Рассказ
Виктор Иванович никогда не думал, что, прожив с супругой более сорока лет, ему так неистово и страстно захочется расторгнуть их брак. Причём не по причине, по которой чаще всего люди идут на этот шаг. Никаких намёков на наличие новой пассии не водилось у мужчины и в мыслях. А просто по тому, что не мог он быть рядом с ней, даже формально. Он давал себе отчёт в том, что этот официальный акт многого не изменит в его повседневной жизни. Виктору теперь шестьдесят лет и здоровье его не блещет, многие знакомые, наверное, не поймут, а то и осудят его поступок. Но до чего же хочется, хотя бы для проформы, почувствовать себя человеком относительно свободным! Например: На выходе из дома, по какой-нибудь надобности, не услышать в спину: «Ты куда?»
Всю жизнь с самого малолетства Виктора преследует и томит ощущение несвободы. Например, когда возвращалась с работы мать, он забивался в самый дальний угол и прятался за кресло. Холодный и панический страх был его спутником в эти минуты.
— Видно с наказаниями телесными переборщила матушка-то в своё время, — проговорил мужчина, продираясь через подъездную на пружине дверь.
«Да, сложные у меня, однако, отношения с женщинами от малых лет и по сию пору» — подумалось. «Моя-то, как вышла на пенсию — находиться дома с ней рядом не хочется, хоть ножом меня режь!». То беспричинные слёзы у неё, то упрёки, не имеющие никаких под собою видимых причин, но изводящие душу. — То неласков он, то уж больно игрив (к чему бы?), то молчалив (себе на уме), то разговорчив не в меру. Если долго за компьютером сидит — значит, пишет женщине. Так хочется иногда напиться и забыться, да нельзя ему — сердце. Вот и приходит ощущение собственного дома, как холодного и душного капкана, из которого совсем ушло тепло. А идти-то Виктору больше и некуда.
На улице искрился на солнце недавно выпавший белый снег. Сиреневой синевы небо стояло над городом. Ещё мороз не ударил, и воробышки купались в проталинах, зарываясь в кашицу снежную, потом отряхнув пёрышки, взлетали к стоящей неподалёку рябине, и, склюнув ягодку, снижались на сухое почти место под лавочкой, — там и лакомились.
Виктор присел на скамейку возле птах. В голове пчелиным роем теснились беспокойные мысли.
« И теперь, в определённые моменты мы с нею нужны друг другу. Хотя бы укол-инъекцию вколоть. Бывают и боли невмоготу суставные и головокружения от сосудов. Сошлись на время этой процедуры, да и разбрелись молча по углам своей квартирки. Будто за сорок лет всё выговорили, и сказать нам больше друг дружку уже нечего».
Что-то в последнее время произошло. Устал Виктор чувствовать постоянную над собой опеку. И как это умеют делать женщины, старательно выискивая в мозгах мужа, в каждой его клетке потаённое место, дабы оное на свет вытащить, оценку ему дать и свой вердикт вынести — нужно оно мужику, али ни к чему. Будь то мысль не для всех, душевный порыв, к искристому фейерверку готовый, желание твоё тихое, — всё на свет, и ощупать не охваченное ещё ЕЁ оценкой и заботой. Приходишь домой с прогулки — в твоих записях всё перерыто, в телефоне мобильном что-то ищет при каждом удобном случае. Номера подруг, наверное, иль намёк на их существование. В шпионов будто решила поиграть на старости? И не то чтобы извиниться за вторжение в личный мир. Или скрывать как-то поступки свои постыдные, так она победным звучным голосом: «А это что?» Взгляд победно-торжествующий, уличающий… В 19 веке вскрыть чужой конверт считалось немыслимым и постыдным делом. А сейчас?
Ещё несколько лет назад начал чувствовать Виктор почти физически, как уходит тепло из их дома. Нет, не то тепло, что от отопления, а особенное — душевное… Почему-то не хотелось туда возвращаться с прогулки, из магазина ли… Не всегда конечно так было, но случалось. Тогда мужчина шёл к себе в гараж, запирался там и присев на табурет у стены собирался с мыслями. Запах резины, металла и машинного масла действовали на него благотворно и успокаивающе. Он смотрел на старенький свой автомобиль и мысленно разговаривал с ним, будто с другом и вокруг них не существовало ничего и никого. Он отключался от реальности и обращался к тайнику своей души за воспоминаниями.
Маленький мальчик шёл из школы домой медленно-медленно, как Виктор Иванович и теперь иногда с прогулки возвращается. Под глазом синяк, в дневнике двойка и на полстраницы исписано красным, какой он есть гад. Хотел сперва страницу выдрать, но их в дневнике нумеровать стали, вот и плёлся к домашнему очагу на заклание словно. Отца нет, дома мать, которая никогда не хотела понять его. Она хлестала мальца то ремнём, то проводом и её приводило в бешенство его молчание — ни вскрика, ни стона, ни раскаяния! Он не мог отдать этой злобной атмосфере светлые тайны из своего личного Мира! В ярости мать хватала его за волосы и плевала, плевала ему в лицо, чтобы нанести обиду и боль уже не телесную. Слёзы беззвучными ручейками бежали по ссадинам и опухшей синеве лица мальчишки и бисеринками скатывались на белую его рубашку…
Чем дольше вместе живёт семейная пара, тем чётче и контрастнее ощущается меж ними разница. — Рассуждения, часто переходят в спор, антагонизм довлеет в оценке какого-либо предмета, или события. Внимательно посмотрите в глаза друг друга, — неприятно поражает ощущение, что вы одновременно подумали об одном и том же. Мы ничего не знаем о женских секретах, и есть ли они у них? Но мужчина категорически не может без, хотя б небольшого уголка свободы, живущего в глубинах его души.
Там может быть и мальчишеская мечта о дальних странствиях, романтика неосуществлённых туристических походов, победы, но чаще поражения! Там стыд однажды испытанного малодушия — его не забыть и он будет жечь тебя! Адресом из юности там может храниться образ красивой девушки, когда-то увиденной им, или придуманной. Там теплота ладоней любимой бабушки, которую не сравнить ни с чем и мягкий свет её, полного доброты взгляда.
Там же, облаком памяти, может стоять потная спина друга, тащившего тебя израненного километры по тайге к людям. И отчаянный рывок, который ты совершил, загородив своего кореша, от смертельного удара клинка. Шевеление горячего воздуха от ножевого жала у твоего лица не забыть никогда.
Твоею рукой подаренный первый подснежник и жаркий девичий поцелуй в награду. Тёмная деревенская летняя ночь и вы вдвоём — рука в руке, к плечу плечо и тепло и волнительная энергия счастья, струящаяся от неё к тебе… Теперь уже и деревни той нет — затопили строители ГЭС, но в глубине души мужчины-романтика секреты живы будут всегда. От воспоминаний явных иль тайных совсем, из прошлых жизней. И НЕЛЬЗЯ в Мир свой никого пускать! Ведь это и есть душа твоя! Не место там, в грязной обуви топтать и нестерильными руками рыться!
— Устал я совсем, покоя хочу хоть на склоне лет. Хватит меня рентгеном просвечивать и ругань поднимать на посмешище людям! Завтра же в ЗАГС пойду, буду с ней разводиться! — Подумал Виктор Иванович и побрёл к своему подъезду. По дороге отпугнул кошку, что к воробышку кралась, и ойкнул от боли в пояснице. Остановился, подумал «В спину стрельнуло… А кто же мне укол-то сделает?» И хоть идти домой совсем не хотелось, поплёлся к сварливой своей бабке…
Валерий Зиновьев.