ЛЭПовцы

   
            На  Колыме Новый год – порядки  новые. Нам перестали выдавать в конторе СМУ пропуска на зону. Теперь этим занималось лагерное начальство. Пока устанавливался новый порядок, бригаду электромонтажников перекинули на подготовительные работы, после  их ждало строительство ЛЭП и монтаж подстанций — основная работа этих молодых романтичных ребят, где и платят больше и песни  о них поют душевные.  Сразу отступили переживания по поводу новых порядков. 

             Народ в бригаде самый разный. «Студент» и «Кот» — москвичи. Братья "Охапкины" – ленинградцы. Оба  Мезенцевы –   свердловчане и, отнюдь, не родственники. «Бульдозерист» и «Механик» – аматоры  тракторов, закрепленных за нашей бригадой.  «Рыжий» —   студент юридического факультета... Были и такие, имен и  фамилий, которых никто не знал, одним словом – на  подхвате.

            Решительные  действия, то есть новая жизнь, обычно начинается с понедельника. Новая жизнь бригады ЛЭП не оказалась исключением, началась в один из понедельников в середине марта. Морозы начали отпускать, а день заметно прибавляться. С утра, еще в тумане, началась спешная погрузка всяких прибамбасов, необходимых для монтажа. Выдавалась зимняя роба, валенки, теплые рукавицы, в бригаде возникли звенья, выписывались командировочные удостоверения, назначались звеньевые, определялись участки для каждого звена. Невероятная  суета царила в СМУ. Конечно, за день решить все задачи не успели, отложили на следующий день, да и не все запаслись продуктами. В тайгу же не на охоту едем. Общепит там напрочь отсутствует.
 
            Выезжали на две недели, поэтому отпустили всех раньше для пополнения провиантом. Утром бригада с мешками в полном сборе, но почти все в состоянии эйфории, вызванной употреблением алкоголя, с приятной двигательной и интеллектуальной заторможенностью, вплоть до отделения сознания от истощенного организма.
Погрузка в «каркас», так называлось сооружение на кузове, и караван с грузами и людьми отправляется на место трудовой битвы. Некоторые из бойцов получат правительственные награды.

            Приехали на место затемно, поселились в заброшенный барак, времен отработавшего свое прииска, и началась бражка, с собой ведь прихватили.   Средь «шумного бала» вдруг проснулся трудовой энтузиазм — непременно  начать работу с раннего утра, а для этого срочно надо выехать на участок, шофер пьяный и наотрез отказывается везти. Среди мужественных монтажников-высотников находятся имеющие права, но шофер не желает доверить руль кому-либо.  Прораб Чудиновский, измученный семейной жизнью, пользуясь моментом,  тоже пригубил почти полкило пшеничного сока без мякоти и теперь не понимает, куда рвется народ.

             Наконец уговорами, угрозами применения физической силы и самой главной угрозой не дать ему завтра похмелиться, шофера заставили проникнуться трудовым энтузиазмом, и он пошел готовить машину к выезду. Вскоре пришел с докладом — Все готово!   Толпа ринулась к выходу. Прораб продолжает ничего не понимать, куда рвется народ. Ведь  по его буссоли все звенья начинают работать с одного  места в трех разных направлениях.  Смотрит им в след и произносит — Вагончики еще не завезли, куда претесь? И  тут же валится на кровать.

             Но эта странная экспедиция тронулась в путь. Буржуйку решили в каркасе не топить, пути даже со скоростью тридцать километров в час от силы полчаса. Шофер же, учитывая его состояние и высокую сознательность, вел машину с такой осторожностью, что казалось, и на похоронах ездят быстрее, но даже такие меры предосторожности не предотвратили маленького дорожного происшествия – грузовик резко свернул с дороги и уперся буфером в ряж опоры на обочине, машина заглохла, а шофер Федя безмятежно заснул за рулем.
Заставить его проснуться,  казалось, не было никакой возможности, при попытках вытащить его из-за руля  он моментально просыпался и бормотал — Умру, но руль никому не дам.

           Народ стал зябнуть, не будешь же к полуночи давать расслабленному организму интенсивную нагрузку, дабы не замерзнуть. Решили  переждать в каркасе, пока шофер не очухается. Затопили буржуйку и стали ждать, тем более было, что принять на грудь. Но не тут-то было. Стало одолевать чувство бесперспективности  такого ожидания, сродни чувству трудового энтузиазма, одолевавшему энтузиастов трудового порыва несколько ранее. В этом ужасном томлении прошел, наверное, час, пришло и осознание бессмысленности движения вперед. Оставалось — вернуться. Федя подал признаки жизни,  быстро пришел к согласию с остальными — надо вернуться. Кое-как вырулил на дорогу и бешеным аллюром погнал машину на базу. Больше мы никогда не видели, чтобы он летал с такой скоростью.

          А в это время, находящиеся в каркасе легендарные ЛЭПовцы скакали как теннисные мячики, не находя себе места на лавках. В довершение всего труба буржуйки выскочила из разделки, горящие угли вывалились на пол и продолжали гореть, дышать не чем, дверь каркаса привалило льдом  для питьевой воды, находящимся между каркасом и задним бортом кузова. Пришлось разбивать только что вставленные стекла, чтобы пробраться в кузов и освободить дверь.  Попытки остановить машину не удались. Все приготовились выпрыгивать на ходу, лишь бы не сгореть вместе с машиной. На счастье, как только самый отважный ЛЭПовец приготовился к прыжку, машина остановилась у нашего барака. Мы были спасены. Только прораб спросонья долго  верещал о разбитых стеклах, мы, конечно, его понимали — ему трудно будет как-то,  даже в причесанном виде,  объяснить руководству это происшествие. Несмотря на ночные приключения, утром еще затемно вся бригада вышла на работу и выполнила дневное задание.

              В поселке часты морозные туманы, здесь же воздух чистый и никаких туманов, ну разве что очень рано утром, от никак не сдающихся морозов.
Вставали часов в семь, завтракали, пили чай, собирали тормозки на обед, грузили арматуру, изоляторы, цепляли к саням бухты проводов и выезжали на тракторе на трассу.

               Наше  звено шло к «Заячьему перевалу». Оно делилось на верхолазов, низовых монтажников и связистов (параллельно с ЛЭП тянулась линия электросвязи).
               Верхолазы, конечно, элита и мне еще мальчишке непременно хотелось попасть в их число. Ходить в широком монтажном поясе, звеня цепями, лазить на верхотуру, цеплять к опорам гирлянды изоляторов, покрикивать на тех, кто внизу. Некоторые верхолазы работали только по необходимости и с удовольствием откликались на мое предложение заменить их. Так потихоньку я стал верхолазом. Конечно не таким как «Студент», который мог перейти в валенках от одной стойки к другой по траверзе в полный рост, без страховки.  Такие кульбиты категорически запрещались, но показать свою лихость, граничащую с безрассудством, считалось своеобразным шиком. Правда, тот на кого направлено было представление «Студента» отвечал ему — Подумаешь, научился по деревяшкам лазить как дуровская обезьяна, а я тебе покажу, как работать на металлических опорах и монтаже подстанций.  «Студент» конечно, обомлел от такой наглости новичка в бригаде, но ответить сейчас ему было не чем. Тем  более до металлических опор и подстанций еще не одну сотню километров натоптать надо.

              Отработав очередной день, мы возвращались на базу, где нас ждал полномасштабный обед и местные развлечения — очередные колымские байки, чтение книг и карты. Светом в бараке обеспечивал генератор трактора, который не при каких обстоятельствах не глушился, иначе завести его на морозе целая история с географией. Иногда  уходила целая смена.

               К концу каждой второй недели, развлечения переходили к обсуждению, кто и как проведет выходной. В то время была шестидневная рабочая неделя с сокращенной на два часа субботой. В итоге в конце двух недель мы имели  два дня выходных. Все с нетерпением ждали пятницы, когда выезжали с базы на выходные. Все кроме одного из Мезенцевых, для которого  поселок был сущим наказанием (он страдал запоями). Появился он в бригаде незадолго до нового года в такой затрапезной телогрейке и таким бурым опухшим лицом, можно было подумать — человек провел на пятидесятиградусном морозе целый день. Он проработал три дня, выпросил аванс и пропал. Появился  Виктор уже после нового года ближе к получке. Начальство спрашивает — Где ты был? Отвечает — Выпил холодной водки, и одолела сильнейшая простуда. Не знаю, как он поладил с начальством, но его оставили в бригаде. Безвыездной, на ЛЭПе  он превратился в солидного мужика  без следов пагубной страсти.  Не знаю, каков его послужной список, но верхолазом он был хорошим. 
                Мы наблюдали установку переходной через реку опоры, высота тридцать метров, весьма сложной деревянной конструкции (деревянные кружева, да и только). Поднимали ее с падающей стрелой, стрела никак не хотела падать, легла на конструкцию опоры, грозя в любой момент сорваться и переломать фахверки опоры. Все замерли в ожидании. Тут из толпы зевак выходит Мезенцев и заявляет, что берется освободить стрелу, пока она не упала и не наделала бед. Не буду описывать, как он лез к стреле (куда там «Студенту»), но он выполнил все что нужно и заслужил полное восхищение бригады.

                С выходных как всегда бригада возвращалась никакой, иногда приехав на базу, разгуляй, продолжался до ночи. Как-то на утро один мужик так тошно себя чувствовал, что согласен был получить прогул и порицание бригады лишь бы не идти на работу. Он знал, подводит все звено, что даже без одного человека никак не справиться (не писаное правило — раз уж вышел на работу, уйти, не выполнив задания, не моги). Он ходил и стонал — Хоть бы грамульку похмелиться, да где теперь возьмешь. Один из шутников его и спрашивает — А у тебя карамельки есть? Страдающий — А что поможет, что с ними делать? Шутник — Берешь одну в рот, а другую в попу и очень быстро меняешь их местами. Надо было видеть, с каким вниманием страдающий слушал совет, и как его челюсть отвисла при последних словах шутника. Гомерический хохот бригады разрядил обстановку и страдающий вышел на работу.

                Были среди нас и заядлые охотники и после трудового дня ходили на охоту на зайцев и куропаток. Ружье было только у одного, и тот ни разу не выстрелил. Остальные ставили петли. Подготовка  петель и их установка сродни шаманству. Сначала  отжигается старая автомобильная покрышка для получения проволоки для петель, затем проволока чистится до блеска, вяжется петля,  делается отвар из коры лиственницы, в этом отваре кипятится петля, затем прокипяченная петля натирается лиственничной корой и только потом с большими предосторожностями, не дай бог придать посторонний запах, ставится на заячью тропу.  Все охотники поглощены этим занятием, священнодействуют. Зайцы же, как носились, так и носятся по своим утоптанным тропам никак не стремясь попасть в такую священную, такую вкусную петлю.   А вот Боря Дергунов только оботрет проволоку от копоти и ставит петли, и ведь попадаются зайцы в его петли. В чем дело?  — Не понятно, как ему удается — говорит один.  — У меня  же такие вкусные петли, сам бы залез — говорит другой...  Но каждый вечер повторяются кипячения, натирания, вовлекая в это занятие новых действующих лиц. Наверняка, Боря знал что-то другое в общении с зайцами.  Он всегда приносил всех зайцев, а иногда куропаток в общий котел. Надо сказать, что Боря был прямо таки  патологически брезглив и после того, как он застал, висящие над бригадным котлом с супом портянки, молча, быстренько перебрался квартироваться в отдельный домик. Благо таких халуп было достаточно. Предпочел дополнительные трудности одинокого быта общежитскому. Понятно, что зайцев свежевать он никак не мог, его просто вывернуло бы на изнанку. Боря просто получал свою долю заячьего полуфабриката. Не наблюдая процесса его получения.

            Бригада, поужинав, возлежит на кроватях, лениво перебрасываясь словами. Заходит Боря. Он  принес живого зайца. Что делать? Дальше можно пропустить, действо  не для слабонервных.  «Рыжий» поднялся с кровати и принял добычу. Держит зайца за уши и не знает, что с ним делать. С кроватей раздаются советы — Выпустить и на бегу застрелить. Отпадает, во-первых — можно  не попасть, во-вторых — ружья нет. Кто-то вспоминает — Нужно зайца ударить по носу, так домашних кроликов убивают, а что заяц, он тот же кролик. Для убедительности приводится еще один аргумент. Мол, охотники как делают? Насыпают на пенек нюхательной махорки, заяц подойдет, понюхает, чихнет, носом об пенек и готов косой.  «Рыжий» берет половник, бьет зайца по носу. На половнике вмятина, у зайца разбит нос, течет кровь из носу, сам заяц весь в конвульсиях.  Бригада  в коликах от смеха. Тогда «Рыжий» бьет косого половником по затылку, результат тот же — заяц в конвульсиях, бригада в коликах и слезах. Следующее действие  «Рыжего» -  перехватывает зайца за задние ноги и с размаху бьет его головой об пол. Косой готов. Все затихли. Не думали, что получится такая изуверская трагикомедия. Сам «Рыжий» весь покраснел и пустил даже слезу. Не знает народ, как убивать зайцев в домашних условиях.
               Когда я рассказывал на горном участке про этот случай, все тоже смеялись, а один мужик поведал о случае с зайцем в их поселке. Взял охотник из петли зайца живым. Приносит домой. Ребятишки, конечно, обрадовались и зайца оставили жить у себя. К весне заяц стал линять и на семейном совете решили его отпустить на волю. Охотник взял ружье, одел  на шею зайцу серебряную цепь и пошел в тайгу. У сопки он отпустил зайца, не сняв с него цепи в уверенности, что подстрелит зайца на ходу, а косой почувствовав свободу,  дал такого стрекача, куда там попасть, только и видели ушастого вместе с серебряной цепью. Мужики потом говорили охотнику — Надо было с золотой выводить.

            Звенья нашей бригады заметно продвинулись вперед, звенья покинули базу и переселились в вагончики на трассе ЛЭП. Теперь бригада собиралась вместе только каждые две недели,  перед выходными и после них.