фигурки людей, оленей и собак. Прямо под брюхом машины испугано мечутся ездовые быки. Борясь с набегающим от винта потоком ветра, к нам бежит высокая фигура в малице (национальная одежда из оленьей шкуры). Возбужденно жестикулируя, бригадир стада Степан объясняет, что ночью приходили волки и только благодаря бдительности пастухов, были отогнаны выстрелами. Берем бригадира на борт и опять в воздух. Степан рукой показывает направление. На крутобокой голой горе рваными кусками пасутся олени и вот она – свежайшая паутина следов ночных гостей.
Вот и началась та простая наша работа, ради которой было потрачено столько сил, нервов и денег.
С данной минуты экипаж машины и стрелкИ-наблюдатели действуют, как единый организм, зрение у всех обострено просто до предела. Из распадка в распадок, распутывая наброды следов, медленно, боком, то замирая на месте, то возвращаясь назад, продвигаемся на север. В открытую дверь машины врываются леденящие тело струи воздуха, ведь за бортом -28. Из глаз вышибает слезы и не только. А вот и зажатая утесами река Тыкотлова. Постепенно многоследица собралась в одну тропу и, срезая повороты речушки, пошла к темнеющей вдали полоске прибрежного леса большой реки. Услышав за собой погоню, волки с рыси перешли в галоп, держась одной, проложенной вожаком, тропы. Теперь и наша "восьмерка", уже развернувшись носом, пошла вперед, все увеличивая скорость. В наушниках слышу возбужденный голос Юры: «на реке, …..прямо по курсу волки!…5….8…10….12 штук!»
На наших глазах из четкой цепочки волки стали рассыпаться в стороны по одному и парами, будто от ствола дерева мгновенно прорастающие побеги. Отслеживаем первого левого. Машина косо падает на высоту 50 метров и выжимает зверя на чистовину. Стреляем. Возвращаемся к «стволу». Второго настигаем прямо на льду реки. Два патрона в руке, два в стволах. Выстрел – промах! Второй – промах! Крупная, как загнанной лошади дрожь машины не дает возможности точного выстрела по бегущему галопом зверю – смертоносная картечь вспарывает снег то сбоку, то, запаздывая, сзади. Молниеносно перезаряжаю ружье, а в это время рядом глухо хлопают выстрелы Грихи и Коли, более точные – волк, перевернувшись через голову и проюзив по льду, замер, рядом ткнулся второй. Возвращаемся снова к «стволу», догоняем четвертого….пятого,…. шестого….десятого…. На худом, обожженном всеми ветрами, голубоглазом лице Степана сияет белозубая улыбка, нам абсолютно не слышно, что он кричит, зато хорошо виден большой палец правой руки поднят высоко вверх.
Неожиданно бортмеханик извещает: нужна дозаправка. Четыре часа полета пролетели для нас как одно мгновение. По прямой идем в поселок, а через час возвращаемся, по ходу подсаживаясь и подбирая волков. Ищем еще двух. Эти идут парой, след в след вверх по реке. Ага, вот и разбежались, значит уже недалече. Сразу видно, что волки опытные, стрелянные, уже не раз уходили от погони – очень уж умело прячутся под разлапистыми деревьями, благо прошедшие ветра сдули с них снег и след все же виден. Догнали. Висим. Волк, пытаясь спрятаться, уходит из-под машины, избегая открытых мест. Константиныч, глянув на ручные часы, дает команду открыть огонь. Два спаренных выстрела останавливают бег зверя, который в последнем прыжке кубарем катится под густую ель. Из пилотской выглядывает бортмеханик и взглядом показывая на «упряжь» лебедки спрашивает – кто будет спускаться? Скорый на решения Гриха, грустно разводит руками и садится в ярко оранжевое, матерчатое креслице. Ведь только шкура зверя может свидетельствовать о его фактическом отстреле.
Наверное, к спуску на лебедке за волком, неизвестно какому, а вдруг только ранен, привыкнуть просто нельзя. Это и забитое снежной пылью лицо, что аж не вздохнуть не выдохнуть, и идущая крУгом голова, неизменно добрый, простреливающий тебя насквозь разряд статистического тока при соприкосновении с землей и поиск руками и ногами в снежной круговерти этого самого волка. Нащупал, пнул. Вроде готов, слава Богу. Осталось затянуть на нем фал, поднять руку вверх и взмыть с ним на тридцатиметровую высоту, на стальном тросике толщиною со спичинку. Ох и неприятнейшее чувство, скажу я вам, а что делать? Хорошо что у нас есть простое русское - «надо».
Дружно втягиваем Гриху в проем двери, следом – матерого самца, который весит не меньше и уж точно больше нашего стрелка, ведь полярный волк достигает веса 100 кг.
Остался последний, двенадцатый, и как показывает его след – самый опытный. Уж больно ловко уходит, держась густого ельника и бурелома. Неоднократно перепроверяясь, чтобы
не «сколоться» со следа, боком и назад, продвигаемся вперед, и неожиданно в береговом еловом мыске след обрывается. Выхода из него нет. Высокие разлапистые деревья стоят впритык, огромные корни вывернутых ветровалом деревьев не дают что-либо разглядеть. Наш старший дает команду подсесть на ближайшее блюдце болота.
Гриша с Колей с карабинами, а я с верной "Ижевкой", идем, полукольцом охватывая лесной мысок. Стихает гул вертолета, увозящего бригадира Степана в свой чум. Пробираемся по чаще, держа оружие наготове. Сейчас, вот сейчас мелькнет летящая на тебя серая молния и возможен только один более менее точный выстрел на вскидку. Мы осторожно прошли вдоль единственного поваленного дерева к спрутом торчащему корневищу, в любую секунду готовые увидеть звериный оскал. Но…увы. Расчетливый ум, дьявольская выдержка волка проявились в полной мере. Оказалось, протиснувшись меж корнями выворотня, он прополз в метре от нас под деревом в его вершину, выждал, когда мы пройдем мимо, незаметно выполз сзади нас и рысью ушел в редкий листвяжник.
Горячо обсуждая произошедшее, мы вернулись на болотце и вовремя – вертолет уже заходил на посадку. Поднявшись, мы снова взяли след зверя, который, как ни странно, уже не прячась, по прямой, галопом мчался к только ему известной цели. Через 3 - 4 километра в хаосе каменных глыб горной осыпи след волка оборвался, а крутой склон и редкие, но высоченные лиственницы исключали какую-либо возможность подсадки нашего винтокрылого Горбунка.
А оранжевый диск заходящего солнца, зацепившись за высокий отрог горы Манараги, уже стыло высинил восточные склоны гор. Паутиной фиолетовых трещин стали проступать незаметные днем ущелья. День пролетел как одно мгновение. Быстро вечерело и наша неутомимая винтокрылая лошадка, подскакивая над невидимыми ямками, споро побежала по своей воздушной колее в свою конюшню, где её уже с нетерпением высматривали технари и заправщики.
Следующие два дня опять прошли в режиме горного слалома. У каралей Хальмерю и Тынагота ( места просчета оленьих стад) добыли еще 9 волков. И как, дорогой мой читатель, мне передать ту простую человеческую радость оленеводов, как описАть вам то счастье на их суровых обветренных лицах, когда мы время от времени к ним подсаживались, я просто не знаю…. Это надо видеть….
Прошло более полугода….Душным июньским днем я сидел в том же самом, донельзя опостылевшем мне кабинете, собираясь на завтра проводить по озерам и старицам наконец-то подоспевший учет водоплавающей птицы, как неожиданно заходит Степан. Да, да, тот самый Степан, мой старый приятель–бригадир. Оказывается, стадо, как и положено ему быть, находится в горах на «летовке» и там, слава Богу, все спокойно. А раз в хозяйстве спокойно, так почему бы не взять отпуск на пару недель и не выехать с семьей в поселок? Поговорив за жизнь, я поинтересовался: а как прошла оленья зимовка? Он и рассказал, что через три дня после наших ноябрьских полетов к стаду пришла спасшаяся волчица. Оленей она больше не трогала, но на протяжение двух недель, пока оленье стадо не тронулось на зимовку в богатые ягелем бора Харьюгана и Вагулки, безутешный вой, от которого леденела в жилах кровь, и испуганно бились оленьи сердца, заполонял ночами долину Балабанью.
О чем она молила?.... Кого звала?..... Кого проклинала?....Может, сзывала соплеменников устроить кровавую тризну по своей погибшей семье?....Или жаловалась на жестокость людей далеким звездам – холодным и равнодушным к микротрагической точке земной эволюции?