Мартовские иды

Данила Врангель Шедевры
 Дикость ощущений приносит дикое наслаждение, а поэтому - самое естественное и сильное. Искусственность надуманного счастья всегда ощущается душой, но почти никогда не осознается на умственном уровне - таково устройство программирования человеческой психики на стадии воспитания. В ребенке убивают естественность во благо общества, которое есть аморфная форма несуществующего мира, внедренного в сознание - но не в душу, которая неизменна и непорочна в том плане, что порок это надуманность психических коллизий и наслоений цивилизаций, каждая, в лице своих элит, искавшая своих меркантильных выгод и оказавших громадное влияние в течение тысячелетий на образ мышления простых человеческих единиц, не соображающих, почему их постоянно тянет то влево, то вправо, то вверх, то вниз.

- Не знаю, о чем это ты так рассуждаешь. Меня тянет в основном выделяться среди всех и быть первой во всём. Ну, в том, в чём мне хочется. Разве это влияние цивилизаций?

Естественность стремления эго подавить других максимальным эксгибиционизмом есть естественность борьбы геномов за выживание и вкидывание своей модели духовности и сознания в будущее. Эксгибиционизм это и есть настоящий Олимп, где соревнуются совершенства, и куда нет доступа посредственностям, вынужденным математическими методами пытаться достичь того, что представитель совершенного генома проделывает моментально, естественно, самодостаточно и вне размышления.

- Как тебе сказать. Я, конечно, люблю себя, и даже очень. Но я начинаю любить и того, кто любит меня. И поэтому, у меня нет цели возвыситься. У меня есть желание общения с равными мне.

Именно естественность экспонации как демонстрации достижения генетического уровня и служит причиной отторжения этого образа поведения теми носителями эго, которые не в состоянии конкурировать в умственном и физическом плане с моделями совершенства, которых весьма немного, но которых много быть не может, и не должно. Яркая личность служит детерминантой поведения её теней, то есть множества генных систем низшего уровня, стремящихся наверх посредством общения со сверхличностью, пылающей огнем маяка на всем жизненном пути рядовых творцов.

- Для меня мой свет горит во мне самой. Я не знаю, каково его происхождение, но он там столько, сколько я себя помню. Думаю, он не погаснет никогда.

- Дорогая, этот свет и есть свет твоего естества. Смесь дикой природы и человечности, горячей души и холодного ума, безумной страсти и полнейшего самоконтроля. Этот калейдоскоп, вращаясь, выбрасывает каждый раз такую картинку, которую ты не ожидаешь увидеть сама. Он, собственно, работает самостоятельно. Ты просто видишь конечный результат, созданный из множества хаотичных обломков, ничего не представляющих собой в отдельности. Выбрось эту игрушку, и ты успокоишься.

- Я не могу. Теперь это мой мир.


- Да, вы правы, розы не вянут, - задумчиво сказал блондин, глядя в окно на пару лебедей, исполняющий на воде озера предполётный зигзаг прощания с летом. - Однако мы ничего толком не можем решить.
- А что это мы должны решить? - спросил представитель. - Что-то должны решить вы, а я как раз ничего не решаю. Я просто наблюдаю.
- Это немало, - ответил писатель. - И что вы видите?
- Я вижу, что искусство, которое становится на собственные плечи, а не плечи каких-то там титанов, это и есть искусство. Остальное - прессование воды с вялотекущими побочными результатами.
Блондин некоторое время смотрел на собеседника, медленными глотками ощущая свой абсент и перебирая пальцами мундштук кальяна, распространявшего полынный запах пролетевшего сезона земляничных полян. Сказал:
- Согласен.
- Поэтому, - продолжил представитель, - есть вещи, как уже где-то отметила Паркер, которые подлежат разумению, но совершенно не подлежат распространению по причине невозможности.
- Как же это понимать? - полюбопытствовал писатель, вникая в слова наблюдателя.
- В общем, это нужно именно принимать непосредственно, а не понимать, - с улыбкой сказал представитель. Добавил: - Вот в этом конкретном месте я представляю Паркер.
- Это её слова?
- Да.
Писатель нахмурился и ушел в себя, глубоко втянув кальяновую преисподнюю сизого творения релаксирующего нюанса. Кошка сидела на мониторе, вцепившись в край пластины экрана цепкостью лап, и готовилась к прыжку. Прыгнула. Упала на стол возле мыши. Писатель смахнул её рукой на пол. Сказал:
- Я начинаю догадываться.
- Да? - молвил представитель. - Я даже не пытаюсь.
- Передайте Паркер, что я понимаю эту мысль.
- Постараюсь, - пожал плечами представитель. - Когда увижу.
- В общем, не секрет, - продолжил блондин, - что всё, что происходит, происходит беспричинно. А вот философы думают как раз наоборот.
- Ну-ну... - поддержал представитель.
- Поэтому, если и есть причина чего-либо, то она, эта причина, и есть своё проявление.
Представитель поднял брови и стал наливать в свою рюмочку водку из трёхлитровой бутылки. Сказал:
- И?
- И? И поэтому... Поэтому... - Задумчиво посмотрел на потолок, затем в окно, на лебедей. На кошку, в монитор на текст, на представителя, в свою рюмку. - Сказал: - Абсент хороший. Не желаете?
- Не хочу мешать с водкой. И поэтому что?
- И поэтому для того, кто начинает понимать, как всё работает, у того есть единственный способ довести это дело до конца.
- Да? И что же это за способ?
- Стать на свои собственные плечи. Если поймешь, что это такое. Паркер права.
- То, что она права, я догадываюсь, - сказал собеседник. - Вопрос как. И ещё вопрос - зачем?
- На первый вопрос ответить сложно. По крайней мере, мне, - проговорил блондин. А вот по поводу второго могу сказать вот что: Затем, чтобы лето не кончалось. А у большинства оно заканчивается довольно рано. Практически, в детстве. И причём в довольно мрачноватых тонах, даже без романтического листопада. Суть в том, что Времени действительно нет. В этой своей мысли Паркер права настолько, насколько хватает ума понять её прорыв в мышлении. Время транслируется из сознания, а не действует где-то вовне. Все свои проблемы многие связывают со временем, которое в действительности они сами и есть. Вот это ответ на второй вопрос. На свои плечи стоит подняться, чтобы листья сентября обратились в майские одуванчики. - Хлебанул свой абсент. Улыбнулся. Добавил: - Всё просто.
- Я не понял, - проговорил представитель. - Но зафиксировал.
- Да тут понимать ничего не нужно, - сказал писатель. - Нужно почувствовать. И это многие чувствуют. Но лишь тогда, когда уже поздно превращать сентябрь в май.

фрагмент романа "мышеловка на Эвересте"