Фото из интернета.
Историю эту мне рассказали несколько лет тому назад. Собственно, никакой истории вовсе и не было, так, вроде бы небольшой инцидент местного значения. Хотя для кого как, а жители небольшого села Безлюдовка расценили этот "инцидент" по - своему. Героем его оказался Жан.
Спросите, откуда в этом селе мог взяться француз? Да вовсе он и не француз, а Жигулин Андрей Николаевич, по первым буквам получается ЖАН. Собственно говоря, прозвище он сам спровоцировал и чуть было не получил из-за этого срок. Как-то сосед Пётр Зайцев попросил дать ему с десяток мешков под зерно. Дал их Андрей соседу, а для пометки чёрным фломастером написал свои инициалы — ЖАН. Пётр получил в колхозе зерно, а сгрузил его на меже около куста сирени. Так ему было ближе носить мешки в амбар. Сам же повёз на своём ГАЗоне доярок на обеденную дойку. Соседка Полина, тощая, худющая, получившая за это прозвище Таранка,со слухом, как у кошки, а зрением, как у сокола- пилигрима, будто глаза у неё на лбу и затылке, зафиксировала факт разгрузки мешков. Поразмыслив и сделав вывод, что сосед замешан в краже социалистической собственности, борец за справедливость и по совместительству злостный доносчик, Таранка, то бишь Полина, немедленно позвонила куда следует. Участковый прибыл незамедлительно. Осмотрев место преступления, быстро определив хозяина по выразительным надписям ЖАН, участковый постучался к Жигулиным. После предъявленных обвинений в краже зерна Андрей объяснил блюстителю порядка, что мешки одолжил соседу Петру, а зерно тот выписал в колхозе. Приехавший вскоре Пётр Иванович Зайцев показал участковому документы на зерно, и инцидент был исчерпан. Однако с тех пор за Андреем закрепилось прозвище ЖАН. Правда, называли его так за глаза, он знал об этом, но не обижался. На селе почти все имели прозвище, порой и совсем неприличные, но тут уж как «повезёт».
В Безлюдовке Жигулин поселился в конце шестидесятых, а если быть совсем точным, то накануне пятидесятилетия Октябрьской революции, в 1967 году, после отсидки, как он говорил, за свой «длинный язык». Первый срок в десять лет получил за «усатого грузина», а второй – пятёрку, уже в колонии добавили за «лысого кукурузника». В Москве, где проживал до заключения, ему было запрещено появляться как политическому преступнику, и он обосновался в деревне, в двухстах километрах от столицы. В шестидесятые годы двадцатого века село было далеко не бедное, с населением более тысячи человек, что не совсем соответствовало его названию. Обосновался – это, конечно, громко сказано, прижился- было бы точнее. И уж совсем точно будет – пристроился у одной хорошенькой вдовы. Валентина стала вдовой в сорок лет. Её муж Егор под Благовещение ловил рыбу на реке, прямо за огородом. Лёд был уже тонкий и рыхлый, не выдержал рыбака с центнер весом… Кое-как всё же он выбрался на берег, но через месяц умер от пневмонии. Их единственный сын после срочной службы остался на сверхсрочную, окончил военное училище и служил на Дальнем Востоке.
Андрея Валентина приняла сначала как квартиранта. В свои сорок семь лет он выглядел на все пятьдесят, а то и больше, и женщина не думала, что всю оставшуюся жизнь ей суждено прожить с этим в общем-то честным и порядочным человеком, глупо угодившим под жернова Лубянки и отсидевшим пятнадцать лет фактически ни за что. Расписались они года через три, когда обоим исполнилось по пятьдесят лет. Андрей был выше среднего роста, коренастый, с тонкими чертами лица (чувствовалась порода), бирюзово-зелёными, с весёлыми искорками, глазами. Валентина отличалась простотой, скромностью, мягкостью характера, женственностью и красотой. Её голову украшала изящно уложенная коса- корона пшеничных волос. После окончания техникума до самой пенсии она работала агрономом-семеноводом. Жили они скромно, но нужды не испытывали ни в чём. Валентина полюбила Андрея за его душевное тепло, самостоятельность и жизнелюбие. Он никогда не рассказывал о том, каково было в лагерях, на судьбу не обижался и всегда повторял: «Молод был, умишко не скопил, вот и загудел по глупости». До отсидки он успел окончить лишь три курса института народного хозяйства им. Плеханова и имел незаконченное высшее экономическое образование. В колхозе ему предложили работу учётчика. Не Бог весть какая должность, на ней и без образования работали, но Андрей не отказался, трудился с охотой и никогда не унывал. В его обязанности входило измерение объёма сделанного за смену механизаторами, комбайнерами и всеми другими членами бригады, составление нарядов и передача их в колхозную бухгалтерию. Выпивал Жан редко и всегда лишь один стакан. «Накатывайте полный, - говорил он компаньонам, - и больше не приставайте». После этого плотно закусывал и всегда находился в благодушно- весёлом настроении. Шутки и прибаутки были его коньком, но о политике и вождях он больше не высказывался.
Жигулины, как и большинство сельских жителей, держали кур, гусей (благо, речка была за огородом), одного, а то и двух бычков. В колхозе давали зерно по определённой норме на заработанный рубль, и его вполне хватало на прокорм птицы и животных. С сеном также никаких проблем: все покосы были распределены между колхозниками – коси, не ленись. Как-то после работы Андрей поехал на своём «Днепре» косить сено. Закреплённый за ним покос возле озера Моховое был километрах в семи от Безлюдовки, прямо на границе колхозных земель. Отбив косу и по привычке попросив у Господа благословения, Андрей начал косить. Травостой был высокий, но у самой поверхности земли влажный от соседства с озером и срезался легко, а ряды ложились плотные и без огрех. «Завтра надо бы перевернуть валки, иначе при такой массе трава может и «загореться», - подумал Андрей. Работа спорилась, настроение было приподнятое, и он мысленно представлял, с каким удовольствием бычки будут поедать это сено. Недалеко от него, по выжженному от ячмённой стерни полю, ровно урча двигателем, медленно двигался трактор. Это Ромка Беспалов пахал на своём «ДТ-75» под озимые. Остатки соломы и саму стерню после уборки сжигали, облегчая таким образом пахоту и якобы экономя затраты на горючее. О наносимом ущербе для экологии, для микрофлоры и фауны предпочитали не думать. Вот и на этом поле, где ещё мелкими очагами дымились недогоревшие остатки стерни и соломы, уже шла пахота. Завершив очередной круг, Ромка заглушил трактор и, не торопясь, подошёл к Андрею.
-Здравствуйте, Андрей Николаевич, – произнёс он, подойдя поближе.
-Здравствуй, Роман, - вытирая лоб платком, ответил Андрей.
-Знаете, почему я к вам подошёл?
-Откуда же мне знать, но, скорее всего, перекурить решил? Вон ведь сколько отмахал за смену!
-Вообще-то я перекуров не устраиваю, но тут такое дело,- замявшись и как бы прося извинения, робко продолжил Роман,- не могли бы вы дать мне на часок мотоцикл. Жена второй день как родила сына, а я не могу вырваться проведать их. Председатель обещал подменить, но, как говорят, обещанного три года ждут. А я мигом, только посмотрю на них и сразу назад. Галинка будет рада, а уж обо мне и говорить нечего. Мой - то мотоцикл без аккумулятора стоит, всё никак не куплю.
Андрей немного подумал, почесал указательным пальцем нос и довольно строго сказал:
-Председатель нас, конечно, по головке не погладит, если узнает, но, как говорится, семь бед- один ответ. А если серьёзно, то ты действительно там недолго, а то не ровён час налетит начальство и достанется нам «на орехи».
Ромка поблагодарил Андрея и, поднимая клубы пыли, покатил в райцентр.
-Ничего преступного мы, конечно, не делаем. Начальство само должно бы дать выходной парню, ведь рождение ребёнка- это такое событие… Мы вот с Валентиной поздновато встретились, а то бы совместных детей имели, но, видно, не судьба,- с таким мыслями Андрей вновь взял косу и пошёл нарезать ряд за рядом.
Июльское солнце понемногу двигалось к закату, дикие утки стайками возвращались после кормёжки с полей, тяжело шлёпались в озеро и, продолжая взмахивать крыльями, ещё несколько метров скользили по водной глади. Лёгкий ветерок потянул с озера приятной свежестью, и неугомонные лягушки закатили вечерний концерт. Вдруг совсем неожиданно, словно американский Торнадо, невдалеке от дороги возник вихрь и, увлекая за собой в мгновение ока разгоревшийся клок соломы, переметнулся на соседнее пшеничное поле. Ярко вспыхнув, огонь начал пожирать созревшую пшеницу. В голове у Андрея молнией пронеслась мысль: «Если я сейчас не отсеку огонь, то пятьсот гектаров урожая обречены на гибель».
Заведя трактор и отступив несколько метров от полыхающей пшеницы, он опустил плуг и дал полный газ. Действуя на опережение, как охотник на летящую птицу, обжигаясь от подступающего пламени и задыхаясь от едкого дыма, Андрей отсекал вспаханной бороздой от огня хлебное поле. Сделав один проход, он развернул стального коня и расширил спасительную «нейтральную» полосу ещё одним заходом. Между догорающим участком и основным массивом в несколько метров пролегла чёрная свежевспаханная граница.
Заглушив трактор, Андрей увидел, что у него обгорели руки, и почувствовал сильную боль в голове. Глядя на выгоревший участок поля, Андрей определил навскидку, что уничтожено не более пяти гектаров пшеницы. В это время, поднимая клубы пыли, на большой скорости подъехал Ромка. Заглушив мотоцикл, задыхаясь от волнения, он подбежал к сидящему на обочине дороги Андрею.
-Андрей Николаевич, что произошло? Что будет со мной? Ведь меня теперь под суд отдадут,– хватаясь за голову, причитал Ромка.
- Ну, это ты загнул. За что же тебя судить-то? Судить надо тех, кто жжёт стерню и солому, возвращаясь к первобытной, варварской земледельческой традиции, - спокойным, назидательным тоном произнёс Андрей. – Ты спас поле, а сгоревшие пять гектаров не в счёт. Может, хоть этот факт остановит ретивых «экономистов» от дальнейших поджогов.
Андрей рассказал, как на самом деле произошло возгорание, тронул Ромку за плечо и сказал: «Про свою поездку не говори начальству. Не надо им знать про это. Глядишь, и всё обернётся не так уж плохо, да и мне спокойнее как-то... Хотя, будь ты на месте, на другом конце поля, пшеница сгорела бы вся. Так что хорошо, что трактор тут был, рядом. А доложи « все правильно» начальству сегодня или утром на худой конец. Ну, давай, не раскисай!
Уложив косу в коляску, морщась от боли (руки, видимо, обгорели серьёзно, уже покрылись пузырями), Андрей завёл мотоцикл и поехал домой. Валентине он рассказал всё, как было на самом деле, но попросил не распространяться об этом. Немного поахав и поохав, расцеловав его в лысую макушку, она быстро сорвала за огородом несколько сочных листьев подорожника. Затем нанесла на места ожогов свежего мёда, накрыла промытыми листьями, забинтовала руки и только тогда немного успокоилась. «Ничего, кожа не сильно обгорела, а мёд своё дело быстро сделает, - проговорила мягким, грудным голосом любящая женщина, целуя при этом в глаза и лоб мужа, - главное, ты жив, а болячки заживут»
Утром Андрей позвонил бригадиру и, сославшись на высокое давление, сказал, что не сможет сегодня идти на работу. По дому делать он ничего не мог, оставалось только лежать. Часов в десять он вдруг услышал звук подъехавшей машины и увидел в окно выходящего из «УАЗика» председателя колхоза Семёна Ивановича Шуклова. Прятаться было бессмысленно, и Андрей вышел ему навстречу.
-Ну, что горе- конспиратор, мне всё известно, так что сказки придумывать не надо, - ещё не подойдя, проговорил своим левитановским голосом председатель. Ромка всё рассказал, как было на самом деле, не захотел стать героем. Да я и сразу понял по его виду, а когда приехали на поле, то уже не было никакого сомнения, что здесь работал профессионал. Грамотно ты сработал, Андрей Николаевич. Руки не подавай, вижу, что досталось им. Давай присядем здесь, на лавочке.
После этого вступления они сели, и Семён Иванович продолжил:
-И как ты не растерялся и не побоялся, ведь пшеница, наверное, горела как порох.
-Почему не испугался? Боялся, что не успею отсечь, а теряться… Что же тут особенного, в тайге приходилось тушить пожары. Там можно было живьём сгореть. А тут! Да на моём месте любой поступил бы так же.
- В том-то и дело, дорогой, что не каждый кинется в такое пекло. Ну да ладно, мы из этого, конечно, сделаем выводы, а ты поправляйся, Андрей Николаевич. Это дело ещё успеем отметить, а Ромке я дал три дня отгула, да со стороны профкома помощь материальную окажем молодым родителям. Ты уж извини, мне надо ехать, перегоняем комбайны на то пшеничное поле. Его надо было сразу после ячменя убирать, а мы вот чуть не профукали.
После отъезда председателя Андрей взял грабли и пошёл ворошить скошенную траву за огородом. Уж это-то он мог осилить…