РУАН
(конец 1429 — первая половина 1430 годов)
Если бы ещё в мае двадцать девятого года епископу Кошону сказали, что он последний раз несёт Святые Дары по улицам Реймса, он бы только величаво рассмеялся. В этом, родном ему городе, к епископу относились лучше, чем в подчинённом Бове, приветствовали горячо и, как казалось вполне искренне. Да и сам день Праздника Тела и Крови Христовых был напоён солнцем, покоем и величием, которое снисходило на Кошона всякий раз, когда всё вокруг было хорошо.
Выступая впереди процессии, он то и дело поднимал глаза к небу. Благочестивый и праведный, являющий собой образчик служителя Божия, епископ самозабвенно прикидывал в уме имена и суммы, пригодные для того, чтобы и дальше в жизни всё становилось только лучше.
Зимой городской капитул Руана, затаивший на него злобу за непомерно завышенные налоги, недвусмысленно отказал Бедфорду, который пытался помочь Кошону и рекомендовал его на вакантную должность архиепископа. Обиженный Кошон, столько сил положивший на устранение предшественника, хотел было подключить к делу Филиппа Бургундского, чтобы подсказал Бэдфорду, что есть и силовой путь воздействия на упрямых руанцев. Но тут произошло непредвиденное. Анжуйской бабе удалось-таки пристроить во главе дохлого дофинового войска свою фальшивую Божью посланницу, и французы одержали первую победу под Орлеаном.
Тут-то английская оппозиция духом и воспряла. Завозилась, запузырилась недовольством, ещё пока не явным настолько, чтобы перерасти в бунт, но уже достаточно опасным.
Понимая, что Бэдфорду сейчас не до него, Кошон клянчить архиепископство пока перестал. Решил, что отсрочка исполнения желания всего лишь вопрос времени. Притом, времени недолгого. Воевать французы вряд ли научились, и одна победа, над гарнизоном осадной бастиды, серьёзных опасений вызывать не должна - всего лишь результат воодушевления, всплеск веры в обещанное чудо...
Однако, последовавшее вскоре снятие орлеанской осады насторожило. Причём, не столько очередной победой дофинистов, сколько пассивностью герцога Бургундского. Кошон ожидал, что Филипп что-нибудь предпримет, чтобы изобличить, нейтрализовать проклятую еретичку и её покровительницу-герцогиню! Но Филипп бездействовал. Хуже того, ещё до начала военных действий увёл из-под Орлеана свои войска!..
На отчаянные письма отвечал, что всё идёт, как надо, и вмешиваться не следует. Что французская девка обязательно поведёт своего дофина короноваться в Реймс, и поведёт по бургундским землям, через города, занятые английскими и бургундскими гарнизонами, где в чудо мало кто верит, скорее, в колдовство... Короче, волноваться не о чем — против ведьмы будут стоять до последнего. И Кошон успокоился. Неся Святые Дары уже подсчитал все проценты от налога, которые сможет простить нужным капитулам, и удовлетворённо отметил про себя, что желанная цель достижима не самыми большими средствами. Фактически, оставалось только руку протянуть.
Но, не прошло и трёх месяцев, и, ставшая вдруг реальной коронация «буржского королька», спутала епископу все планы. За считанные дни до подхода войска этой чёртовой девки, он был вынужден бежать из Реймса в Нормандию, где ему совсем не были рады, потому что против англичан здесь беспрестанно восставали, и теперь особенно. Всякий, преданно служащий английскому королю, был в Нормандии особенно плох. Кошон же, известный давней преданностью, не мог даже оправдаться простым соблюдением законности, потому что коронация Шарля фактически аннулировала позорный договор в Труа.
Слов нет, епископ изрядно струхнул.
Его попытка найти убежище в Бове страха только добавила. Надежды на гарнизон, одну половину которого составляли бургундцы, а другую англичане, рухнули, едва у ворот показались французские королевские войска. Горожане наслушались россказней о соседних городах, добровольно раскрывающих ворота перед Девой, и сразу выгнали гарнизон с криками: «Да здравствует законный король!». Кошону пришлось удирать вместе с солдатами, благословляя судьбу за то, что горожанам не взбрело в голову, вместо флагов, выставить на городской стене их головы.
И снова он удрал в Нормандию. В свой вожделенный, но не отвечающий взаимностью Руан, где прожил до августа в скромном доме канонника, приютившего Кошона из христианского милосердия.
Положение беженца и само по себе не самое приятное. Но, когда вокруг почти не найти сочувственного взгляда, беженец начинает ощущать полную затравленность.
Из окна канонникова дома была видна короткая улочка, по которой изо дня в день проходили одни и те же люди и проезжала одна и та же телега. Чумазые дети своими играми немного разбавляли однообразие унылых дней, но Кошон детей не любил. Его раздражали крики, которые внезапно могли раздаться прямо под его окном в тот самый момент, когда он особенно глубоко погружался в свои мысли. А думал Кошон много. Много и мучительно, потому что всякую связную мысль, формирующуюся у него в голове, смешивала и размазывала появившаяся недавно ненависть.
Епископ уже к исходу первого месяца своей эмиграции тихо возненавидел всех. И французского короля, надевшего таки корону на свою голову, и его военачальников, побеждающих нелепо, потому что в действительности воевать они не умели, и Филиппа Бургундского, который вдруг стал таким миролюбивым и покладистым. Но более всего Кошон возненавидел Жанну, до сих пор представлявшуюся ему неким абстрактным именем на бумагах.
«Как она может побеждать? Она же болванка! Кукла, ряженая в фальшивые святые одежды! Как могут Филипп и Бэдфорд с ней считаться?».
Однако, запоздалые рассказы, принесённые из-под стен Орлеана, говорили об ином. Уже то, что девушка, вроде ничего из себя не представляющая, одна выехала перед армиями, разгоряченными кровавым сражением накануне, сбивало с толку. Но то, что английская армия, имевшая явные преимущества, развернулась и ушла — это вызывало, пожалуй, настоящий суеверный ужас. Кошон едва ему не поддался. И только привычка всё и всегда просчитывать с цинизмом делового человека позволила избежать полной потери рассудка.
А потом пришло горестное известие о том, что французский король присвоил себе все доходы бовесского епископата. И слухи эти, вопреки всякой логике, или наоборот, по логике людей определённого склада, заставили, наконец, Кошона вынырнуть из бесплодной ненависти и начать бурную деятельность по защите и прояснению перспектив, как собственной жизни, так и карьеры.
Прыти ему подбавила дерзкая попытка барона д'Иври, который, вместе с Жаном Фуко, пытался захватить Руан. К счастью, неудачно. Но даже попытки хватило, чтобы мозг епископа заработал, как в прежние годы.
Люди, тяжело и болезненно расстающиеся с деньгами, добыча которых составляла смысл всего их существования, как правило мобилизуют любые последние силы, лишь бы не остаться без привычного ощущения оберегающего всегда и во всём богатства. Как хищник, которому легче умереть, чем оказаться связанным, Кошон забарахтался, разрывая оцепенение, и призвал на помощь то последнее, что у него осталось — информацию!
Словно ответственный казначей, отщёлкивал он в уме сведения, из которых можно было бы свить для себя спасательный канат.
И нащёлкал! И свил!
Любой разумный карьерист хороший психолог. Ещё зимой, встречая Бедфорда в Кале, епископ обратил внимание на несколько туманных фраз, сердитого герцога, смысл которых сводился к одному: регенту было бы гораздо легче добиваться своего от парламента, имей он возможность заполучить малолетнего короля под непосредственную опеку! И услужливая память с улыбкой поднесла воспоминание о последней встрече с Бэдфордом, когда тот, прочитав парламентское письмо из Лондона, вышел из себя настолько, что забылся и выругался прямо при Кошоне: «Чёртовы ублюдки, поучать меня вздумали! Облепили короля, как мухи!». И, потрясая письмом перед носом епископа, почти крикнул: «Будь маленький Гарри здесь, у меня под боком, я бы стал всемогущим и думать про них забыл!».
Что ж, прикинул Кошон, герцог-регент сейчас единственный, кто в состоянии вернуть ему и положение, и деньги, поэтому... поэтому...
И он побежал к каноннику просить бумагу и чернила.
Как раз в это же время в Нормандию прибыл старый знакомец и покровитель Кошона кардинал Винчестерский, который привёл с собой небольшую армию для обороны Парижа. И епископ, радуясь, что всё можно провернуть окольными путями - что для человека дальновидного всегда удобнее - буквально завалил кардинала письмами.
Сначала письма эти содержали только отчаянные просьбы оказать помощь разоряемому диоцезу епископа Бовесского. Но когда стали приходить ответы — то вежливые отписки, то сетования по поводу горестной судьбы епископа с непременным пожеланием не отчаиваться, Кошон понял, что просто так ему, увы, не помогут и пора приступать к главному.
Впрочем помощи он особенно и не ждал. Вся эта писанина преследовала только одну цель — разузнать, насколько сильно единомыслие между кардиналом и регентом. И, когда всё стало ясно, Кошон начал не просить, а предлагать. Благо и повод хороший подвернулся — перемирие, заключённое Филиппом с французами.
«Не думает ли ваше преосвященство, что время ложных пророков уже прошло? - писал епископ Винчестеру в очередном письме. - В храм политики вступают менялы, что и доказал нам герцог Бургундский, весьма дальновидно заключивший перемирие с Вьенским дофином (1). Милорд регент вправе гневаться на этот договор, ибо, с одной стороны, он как бы узаконил права дофина на французский престол. Но есть и другая сторона, указать на которую моя святая обязанность. Дофин так боится всего, что может ущемить его в правах, что будет достаточно лишь намёка на нежелательное присутствие при нём весьма сомнительной девицы, чтобы заставить его слушать! В конце концов, кто такая эта Дева? Еретичка, если не сказать страшнее! Факт вопиющий, но достаточный для торга с этим новоявленным королём. Пусть он согласится выдать ведьму, и герцог Филипп, в обмен, тут же может обещать признание его прав. Хоть частично, хоть полностью — это уже не важно. Это ничего не будет стоить Англии, потому что, как только ведьма окажется в наших руках, можно считать, что дни самозваного короля сочтены! Ничто так не поставит под сомнение правомочность прошедшей коронации, как процесс над еретичкой, именующей себя Божьей посланницей. Суд, который докажет, что победы были добыты колдовством, а вера обольщением. Вселенский суд с обязательным присутствием папского посланника и английского короля — невинного ребёнка, чей отец воистину был осенён Божьей милостью! Как служитель церкви и глава диоцеза, к которому относится деревня этой еретички, я готов возглавить таковой процесс со всей силой своих убеждений и во славу Господа! И готов нижайше просить английский парламент позволить его величеству приехать сюда...»
На это письмо ответ пришёл на удивление быстро.
И отвечал уже не кардинал Винчестерский, а сам Бедфорд. Он вызвал Кошона к себе и даже возместил ему денежные потери, присовокупив к этому новые посулы должности архиепископа Руанского, если, конечно, всё обещанное будет исполнено.
И Кошон словно вдохнул полной грудью после долгой невозможности дышать.
При активной поддержке кардинала он в короткие сроки собрал целую делегацию духовников, оказавшихся в положении очень схожем с положением самого Кошона, и отправился с ними в Англию, чтобы убедить совет при малолетнем короле в необходимости присутствия последнего во Франции. Успеху миссии поспособствовали известия из-под Парижа, где французская колдунья потерпела, наконец, поражение к откровенной радости английского двора.
«Господь увидел козни дьявольские и воздает!», - кричал Кошон, потрясая руками перед парламентом. - «Пусть же теперь невинное дитя явится, чтобы завершить дело Божие!».
Однако, осторожный королевский совет не спешил отпускать своего короля за пролив. Благодатный пыл говорившего оценили, его внимательно выслушали, после чего лорды сделали существенную оговорку — малолетний король Генрих приедет во Францию только после поимки колдуньи, и только на процесс, чтобы избежать какой-либо опасности для своей особы.
Герцог Глостерский, который возглавлял совет, даже не пытался скрыть, что не хочет отправлять короля к Бэдфорду на неопределённый срок. «Иначе, он там так и останется, а мой братец-регент будет кормить нас сплошными обещаниями, что вот-вот одержит окончательную победу, и вот-вот расправится с колдуньей. Когда поймаете девку, тогда и будем говорить. Его величество поприсутствует на суде, после чего - сразу назад!».
Кое-кто из приехавших духовников от такого вердикта, сразу пал духом — зря проездили. Им и без того казалось, что поймать девку невозможно, но ведь не это было главным! Главное - регенту доставить короля! А при этаком завершении дела выходило, что всё остаётся по-прежнему, и Бедфорд, осыпавший их милостями перед отплытием, скорее всего потеряет интерес к бесполезным клирикам.
Но у Кошона на кону стояла вся его жизнь!
Не теряя лица перед советом, епископ решительно покачал головой. «Со всем уважением, милорды, хочу возразить. Английский король дожен приехать ДО пленения ведьмы, чтобы одним своим появлением, как бы лишить её и всякой власти над людьми и дьявольской силы. Всего несколько недель ДО, и никто уже не посмеет сказать, будто французскую еретичку пленили случайно! Божья милость... От отца к сыну... ». А герцогу Глостерскому, пользуясь тем, что за поднявшимся гулом голосов их никто не услышит, Кошон тихо шепнул: «Ваша светлость, если уж выбирать из двух зол, то примите во внимание то, что милорд Бэдфорд, всё-таки, английский герцог, а эта ведьма... Чёрт её знает? Сейчас она сглупила, полезла на Париж, но завтра — всё может быть - найдутся советчики, которые надоумят её повернуть к Нормандии. А там крепостей, подобных французской столице, нет!»
Такой аргумент заставил Глостера призадуматься. Отказывать совсем он не решался - идея с присутствием ребёнка-короля на суде над ведьмой была слишком хороша. Но не хочется, ох, как не хочется отдавать такой козырь в руки братца Бэдфорда!
- Если вы пообещаете, что его величество сразу же вернётся в Англию, я готов...
- Милорд, - перебил Кошон, - если бы я пообещал это, то первым предложил бы вам мне не верить. Где хватает моего влияния, там я готов обещать, что угодно. Но вопросы государственной власти... Увы. Тут я ничего гарантировать не могу. Единственное — готов поклясться, что сделаю всё возможное!
Глостер задумчиво поморщился.
- Ладно. Я подумаю до завтра...
И ушел в свои покои, позвав за собой только канцлера.
На следующий день было оглашено, что королевский совет, в конечном итоге, согласился с Кошоном. А тот, всё ещё помнивший унылое существование последних месяцев, ликование в себе подавил и прямо сейчас, не откладывая дело на забывчивое потом, выторговал у лордов должность архиепископа Руана, «ибо с такими полномочиями будет проще вести переговоры с теми, кто подготовит поимку ведьмы к определённому сроку».
После недолгих колебаний назначение было подтверждено, и срок объявлен. В апреле король прибудет в Кале, а в мае французская колдунья должна быть пленена.
- Аминь, - пробормотал на это Кошон.
И лицо его не оставляло сомнений — он умрёт, но добьётся, чтобы так и было.
* * *
Бэдфорд вернувшихся делегатов обласкал, как мог. Кошону щедро заплатил, но строго велел не мешкать и начинать уже сейчас сбор любых сведений, пригодных для процесса.
- Суд мне нужен без изъянов! И хорошо бы ускорить дело с этим вашим планом. Если девку поймают раньше, то и с приездом моего племянника-короля не станем тянуть.
- Но я должен принять сан и дела в своей новой епархии, - начал было Кошон.
Однако Бэдфорд, убедившись, что никто их не видит, притянул епископа к себе за смятый в мощном кулаке ворот сутаны и свирепо зашептал:
- ВАША епархия в МОЁМ королевстве, святой отец! Точнее, ваша она до тех пор, пока королевство моё! А если быть ещё более точным - пока именно я здесь всё решаю! Вы, Кошон, устраивали меня до сих пор, потому что были достаточно умны в выборе приоритетов. Хотите БЫТЬ архиепископом, не делайте глупости!
И епископ засучил рукава, хотя понимал, что раньше весны всё равно ничего не получится, как ни старайся. Сентябрь уже завершил свои дни, а в ноябре холода разгонят войска на зимние квартиры, и всё. Захватить Жанну в плен вне боя незачем и мечтать, а уж на то, чтобы провести переговоры и как следует подготовить такой бой, где её удастся захватить, уйдёт уйма времени. Тут бы к апрелю управиться!
Но, тем не менее, полетели гонцы с письмами, залепленными печатью Бовесского епископа. Кто открыто - в Руан, кто тайно — в Пуатье, но самые срочные — в Бургундию.
Свою ненависть к герцогу Филиппу Кошон усмирил. Хотя, неприятный осадок, вызванный недавней чередой недобрых мыслей, остался, что придало письмам, посланным в Бургундию как раз тот тон, какой и был нужен — не самый подобострастный, не просительный, но и не слишком назидательный, что запросто могло случиться, изводи себя Кошон ненавистью, как прежде. А Филипп поучателей не любил. И возможно, благодаря именно этой сдержанности, ответ от герцога пришёл быстро. Причём такой, о котором Кошон мог только мечтать!
Не доверяя гонцам, или тоже не желая затягивать дело, герцог прислал своего канцлера де Ролена сразу на переговоры, что можно было рассматривать, и как уважение, и как большую заинтересованность самого Филиппа. Но, в то же время, и как недоверие. «Он желает оценить степень нашей откровенности с ним», - подумал Кошон, припомнив, что де Ролена всегда отличали особая наблюдательность и умение делать выводы. И приготовился быть любезным...
Приехал канцлер инкогнито, под именем барона де Шо, чем сразу дал понять — переговоры не официальные, и всё, о чём они с епископом будут договариваться, к герцогу Бургундскому никакого отношения иметь не должно. Во всяком случае, так следовало считать, на что Кошону было указано c первых же минут встречи, едва он заговорил о том, как рад видеть «именно господина канцлера».
- Барона, ваше преосвященство, всего лишь барона, - скупо улыбнулся де Ролен. - Мы с вами оба рады встретиться и поговорить, не так ли? Как в старые добрые времена, когда вы занимались делами покойного герцога Жана, а я только начинал свою службу. Ещё не забыли об этом, Кошон, среди величия, которого достигли?
Епископ с поклоном отступил. Родовитое семейство де Ролен всегда занимало высокое положение при бургундском дворе. Если деятельность Кошона привела его к сану, который сейчас позволял говорить с канцлером на равных, это вовсе не значило, что сам де Ролен забыл скромное происхождение служащего из канцелярии Жана Бесстрашного.
- О... Как можно... - покачал головой епископ. - Я соскучился, дорогой барон, и по старым беседам, и по изысканному, деликатному ведению дел. Англичане слишком прямолинейны на мой вкус. Зато наших дипломатов всегда отличало умение вести дела тонко. И вы — образчик этой тонкости.
- Не льстите прежде времени, Кошон, никаких дел ещё не было. И, хотя лесть я люблю, всё же предпочитаю слышать её при дружеском прощании. Не нравится, знаете ли, ощущение настороженности с самого начала.
- Разве я льстил? Ведь вот, только что - одна фраза, а сколько сразу сказано!
- Приятно, что на новой службе и вы не разучились понимать сказанное в одной фразе, - любезно ответил де Ролен.
Епископ засмеялся.
- Я в состоянии понять даже не высказанное, что вы, несомненно, и имели в виду, когда похвалили меня, не так ли?
Канцлер широко улыбнулся ему в ответ.
- Я похвалю вас ещё больше, если мне не придётся говорить совсем. Это куда безопаснее.
Переговоры начались с откровенного, почти без искажений, рассказа епископа о поездке в Лондон, и о той договорённости, которая была достигнута с английским парламентом.
- Хорошо им там, за проливом, устанавливать сроки, - вздохнул де Ролен, когда рассказ был закончен. - Хотя, будь я на их месте, я бы потребовал привезти пленницу прямо туда, в Англию, где и вершил бы праведный суд с присутствием малолетнего короля.
- Нет, - мягко выдавил из себя Кошон. - Суть в том, чтобы еретичку осудили не столько её враги-англичане, сколько сами же французы, как бы не попавшие под влияние колдовских чар и потому не желающие узурпации трона бастардом королевы.
Де Ролен кивнул, дескать, понял. И Кошон, без дальнейших предисловий, перешёл к главному.
- План поимки этой девицы, который я представил в парламенте и о котором писал герцогу, выполним только во время военных действий, хотя возобновление их требует большой осторожности. Необходимо продумать все детали, чтобы не вызвать действительно серьёзный конфликт, и с вашей помощью...
Тут канцлер поднял палец.
- А почему с нашей, если вся суть в том, чтобы от колдуньи пожелали избавиться сами французы?
Епископ скорбно развёл руки в стороны.
- К несчастью, слишком много крупных французских городов было захвачено во время рейда по Луаре. Их жители присягнули арманьякскому самозванцу, и я не знаю ни одного суверена, способного выступить против этого новоявленного короля ни в Шампани, ни в Провансе. Зато поход по землям Бургундии и, самое главное, его неудача, дают право герцогу Филиппу на ответный ход.
При упоминании герцога канцлер тут же прикрыл глаза и безучастно повернулся к огню, полыхающему в камине.
- Ну хорошо, хорошо, не самому герцогу, а кому-то из его вассалов! - перебил сам себя Кошон, крайне недовольный необходимостью даже с глазу на глаз прикидываться всего лишь людьми, ведущими всего лишь беседу. - Разве мало мы знаем примеров, когда, защищая свою честь, какой-нибудь дворянин восставал против союзников суверена, при полном попустительстве последнего? Скажем, осада Ла-Шарите могла бы стать оскорбительной для господина де Грессара?
- Нет, нет, - тут же завозился в кресле де Ролен. - Привлекать де Грессара нельзя! Он слишком бандит и слишком неуправляем.
- И хорошо! Чем более жестокими станут ответные рейды по захваченным землям, тем больше вероятность того, что эта, якобы Дева, отправится на их усмирение! А дальше сделаем всё по плану, и дело завершено!
- Нет! - с нажимом повторил де Ролен. - Будь эта девица простой крестьянкой, каковой её пытаются представить, даже тогда я не доверил бы Грессару её пленение, потому что среди его бандитов до выкупа и суда она вряд ли доживёт. Но, даже если и доживёт, насилие над ней неизбежно — в этом ни Грессара, ни его людей не удержать. А мы с вами прекрасно понимаем, что подобное допустить нельзя! Хотя бы на тот случай, если на суде вдруг всплывёт правда о её происхождении. Нас не поймут в Европе, и более всего, в папском дворце!
Кошон нервно потёр переносицу.
- В таком случае мы и казнить её не сможем.
- Её саму мы не сможем казнить в любом случае. Но, если герцогиня Анжуйская не пойдёт на отчаянный шаг по разоблачению своих же дел, на костёр можно отправить кого-нибудь другого, а эту девицу надёжно припрятать. Уверен, милорд Бэдфорд охотно предоставит ей содержание, чтобы иметь средство воздействия на короля Шарля.
Кошон презрительно скривился.
- Я всё-таки склоняюсь к тому, что казнить нужно именно эту девицу, - почти капризно заговорил он. - Толку от неё немного, если будет сожжена какая-то другая. Как сможем мы предъявить её потом, если возникнет такая нужда? Будем, как герцогиня Анжуйская, сочинять сказки о божественном вмешательстве? Глупо. Весь смысл процесса - дискредитировать коронацию в Реймсе, а казнь после него станет и возмездием, и назиданием, и средством устрашения! За Европу не волнуйтесь, там возмущение долго не живёт. Перед государями и папским престолом всегда можно выступить обманутыми, такими же, как и все они! И, пожелай герцогиня раскрыть свои тайны, в общем хоре возмущения мы тоже сможем возмутиться. Но я почему-то уверен, что открыто она на это не пойдёт.
- Вероятно, да, - согласился де Ролен. - Но речь не о герцогине, Кошон. Достаточно и того, что о королевском происхождении девицы известно нам.
Это «нам» он произнёс так, что прозвучало «мне и герцогу». И Кошон снова сжался, чувствуя себя безродным выскочкой.
- Хорошо, - процедил он сквозь зубы. - О том, к какому финалу привести процесс, у нас ещё будет время подумать. Сейчас мне хотелось бы узнать ВАШЕ мнение о плане поимки этой, якобы, Девы, который я предоставил в письме. Возможно ли его осуществление на бургундской земле?
Де Ролен снова поёрзал в кресле. Соединил кончики пальцев и задумался на несколько мгновений, постукивая ими по подбородку.
- План хорош, - сказал он, наконец. - Я думаю, в Бургундии найдётся человек, достаточно беспринципный, но и управляемый, чтобы хорошенько раздразнить французов. Хотя, милорд Бэдфорд должен понимать, что перемирие обязывает моего господина, прежде всего, предложить пленницу на откуп её королю. Это законы чести, такие же непреложные, как и святость королевской крови. Иное дело, если король Шарль сам не захочет её выкупать. Но...
Губы де Ролена выгнулись, брови поднялись, как бы говоря: «Вот в чём сложность», а соединённые пальцы плавно разошлись в стороны, словно констатируя, что подобное, скорей всего, невозможно.
Кошон глаз от лица канцлера не отрывал. Меньше минуты понадобилось ему, чтобы понять всё невысказанное, но ответная реплика требовала времени.
- Что ж, справедливо, - пробормотал он, наконец, и окинул взглядом стол. - Но вы совсем ничего не съели, дорогой э-э... барон! Этот суп великолепен! Я просил приправить тимьяном. Вы любите тимьян? И спаржа с поджаренным луком... Позвольте, я налью вам немного?
Не дожидаясь ответа он встал, поднял крышку с тяжелой супницы и зачерпнул деревянным ковшом самую гущу. По комнате пополз густой аромат.
- Пахнет прекрасно, - заметил де Ролен.
- И вкус не хуже.
Кошон наполнил тарелку канцлера, потом свою, сел напротив и передвинул на середину стола блюдо с луковыми перьями и отрубевым хлебом.
- Пост, - сказал он, словно извиняясь. - Строгость в воздержании — вот то, в чём служители Бога сильны. К сожалению, вопросы чести - это удел жизни светской, и тут нам требуется хороший консультант. Помню, милорд Бэдфорд сказал мне как-то, что рыцарские законы писались при французском дворе, но там же и погибли. Он, несомненно, шутил, однако, в каждой шутке есть доля истины. Как вы думаете, барон, если я обращусь, к кому-нибудь - кому-то из людей родовитых и служивших при прежнем дворе - он не откажет посвятить меня в некоторые светские тонкости этих законов?
- Зачем вам? - не отрывая глаз от тарелки спросил де Ролен.
- Не хочу попасть впросак. Если французский король не захочет выкупать свою Деву, я должен быть уверен, что покупка её герцогом Бэдфордским произойдёт с соблюдением всех необходимых формальностей. Церковь не казнит, как вам известно, но если придётся выносить смертный приговор, я должен буду передать девицу светскому суду, и в этом случае любой подвох может смазать впечатление. Английский парламент разочаровывать нельзя. Он ждёт от меня суда во имя славы Божьей и своего короля, поэтому использовать и предусматривать нужно всё.
Де Ролен приподнял брови, но глаз не поднял.
- Это ваше право, Кошон. Обратитесь к кому-нибудь.
- Знать бы ещё, кто более сведущ?
- Ну тут уж я вам не советчик. Моё общение с этим новым двором весьма ограничено. Пожалуй, я и общался-то только с господином де Ла Тремуем. Бывшим Великим Управляющим покойного короля.
Кошон внимательно посмотрел на жующего канцлера.
- Как, однако, совпало, барон! Я был намерен обратиться именно к нему.
Де Ролен с шумом втянул гущу с ложки, аккуратно вытер губы и отодвинул тарелку.
- Я обещал похвалить вас, Кошон. Но я сделаю больше. - Он лишь на мгновение позволил себе встретиться глазами с епископом и снова отвернулся. - Я похвалю ещё и вашего повара — его стряпня буквально лишила меня речи...
___________________________________________
1. Так именовали в английском лагере короля Шарля.
Продолжение: http://proza.ru/2014/01/18/142