(Понравится- выложу еще)
Твой драккар на мне лежит,
Сердце пламенем горит.
И прохладны воды в море,
Но душа не знает горя…
День придет, наступит час:
СМЕРТЬ ЖДЕТ КАЖДОГО ИЗ НАС!!!
Большой дом был у рода Лордоброк, хоть род и не велик! Крепко стояла усадьба ярла Носсвельма на шести холмах, окнами к прялке Фригг, дверьми - к Гунгниру.
Много здесь было добра - византийские кованые сундуки с филигранью, воск и меха земли венедов, золото с Рейна, Парижа, Нейстрии, рабы и рабыни с кожей и волосами белыми, как снега Ётунхейма, и глазами ясными и голубыми. Были в усадьбе и аксамиты из Гардарики, и кони из земель саксов, и крепкие поджарые псы, с коими не страшно выйти на детей Одина, коли захочет бог славной битвы.
Ибо удачлив грозный ярл Хермонд Лордоброк, Хермонд Обожжённые Руки!
Велика его дружина, верная и славная, силен его сын- гордый Хёвдинг, не знает промаха ни стрела, ни копье, что пустит его рука. Дрожат и вековые дубы и рябины, коль взглянет он грозно.
Смелый сын у ярла…
Срывают скальды голос, стирают пальцы до крови, коль запоют о подвигах Хёвдинга.
Главный дом, где жил род Лордоброк стоял на самом высоком холме - издали была видна высокая крыша с охлупенем в виде головы дракона. Всходы были каменными, и каждый день слуги меняли ковры- столько богатств было у рода. В каждом чертоге горел огонь, лежанки устланы льном и бархатом, дорогие шкуры лежали на полу, приглушая шаг и не давая зиме власти холода.
Словно дети, льнущие к матери слева и справа к главному дому примыкали постройки – амбары, полные зерна, ибо Ёрд не обижала детей своих неурожаями. Кузни, в которых на славу стражу Мидгарда, не ходящему по Биврёсту, ковали лучи сражений, не уступающие в остроте языку Женоподобного, и так же как Мельонир не знавшие поражений. Жили в усадьбе и ценные мастера дел золотых. Были здесь и дома слуг, и освобожденных рабов, что по истечении срока не пожелали вернуться на родину, и конюшни, в которых били копытом нетерпеливые и горячие скакуны рейнской породы.
Остальные холмы, словно парчу жемчуг усыпали ладные и прочные дома бондов, ткачей, гончаров, плотников.
Большой и богатый дом у ярла Носсвельма.
Высокая стена из камня обносила его усадьбу, не боялись люди набегов датчан и завистливых соседей. Ибо в час нужды в хирде не бывало щелей.
Но есть в его доме сокровище, ценней которого для отца и сына не сыскать ни в Мидгарде, ни в Утгарде, ни в Хель, ни в Асгарде.
Ибо удачлив грозный Хермонд.
Ибо благословили его боги.
Имя сокровищу - Бъёдвильд.
Но были бы асы с ним, опоздай он семнадцать зим назад всего лишь на одну версту? Простил бы ему Один, если б дитя, всего пол – зимы от роду сгинуло бы в горящем доме вместе с матерью и отцом? Что бы сталось с землей, истреби Альвер род Бъёдвильд до конца?
Конунг - это не просто всадник. Это не просто тот, кто ведет вперед драккары, первым кидается в схватку, кто первым спускается с дракона мачты на неизвестные земли. Это знак милости Асгарда, ибо люди без вождя, что земля без плуга- родит скудный урожай, если не вспахать, не удобрить.
Ни одной силой держатся на земле вожди. И не только милостью и любовью народа и волков секир. Вождь он всегда сам говорит с богами, и они слышат его, где бы он ни был.
А если вождь - это женщина? Сестра Фреи и Фригг? Когда-то давно считалось, что нет позорней смерти - чем смерть от руки женщины. Но ежели есть Мать Битв, сидящая на престоле Хлидскьяльв, так отчего же и дочери Асъёвн не встать во главе дружины?
1.
От диких фьордов, от гулких скал, от северных берегов…
Весна ласково улыбалась Урманленди - Соль пригревала леса, от чего высокие сосны пропитались смолой, касалась изумрудного ковра, что стелился под ногами, играла на бликах кос Ран, нагревала камни фьордов.
Бонды обносили свои поля первой жертвой Ёрд - молоком и медом, сохранившемся еще с прошлого лета, под звуки флейты просили они мудрую мать преклонить слух, и не обидеть детей урожаем.
Громогласно взывали воины, что шли рядом с бондами к великому Тору, что повелевает огнем и морозами. Они просили его даровать удачу себе и быть милостивым к пахарям. Молодой гром и отблеск молний был им в том порукой - начал свой путь по небосводу грозный метатель, преклонил слух и поспешил из Трутхейма на зов. Бонды радостными криками приветствовали стража, наперебой прося милости для себя и своих семей. Толпа все прибывала: женщины в скромных, но красивых одеяниях с медными и серебряными гривнами прижимали к себе крепких детей, мужчины, опора и защита семьи гордо расправляли плечи, показывая хозяину войн, что их жены не хуже ясноокой Фреи или гордой своими косами Сив.
Поодаль от чествующих уже разжигались праздничные костры, рабы и слуги ставили столы, покрывали их скатертями, уставляли яствами, катили бочки с медовухой, пивом, и напитком венедов - квасом. Собаки, огромные поджарые псы с веселым лаем носились между людьми, взапуски догоняя бегущих детей, которые с радостными криками висели на длинношерстных псах. С такими нестрашно было оставлять детей, уходя в поле: мудрые потомки стаи Одноглазого не позволяли случиться беды.
Весел будет праздник весны!
В отстранении от пирующих сыновья волков секир уже расстилали дорогой ковер из страны песков, ставили два резных кресла для ярла и его принятой в род дочери - Бъёдвильд Сванхвит Лордоброк. Воистину не солгали скальды, нарекая ее словно валькирию - Лебяжье Белой - достойной дочерью своей матери и своего принявшего в род отца. Высока, как и любая дева севера, сильна, словно северный ветер, длинные рыжие косы вьющимися змеями падали ниже талии, суровый взгляд голубых с зеленью глаз. Семнадцать зим прожила она на этой северной земле, и сегодня она сядет рядом с отцом, вершить суд, как и подобает наследнице древнего рода.
На Севере творили суд дважды в год- весной и осенью, когда боги отвлекались от битв с ледяными ётунами и обращали свой взор на оберегаемых ими людей. Тогда восседали на свой престол Один и Фригг и молчаливо наблюдали за решением ярлов. Изменить нить, если то было желанно Отцу Ратей, он посылал Форсети, который так же не давал твориться неправде.
Бонды и обратились ликом к выходу из главного дома Лордоброк- рука об руку по каменным всходам спускались две фигуры- высокий, широкоплечий мужчина, с длинными седыми волосами, заплетенными в традиционные косы. Он был облачен в роскошную, алую тунику расшитую золотом по подолу, рукавам и вороту, широкий кожаный пояс с саксом украшал его могучую талию, крепкие сафьяновые сапоги облегали сильные ноги. Плечи его венчал плащ-солнце, с роскошными фибулами из далекого Хедебю - выбитые на них драконьи головы смотрели на запад и восток.
Рядом с ним, в роскошном белом платье, с алым фартуком спереди, скрепленными гривнами со священными рунами шла девушка. Ее рука изящно покоилась на обожжённой, покрытой старыми белыми шрамами руке отца, а пальчиками другой она придерживала струящийся подол. Рассыпанные по плечам языки пламени были перевиты жемчужными нитями, правую руку украшал спаянный двойной браслет из золота- знак мужского и женского совершеннолетия. На широком поясе, украшавшем широкие бедра висели пустые ножны- знак, что дева готова вйти замуж. Как только отец и дочь подошли ближе к своим бондам, на губах Бъёдвильд вспыхнула приветливая и теплая улыбка; убрав руку с ладони отца, она подошла чуть ближе к коленопреклоненным людям и воинам секир.
- Мир вам, Хеймдалля дети.- Ее голос был нежным и уверенным - как и положено владычице.
- Здравствуй, дочь кузни.- Поприветствовали ее несколько голосов. В ответ она улыбнулась еще лучезарнее, проходя сквозь них к своему месту. Повсюду ее встречали добрые лица, восторженные улыбки, и славящие крики- женщины протягивали младенцев, прикасались к волосам и одежде, мужчины гнули спину, а перед стариками она сама кланялась в пояс. Волки секир приветствовали ее дружным ревом, оглушительно ударяя мечами и секирами о щиты. Такой и должна быть мать народа.
Хермонду молча кланялись в пояс, с трепетом взирая на одного из величайших витязей Севера, и как и подобно витязю он шел гордо, но не горделиво, не кичился своей силой и умениями. Таким и должен быть отец народа.
Сев на престолы, Хермонд сделал жест, и справа и слева, сквозь толпу повели двоих - убийцу и вора. Сразу же бонды недовольно загудели, пропуская их вперед, толкая и осыпая ругательствами. По правую руку стояли послухи, которые и бросились еще суровой зимой в ноги ярлу с просьбой о помощи и защите. Теперь же пришло время…
- Одо Фергюсон- обратился он к первому: невысокому, щуплому мужу, облаченному в потрепанную и грязную одежду, с грязными волосами и бегающим, пугливым взором.- ты обвиняешься в убийстве Эды Трюгвальдсон этой зимой.- Родня убитой, толпившаяся неподалеку, возмущенно загудела, послышались крики. Бъёдвильд вскинула правую руку и воцарилось молчание.
- Я… клянусь…я не хотел ее убивать. Она… она была такой красивой… я.. я хотел…-
- Ты хотел получить дочь бонда силой?- ударил плетью голос Бъедвильд. Все взоры обратились к ней: холодным огнем горели ее глаза, изящные руки сжимали подлокотники кресла, взгляд, под которым убийца съежился, будто хотел совсем пропасть от богов и людей. Хермонд улыбался в усы, внимательно наблюдая за тем, что будет дальше.
- Клянусь… Сама Фрея помрачила мой разум…. –
- Ты убил и скормил свиньям мою дочь!- вперед выступила седая от горя женщина: Лебяжья знала ее, это была Асъхен Кровавая, ходящая в хирде еще с ее матерью- Асъёвн. Высокая и красивая, облаченная в белое с алым передником траурное платье она гневно сжимала кулаки, которые не раз били наповал урманов, франков и венедов в пляске Одина. Она была словно воплотившейся валькирией мести, рядом с ней стоял такой же седой от горя воин, только чудом и верой в правдивое решение владычицы не кинувшийся на убийцу.
- Верно ли то, что говорит поляна гривен?- спросил виновного Хермонд.
- Я…я не хотел… боялся…
- Почему ты не сообщил об убийстве первому встречному?
- Улицы…. Ночь…
- Тогда почему ты прошел три дома? Правда урманов позволяет миновать два дома, ибо там может жить родня убитого, но не третий! Убийство- позорное деяние, ибо оно совершенно тайно, без взора богов.- в народе одобрительно зашумели, подтверждая правоту слов владычицы. Одо же рухнул на землю, и горестно зарыдал, оплакивая свою участь. Он знал, что выплатой виры не загладить свою вину перед родом погибшего, и теперь, его род, если не успеет сбежать- сам падет от кровной мести Трюгвальдосонов.
- Ярл… Я…
- Ты признаешься виновным, Одо Фергюсон. Какую казнь ты избираешь?-
Повисло молчание. Народ и волки секир напряженно ждали ответа, даже ветер замер, ожидая что же ответят гнилые уста убийцы.
- Отсечение головы, вождь.-
Хермонд кивнул, степенно встал со своего трона, принял из рук слуги свою обоюдоострую секиру, покрытую священными узорами рун. Народ застыл в молчании, но отвел глаза: ибо сейчас через ярла сам Один творит суд, и не хочет он видеть его в Чертоге Убитых.
- Проклинаю его- звонко сказала Бъедвильд даже не дрогнув, когда голова виновного рассталась с шеей- пусть он никогда не попадет в Вальхаллу и не будет пировать с богами!- Она кивнула слугам, уносящим тело виновного. Его не погребут по законам, не проводят по пути огня и воды, не сложат костер. Вороны и ветра будут его братьями, пока не останутся только кости, которые обойдут стороной дикие звери.
- Верно, омела злата!
- Слава суду Лебяжьей!-
- Благодарю тебя, мудрая! Благодарю тебя!- к ее ногам рухнула счастливая возмездием мать погибшей, протягивая к ней руки. В ответ девушка соскользнула с трона, и приподняла залитое слезами лицо женщины:
- Твоя дочь отомщена, а ты еще молода, хоть горе и посеребрило твои косы, но еще можешь зачать. Эда была красавицей и вероятно твою дочь уже приметил кто-то из эйнхериев. Боги пошлют тебе сына, я вижу это, и следующей зимой ты принесешь мне свое дитя на благословение. Он будет великим воином.- Асъхен сжала ее руки, внимательно слушая свою госпожу: слезы высыхали, а тоска стиралась с лица и сердца. Если Лебяжья говорит так, значит и вправду порадует она мужа и род крепким сыном.
- Да будут веселы пиры в Вальхалле твоей матери, дочь Асъёвн, ибо мудростью и красой ты превосходишь ее, пусть она любуется на тебя.- Пробасил муж Кровавой, низко кланяясь и уводя жену прочь.
- Я виновен! Виновен в воровстве! Крал! – запричитал следующий муж представший пред очи ярла и его дочери: толстяк- бонд с широкой окладистой бородой в добротной рубахе и штанах. Он с размаху упал на колени протягивая руки к владыкам: на его лице застыл смертельный ужас и подобострастие, он готов был сделать все что угодно, лишь бы избежать судьбы Одо.
- Ты признал себя виновным, Сиги Андесон.- против воли улыбнулась дева, настолько забавным был этот толстяк с маской ужаса на лице.
- Поэтому ты пройдешь сквозь строй с камнями, палками, и землей. И, кто чем-нибудь не бросит сам заплатит виру!- возвысила она голос. Послышался громкий смех, обещания закидать несчастного вора с ног до головы, да так, что не одна река не отмоет его от грязи.
- Да, да госпожа! Да!- запричитал он подползая к ней на коленях. –Благодарю, благодарю тебя! Благодарю.
- Спасибо! Благослови тебя Асгард, владычица!- из толпы протолкалась такая- же толстая женщина в синем платье- жена вора. За ней робко следовали трое маленьких сыновей, с такими жалостливыми личиками, что могла бы разрыдаться сама Хель.
- Преступление твоего мужа велико, но не по Правде было бы лишать тебя, женщина и твоих сыновей отца и кормильца. Но впредь говорю тебе, Сиги Андесон- если еще раз послушаешься Женоподобного- то не сносить тебе головы- продам в Хедебю, а жену твою отдам рабу- черпальщику!- Его семья застыла словно прибитая громом: муж в ужасе прижал к себе свою жену, а дети вцепились в юбку матери, но не проронили не слезинки, а лишь гордо вскинули голову- уже хорошие воины… Пожалуй, стоит послать за ними через несколько зим, и со временем они займут достойное место в стене щитов.
- Не буду… не буду госпожа! Да хранят тебя боги!!-
- Спасибо, голпожа!
- Пасибо!- на разные лады заголосили сыновья Сиги, кланяясь так же низко как их мать, которая прижимала их к себе, и поддерживала мужа, которому отказывались служить ноги.
- Ты поступила мудро, дочь моя. Боги все видели.- улыбнулся отец своей названной дочери, сжимая ее узкую ладошку- Эта кара, коей ты пригрозила теперь остережет его и его род от всех преступлений.
- Такой позор был бы непереносим любому мужу.- отвечала девушка поднимаясь- Не пора ли нам праздновать, отец мой?-