От автора
Разговор с Богом
Параллельная жизнь
Про сестрицу Аленушку и братца Иванушку
Вернуться к себе
Во искупление
Доченька
Мастер Рейки
О смерти
Между мирами
Я не хотела тебе писать...
Я пришёл солнечным лучом...
Жена своего мужа
Письмо сыну, или о Боге и Люцифере
Эпизоды
Послесловие
ОТ АВТОРА
«Когда я там, я точно знаю, что это есть»
Китайский мастер цигун
Сколько помню себя, мне не просто было интересно, что за гра-
нью так называемой материальной реальности – предметами, биоло-
гическими телами, физическими и природными явлениями – меня
магнитило, влекло, всегда хотелось заглянуть за эту самую грань.
И по большому счёту где-то из тайников души чувствовала, моя жизнь
оправдана и целесообразна только в том случае, если хоть в какой-то
мере удастся постичь это неведомое, недоступное обычному зрению.
Осознавать себя я стала очень рано и помню себя совсем крохой.
Ощущение ползунков на ногах и всегда почему-то сползавшую левую
штанину, запах талой воды от наледи на окнах и разбухающего дерева
оконной рамы, когда мама ставила мою кроватку к окну, чтобы видеть
её во дворе. Свои первые шаги по сундуку, протянутые навстречу мами-
ны руки, радостные глаза и поток любви, исходящий от неё. Тогда мне
не было и года. В дошкольном детстве казалось, что за мной наблюда-
ют какие-то неведомые и неплотные создания. Когда чувствовала это
особенно явственно, чтобы не повредить им, мысленно размещала их
по периметру комнаты, как в оркестровой яме, а сама, счастливая от
того, что нас всех много, бегала по комнате и прыгала от восторга на
диван… Дальше это чувствование – я не одна, мы не одни – повторя-
лось неоднократно.
Став взрослой, поняла: не только те, кто от природы одарён высо-
кой чувствительностью или ещё чем-то, трудно поддающимся опи-
санию в общепринятых категориях, но практически каждый человек
хоть раз в своей жизни сталкивался с такими явлениями, событиями,
рассказать, истолковать которые в рамках официально предлагаемо-
го представления о мире трудно, а порой просто невозможно. Как и
не хватает объяснительных принципов современной науки – физики,
физиологии, биологии, химии. Да и сами учёные всё чаще и чаще
признаются в том, что точные науки зашли в тупик. И однажды стала
собирать такие необычные свидетельства.
Я искренне благодарна всем моим героям, отрывшим глубоко лич-
ное, порой уязвимое, интимное, которые предоставили бумажные и
электронные записи, с кем часами разговаривали при включенном
диктофоне. Благоговею перед мужеством свидетельствования того,
что выходит за границы устоявшейся картины мира, и низко прекло-
няюсь.
Получившиеся тексты носят документальный характер: я скрупу-
лёзно следовала индивидуальному восприятию каждого конкретного
человека, старалась сохранить своеобразный речевой стиль. С каждым
мы неоднократно вычитывали и правили написанное. Первое время
даже хотела, чтобы на распечатанных листах осталось что-то вроде:
«Подтверждаю», подпись и дата. Но в процессе работы убедилась: куда
важнее подтверждения, зафиксированного рукописным словом, вну-
тренняя честность тех, кто делился своим сокровенным, и соблюдение
пожеланий и просьб моих героев. Незримые свидетели этого всегда
есть.
…Когда Карл Густав Юнг – культуролог, философ, психолог (обыч-
но даже затрудняются отнести его к какому-либо одному направлению
в науке) – занимался составлением своей автобиографии, он признал-
ся: «Цель, которую я пред собой поставил, оказалась настолько труд-
ной и необычной, что для достижения её я вынужден был пообещать
себе, что результаты не будут опубликованы при моей жизни» (Юнг
Карл Густав Воспоминания, сновидения, размышления. – М. : ООО
«Издательство АСТ-ЛТД» ; Львов : «Инициатива», 1998. С. 9)
И неспроста: его автобиография в корне отличается от написанных ранее
и составляемых ныне, опирающихся на внешние события. Его авто-
биография – описание глубоко личных переживаний и сопровождав-
ших их необычных явлений, картография внутреннего пространства
исследователя, открывшего миру области функционирования личного
и коллективного бессознательного, их содержание и механизмы.
Вспоминаю сейчас об этом не для того, чтобы как-то приблизить
себя к колоссу, но для того, чтобы вслед за ним подчеркнуть важность
сохранения и оберегания тайны личной жизни. Все, кто делился
со мной сокровенным, здоровые, адекватные и социально адаптивные
люди. Практически все с высшим образованием, а то и с двумя-тре-
мя, часть – с учёными степенями. Они живут в разных уголках страны.
Они обычные люди. Их можно встретить на улице, в общественном
транспорте, в магазине, в кафе, в театре. Кто-то совсем молод. И они
имеют право на защиту своих личных переживаний. Именно поэтому
имена изменены. По этим же мотивам нет фамилии автора.
Представленный глубоко личный опыт не претендует на обобще-
ние и истину. Напротив, все тексты глубоко субъективны. Это инди-
видуальный опыт во всей его красоте, наготе, уязвимости и хрупкости.
Это феноменология жизни людей, раздвигающая рамки вульгаризи-
рованных материалистических представлений о мире.
С огромным воодушевлением и интересом я общалась с этими
людьми, расшифровывала записи, писала, корректировала. Люблю
каждого из них, восхищаюсь. Опыт многих из них выручал в трудные
минуты, буквально лечил, и надеюсь, что подобное может испытать
кто-нибудь ещё…
ПРО СЕСТРИЦУ АЛЕНУШКУ
И БРАТЦА ИВАНУШКУ
Жили-были… Нет, не старик со старухой, а бравый командир авиа-
несущего крейсера «Х», занесенного во все военные энциклопедии мира,
и жена его умница-разумница, в лихолетье выучившая заморский язык
и обучающая ему детей. Красавец мужчина – высоченный, здоровенный,
чернявый и за словом в карман не лезет: в любой компании на любую тему
готов познаниями блеснуть, то цитату ввернуть, то байку рассказать.
Начитанный. Обаятельный. Мечта любой женщины. Она – вниматель-
ная и преданная ему. Друг друга знали с четырнадцати лет, выросли
в соседних деревнях в глухой уральской глубинке. Отца своего она не
знала, а мать похоронила в шестнадцать лет. Судьбина… Голодная,
холодная, сама поехала в областной центр, поступила в институт.
Жила на одну стипендию у дальних родственников, спала на доске, ко-
торую клали на ванну как нары, на этой же доске и писала, и учила.
В двадцать лет свадьбу сыграли, да по-царски – с размахом и ве-
село. Через полтора года в День Победы, на 9 мая, родился первенец
– мальчик. Только умер в первые сутки – доктора не доглядели. А ещё
через два года, когда бравый командир был в долгом рейсе, Родину от
ворогов берёг, появилась на свет дочь. Хотела мама дать ей имя Ната-
ша, даже уже обращалась так, да пришла телеграмма: «Назови дочур-
ку Алёной. Люблю, целую, папа». Тогда в ратном городище с разницей в
дни родились сразу три девочки. Отцы радость такую отметили пря-
мо в море и вынесли свой вердикт: быть всем Алёнками.
Понянчилась мама, понянчилась да и отправила девочку в девять ме-
сяцев к бабушке и дедушке за тысячи километров с Камчатки на Урал.
Отцовские старики во внучке души не чаяли. Дед первое лицо в колхозе,
в доме книг видимо-невидимо. Любя внучку и играя с ней, в три года нау-
чили её читать. А забрали родители девочку почти четырёхлетней. За
это время в молодой семье сыночек родился, и назвали его Иванушкой.
Нет, родители не умерли, как это часто сказывают в сказках, и
дети не остались сиротами, выросли, школу окончили, институты.
И вот как жили…
Иван крутился со своим бизнесом и полтора года жил отдельно от
матери в посёлке, где находилось предприятие, почти за сотню кило-
метров от областного центра. Старался заезжать, чтобы два-три часа
просто посидеть дома, обнять её и –дальше. Внимательный, ласковый,
часто по несколько раз в день звонил:
– Как ты там, моя мамулечка золотая…
– Мамулечка, как у тебя ножечка? Ты там смотри, тихонечко…
– Как ты, ножечка не болит?..
Только так обращался к матери, никогда по-другому не говорил. Ей
поставили протез – тазобедренный сустав. Сложная и дорогая операция.
Старшая сестра настояла, они взяли кредит, вдвоём его выплачивали.
В день операции вдвоём сидели под кабинетом, как пташки-неразлуч-
ники, что друг без друга жить не могут.
И мать звонила сыну по несколько раз в день по поводу и без пово-
да. Одна… Хоть и есть работа, а ведь нужно ещё как-то себя проявлять.
Даже опекать, контролировать Ивана пыталась.
Однажды он приехал к сестре совершенно вымотанный: в глазах пус-
тота, на сердце тяжесть. Со слезами на глазах поделился наболевшим.
– Что за жизнь: кручусь, кручусь, и вот, кажется, забрезжит надежда
– как всё обрывается. Не везёт.
Действительно, единственную девушку любил – холил и лелеял,
оде-вал и обувал. Переехал в столицу, в двадцать четыре года прилетел
к ней – сильный, успешный, с кучей денег. Звал с собой – не поехала.
Несколько раз занимался бизнесом, и всякий раз обстоятельства скла-
дывались так, что нужно было не просто уходить – прятаться.
– Я всю жизнь пытаюсь что-то заработать, и – постоянно на грани
фола. С лесом – то в ноль, то в минус, если плюс – покрывает минус.
Вот, кажется, ещё один шажок: осталось только сделку оформить или
деньги получить, но либо сделка рухнула, либо деньги не получил –
кинули...
Работы он не боялся, один с нуля поднял свой новый бизнес: экс-
портировал лес – пиломатериалы и кругляк. Поставил лесопилку. Па-
хал буквально по двадцать четыре часа в сутки, всё делал сам: сам за
бухгалтера, сам за валютный контроль, сам за директора. Абсолютно
всё. Вся фирма в одном лице. С портфелями, полными документов
и денег, мотался в Китай и из Китая. Привёз иностранных рабочих,
выезжал на лесные деляны. Сам организовывал отправку леса через
разные города и пункты пропуска. Каким-то удивительным образом
он легко договаривался с людьми, и даже там, где у многих ничего не
выходило – получить лицензию, пройти таможню, ему удавалось до-
биться положительного результата.
С детства им с Алёнкой родители постоянно кого-то приводили
в пример, твердили: какой замечательный Вася, какая Маша хорошая,
а ты никак не можешь… Хотя в школе они были довольно успешны-
ми. С детства сами себя обслуживали: уроки делали, поесть себе го-
товили. А Иван умел ещё и преподнести себя как праздник. В самом
деле, было что преподносить, внешностью пошёл в отца: чёрный как
смоль, рост сто девяносто – красавец, обаяшка. На лице всегда улыб-
ка, всегда широко распахнутые глаза. Когда работал помощником де-
путата в администрации, его называли солнышком, как звали меж со-
бой родные. Он действительно всюду был как солнышко, в любую
официальную дверь мог войти, к каждому чиновнику подход найти –
с улыбкой, прибаутками, каждому внимание, каждому – то сувенир, то
тортик, то конфеты…
– Чтобы всё у вас было замечательно… Ладно, я пошёл...
Да, он очень хотел быть успешным, социально состоятельным. Как
это давалось и что при этом внутри, никто никогда не знал. Считал, не
по-мужски грузить близких или кого бы то ни было своими проблема-
ми. Нёс их сам. И всё же накатило так, что не выдержал, даже восемнад-
цатилетнему племяннику признался:
– Вот живу я, всю жизнь пытаясь что-то сделать, а у меня в результа-
те ничего нет: ни добра не нажил, ни семьи… Как рыба об лёд…
Он видел, знал, что появившийся компаньон ворует, страдал от
этого, но даже обидеться не мог.
– Надо ему, наверное... Пусть ворует, – добродушно выразил своё
отношение в разговоре с отцом маленькой племянницы.
Полная противоположность – прагматик и циник, выслушав, тот
вынес свой приговор:
– Ничего у него никогда не получится и не выйдет, потому что про-
стой, бесхитростный... В общем, слишком добрый.
Но даже он, узнав объёмы дела и то, что Иван един во всех лицах,
признался Алёне:
– Послушай, так у тебя брат с недюжинными мозгами… Ведь это
декларации, таможенный и валютный контроль, лицензии, аренда де-
лян, да ещё людей на делянах надо контролировать. А привлечение
иностранной рабочей силы – это и вовсе куча проблем.
Иван и впрямь был бесхитростным. У него работал лесопильный
цех со своим оборудованием, появились мысли открыть такой же вто-
рой. Поделился со знакомым. Тот ни разу даже не был в Китае. Иван
на своей машине отвёз его в Поднебесную, со своими партнёрами пе-
резнакомил. А буквально через месяц узнал: по горячим следам тот
съездил в Китай, закупил оборудование и поставил его на место, куда
Иван собирался ставить свой цех.
И всё же у него появилась реальная надежда: удалось заключить сдел-
ку почти на миллион рублей. Он даже задумал с этих денег сделать ма-
тери ремонт в квартире. Стал сиять, уж точно как солнышко. К тому же
в тридцать четыре он, наконец, сумел осуществить свою юношескую
мечту – получил юридическое образование: сдал государственный эк-
замен, оставалась лишь защита выпускной квалификационной работы.
С детства он был бедовым – в отца и – невезучим: то банка какая-
нибудь на голову упадёт, то ногу проткнёт, то руку распорет. И Алёнка
такая же. То по ошибке вместо микстуры от кашля нашатырём напои-
ли; то на мостках на речке споткнулась, нога меж досок попала – полу-
чила разрыв мениска; то в еде в столовой здоровенный осколок стекла
попался. С малолетства она не любила быть дома, любила оставаться в
круглосуточном садике. И теперь у взрослой самые яркие детские вос-
поминания – больницы и садик. Однажды ночью в детском саду дети
прыгали на кроватях, пришла нянечка, гаркнула, и они успокоились.
Алёнка легла и… стала задыхаться.
– Помню до сих пор, где чьи ботиночки стояли – это было близко
к моей кроватке. Я боль чувствую плохо: высокий болевой порог.
Наверное, это и сыграло дурную роль: сразу началась тошнота, рво-
та, а тут – ботиночки. На меня стали орать, что я чужую обувь пере-
пачкаю… Выполоскало… Мне глоток воды. Выдыхаю – вдохнуть не
могу… Камчатка, зима, снега выше пояса. Через два дома «Скорая по-
мощь» – чудо. Воспитательница побежала туда. Приехали, загрузили.
Тут же прооперировали – аппендицит с перетонитом.
Но что бы ни происходило с ними, и Алёнка, и Иван твёрдо знали:
маму нужно беречь, потому что она болеет – голова сильно болит, ги-
пертония. Так говорила она, и упорно повторял папа во времена своих
редких визитов домой. Когда детям было пять и три года, семья переехала
в морскую столицу, где отец в течение года проходил дополнительное
обучение. Мама столичными возможностями тоже воспользовалась
сполна, повышая свой культурный уровень. До сих пор гордится:
– Я двадцать шесть раз за год была в театрах…
А детей оставляли одних. Девочке нужно было присмотреть за бра-
том, накормить ужином, почитать сказку. И она справлялась. Мама ра-
довалась и всё ещё рассказывает подружкам:
– Я беды не знала: у меня Алёна утром просыпалась и Ванечка-Ва-
нюшечка… И на горшочек посадит, и штанишки оденет. Всё сделает…
И правда, как девятимесячным увидела брата, так и прикипела
к нему всем сердцем. Разница – два года и полтора месяца, а стала ему
как мать. «Что это, – спрашивает и сейчас себя, – мой рано вызревший
материнский инстинкт? Или что-то другое?». И чем больше подраста-
ла, тем больше заботилась о нём, и тем больше старалась делать по
дому. Вроде, её никто не заставлял, делала всё по собственной ини-
циативе. Помогала брату готовить уроки, ведь мама допоздна заси-
живалась в школе. Возвращаться одна поздно вечером она боялась, и
Алёнка по темноте бежала встречать маму. Она была пионервожатой
дружины: постоянно всякие сборы, мероприятия. И всегда нужно было
быть правофланговыми: на первом месте, не на втором, не на третьем –
только на первом. Дети тоже были обязаны быть не просто лучшими,
а лучшими из лучших, полностью подчиняться родителям и заботиться
о себе: это даже не обсуждалось. В доме царил военный порядок: па-
луба помыта, посуда на месте, ботинки начищены, пришиты ослепи-
тельно белые воротнички и подворотнички. Образцово показательная
военно-учительская семья.
Отец надолго уходил в рейсы, а когда появлялся, для мамы он –
свет в окошке, она полностью была только для него. Детям полагалось
сидеть в углу, не шалить, чтоб не слышно, не видно было. Для мамы
муж как идол. А мама – пример для Алёнки, идеал, супер идеал, и дочь
готова была целовать ей ноги.
Лет в семь Алёнка начала стирать и гладить постельное белье, па-
пины рубашки. И сейчас помнит, как крутила вокруг стола огромный
пододеяльник, чтобы погладить, не соображала, что можно свернуть
в несколько раз. Когда ей было десять, они с мамой решили сделать
ремонт в квартире. Мама надорвалась и попала в больницу. Как Алёнка
старалась: трижды в день возила маме свежую еду, которую готови-
ла сама, – капустнички, борщик. Потом назад на общественном тран-
спорте: сначала на автобусе, затем на трамвае. И не понимала, почему
это женщины в больнице так внимательно на неё смотрят…
А потом родители, взяв сына, уехали в другой город собирать кон-
тейнер с вещами – кочевая военная жизнь, успокоив десятилетнюю
дочь:
– За тобой соседи посмотрят.
Для неё это был жуткий стресс. Осень, надо в школу ходить. Утром
выйдет из дома, забредёт в парк на пути, листья попинает, дойдёт до
школы и – назад… Вот тогда Алёнка решила, что она детдомовский
ребёнок, и даже стала искать документы, подтверждающие догадку.
– Да, папа в доме, и я звала его папой. А мама ведёт себя так, словно
я не своя ей, не родная... Меня всегда не оставляло чувство, что я подо-
бранная, что в этой жизни мне нет места…
Всё детство Алёна хотела от мамы тепла, участия, чтобы она прила-
скала, сказала доброе слово, посмотрела с любовью. Всегда мечтала и
мечтает до сих пор просто подойти к маме и искренне обнять её, но так
и не получается. К ней – а навстречу минимум улыбки, минимум вни-
мания. Участливо мама относилась к сыну. Они жили в двухкомнатной
квартире, в детской стояло две кровати, но лет до двенадцати сын спал
с ней. Алёнка в комнате оставалась одна. Дочери мать говорила прямо:
– Ты должна понимать: он младший, поэтому я люблю его больше.
Сначала Иван часто болел – бронхиты, бронхиты. А лет с девяти-
десяти начались регулярные приступы астмы, когда цветёт полынь. Он
не кашлял, сразу начинал задыхаться. Из-за болезни его чуть не поте-
ряли: начался приступ, вызвали «Скорую», врач уколола эфедрин, на
который у Ивана аллергия. «Скорая» уехала, а он стал «уходить»… Они
дежурили возле него всю ночь – мать и сестра… С тех пор Иван всегда
носил с собой ингалятор. Но несмотря ни на что, пошёл заниматься
спортом, выбрав карате. Тренировался Иван с полной отдачей, само-
забвенно. Железная воля и стремление к цели.
Алёнка маленькой очень много ела. Сколько помнит себя, ела и ела.
В пять лет могла справиться с целой курицей. Ела так, что сильно бо-
лел живот, и была толстой. К двенадцати годам появились серьёзные
проблемы с желудком и печенью. Тогда сама поняла: надо питаться по-
другому, и стала рваться в лагерь – там ведь еда только по расписанию.
Всю смену хлеб раздавала ребятам, а шоколадки собирала брату. После
лагеря похудела так, что не стыдно стало трико надеть и на физкульту-
ру сходить. До этого очень стеснялась и всякими способами избегала
уроков. Но дома у мамы еда была культом, она считала, еды должно
быть много – вёдрами, тазиками. Вес у Алёнки опять начал расти. И
тогда она собрала волю в кулак, стала сама ограничивать себя: не есть
жареное, жирное, мучное, сладкое. Сама. Сама сформировала отноше-
ние к еде. И взрослая теперь питается, как птичка: чуть поклевала – и
всё. Чувства голода, если пропустила обед или ужин, нет. Режима при-
ёма пищи не придерживается, ориентируется только на слабость. Вот
и столуется понедельник – среда – пятница.
Алёна рано помнит себя, буквально с младенчества, с тех пор, как
лежала в детской кроватке, а в комнате по диагонали была натянута
верёвка, где сушились её ползунки. Как-то рассказала об этом матери,
та была в шоке: разве такое бывает. А может быть, испугалась, что за-
помнила что-нибудь ещё?.. Алёна помнит, как в шесть лет зимой в лесу
лежала на санках, Камчатка – сугробы огромные, смотрела на звёздное
небо и думала: «Как пережить потерю... Лучше сначала самой уйти или
любимому человеку… Или он будет страдать, или я…».
Отношения в семье были непростыми. Всякое непослушание детей
каралось тут же, как по законам военного времени. Однажды лет в две-
надцать, когда отец был дома, Алёнка подошла к нему с каким-то своим
вопросом. Мать не могла позволить, чтобы дочь мешала ему отдыхать,
и так оттолкнула, что, отлетев, та сильно ударилась... Спустя несколько
лет Алёнка стала показывать характер, отстаивать свою точку зрения.
А маме, у которой всегда на всё есть своя несменяемая позиция, нуж-
но, чтобы признавали её правоту. Обе упёртые. Как-то, теперь трудно
вспомнить из-за чего, они поругались и разошлись. Вечером Алёнка
сидела в кресле с книжкой, когда в комнату вошёл отец.
– Видно, она пожаловалась ему… Он схватил меня и, как щенка,
об пол тряханул так, что потеряла сознание. Когда очнулась, рядом
стояли мама, отец, сидел брат. По-пластунски я уползла от них в свою
комнату, где у меня была плакательная плюшевая собачка. Отец поехал
на корабль. Мать вошла к нам в детскую: «Иди, догони его, пусть он
тебя ещё раз так же…». Я стала их бояться… И всё же он меня больше
матери любил. Может быть, чувствовал, что от неё идёт раздражение,
агрессия, и старался сгладить, компенсировать.
Когда дочери исполнилось тринадцать, летом родители на месяц
отправились в санаторий. Мама считала: дети уже не маленькие, и
старшая дочь вполне со всем справится, оставила ей кошелёк с деньга-
ми и была такова. «А то папа загулял бы и ушёл в другую семью», – и те-
перь убеждена она... Несколько лет спустя в выпускных классах, Алёна
заканчивала десятый, а Иван – восьмой, их опять оставили одних: отца
на месяц направили на курсы повышения квалификации. Как старшая,
Алёнка должна была и за братом присмотреть, и себя в кучу собрать.
– Я всегда очень хорошо училась, а тут протест, что ли, подростко-
вый прорвался. У меня не было времени на себя! У меня всегда на ру-
ках был ребёнок. Мне некогда было заниматься детскими глупостями:
нужно было купить продукты, приготовить поесть, постирать. И ког-
да все были дома, я также готовила, стирала папины рубашки, мамину
одежду, гладила.
Её голубой мечтой было поступить на дефектологию в столичный
педагогический институт. И поступила бы. Несмотря на то, что по-
ловину десятого класса прогуляла, знания давались легко – школу за-
кончила с одной четвёркой, учительница истории на принцип пошла:
наказала за пропуски. Но оказалось, документы в институт надо от-
правлять за полгода, чтобы оформили вызов. Родители тоже были не в
курсе, их не интересовало, чем заняты дети. А телефонов и Интернета
тогда не было. Вот так оказалась на товароведении в местном торговом
институте.
С Иваном получилась похожая история. Хотел на юрфак в Москов-
ский государственный университет, написал и отправил контрольные,
и в 10 классе ему пришёл вызов для поступления. И поехал бы, под-
держи его родители хоть самую малость. Это был 1991 год, наступило
лихое время бандитского капитализма, когда начались разные тусовки,
пошли команды, бригады удалых парней. В семнадцать лет он попал
в такую команду. Они сдавали в аренду помещения, хорошо зарабаты-
вали. Он застрял в тусняке и просто не полетел в университет.
– Мне странно, когда по радио или телевидению рассказывают о
сиротах. У меня всегда был дом, семья, было что покушать, и при этом
– бесконечное одиночество. Много раз в жизни замечала в себе это
чувство: папа есть, мама есть, я не сирота, но когда нет сил – не к кому
обратиться, не к кому пойти…Только брат. Двое нас – ты и я. Я – и ты.
И всё...
В девятнадцать Алёна вышла замуж. Когда стояла в загсе, и церемо-
ниймейстер произносила поздравление, смотрела на шторы и думала:
«В следующий раз будет по-другому». Осознав, очень испугалась своих
мыслей, хотелось сбежать, но очень боялась родителей, потому что
папа командир и даже в загсе он то ли по-армейски шутил, то ли гово-
рил всерьёз:
– Втяни живот, распрями плечи и не забудь, что с левой ноги шагать...
Никак не иначе. Она – дочь командира корабля, капитана 1 ран-
га авианесущего крейсера... Она просто сбежала из дома: ей было без
разницы, лишь бы куда, только б не дома. Поняла это только потом.
Первая влюбленность оказалась неудачной и горькой, а тут однокласс-
ник предложил, выходи... Жила у мужа и постоянно плакала. Дома его
обычно не было, всё в загулах. Навещал лишь Иван: купит подарочков
– заходит, едет мимо домой, видит свет в окошке – заходит.
– Что ты? Как ты? Не вой...
Взяла фамилию мужа, но сразу почувствовала – не её. Даже не от-
кликалась на новую фамилию: зовут, а она не реагирует, пока кто-ни-
будь не обратится:
– Алён, тебя звали…
Иван очень любил дарить подарки. Раньше была такая детская
страховка – на совершеннолетие. Родители долго-долго из зарплаты
перечисляли деньги, а на день рождения ребёнку выплачивали тысячу
рублей. Отец любил баловать дочь, и вскоре после того, как выпла-
тили Алёнкину тысячу, через каких-то знакомых достал ей собачий
полушубок – почти роскошь по тем временам, они только входили
в моду. А когда подошло совершеннолетие Ивана, Алёна уже ждала
ребёнка и находилась в роддоме. В апреле на эту тысячу он накупил
на рынке целый мешок самых лучших фруктов и с другом притащил
в роддом. Сестра на третьем этаже, выходить нельзя, посетителей не
пускают. Кричат:
– Спускайте веревку.
Нашли, спустили, кое-как сообща подняли мешок. А потом смея-
лись всей палатой и объедались фруктами. Было их там человек восемь.
С детьми у Алёнки интересная история. Она сама не может объяс-
нить как, но, уже проснувшись утром, знала, что зачала. И мужу сказала:
– Я беременна.
– Ты что, сдурела?
– Нет. Я знаю…
Не было никакой подсказки, просто знала, чувствовала. И это была
правда. Отношения с мужем не ладились, да он ещё и руки стал распу-
скать... Однажды на улице встретила незнакомую бабушку. Та посмо-
трела на неё, головой покачала:
– Бедная ты моя, бедная… Только к кресту осиновому на кладбище
тебе пойти поговорить, больше некуда...
Получалось – то она у родителей мужа с сыном, то после того, как
муж поколотит, к своим уходит. Помирятся – вернётся. А однажды муж
ушёл на работу и пропал. Мать говорит: «Нет его». Сестра говорит:
«Нет его». Неделю нет… Две… Алёна очень переживала. Началась де-
прессия. Она лежала в квартире своих родителей, ничего не ела, не
пила. Сыну был год и восемь месяцев, но даже он «не отрезвлял» и не
радовал. Обессилела до такой степени, что передвигалась по стенкам.
Брат после школы жил у друга, приехал как-то домой, увидел её. Толь-
ко и сказал:
– Собирайся-ка ты в люди. Пора на работу выходить…
– Поднял каких-то своих знакомых, которые помогли найти хоро-
шо оплачиваемое место. Получилось, просто выгнал меня на работу,
а сына заставил определить в садик. Он буквально спас меня. Если б
не Иван, не знаю, что могло получиться… А ведь совсем сопляк – ему
тогда всего-то было девятнадцать лет.
Примерно в то же время компания парней, в которой был Иван,
отправилась на машине в соседний город. На косогоре водитель не
справился с управлением, и машина вылетела с дороги… Обошлось:
кто отделался синяками, кто ушибами, Ивану стеклом перерезало гор-
ло – от уха до уха. Заштопали. Но небрежно, со складками. И на ви-
ске остались шрамы. Так на шее Ивана появились шарфики. Потом
всё собирался шлифовку сделать, да некогда было, а с годами природа
сама «подравняла» шрам.
А ещё через год, в девяносто пятом, заскочил к сестре на работу:
– Алёнка, милая, мне улетать надо. Я уезжаю в столицу, при возмож-
ности позвоню соседям. Иначе не известно, что будет… Маме скажи,
пусть не волнуется. Всё хорошо…
В столице ни родни, ни знакомых – никого. Возникли крупные
проблемы, и он спрятался… Сначала, казалось, обустроился: с другом
земляком сняли квартиру, завели своё дело – наладили торговлю ту-
рецкой электроникой. Родители даже летали к нему в гости, и мама
рассказывала, с какой любовью он выбирал сестре курточку. Дал им
денег… Изредка писал и звонил соседям. А потом пропал…
Подошло время, и отец демобилизовался с флота, а прижиться на
гражданке оказалось трудно: в одном кооперативе поработал, в другом.
Поначалу даже что-то получалось: заработал столько, что купил квар-
тиру. Но гражданка – не флот, не заладилось. Стал попивать, погули-
вать. Тридцать лет родители прожили вместе, и отец ушёл из семьи.
Нашёл женщину на шестнадцать лет моложе, с которой нет финансо-
вых проблем. Молодая, властная, главный технолог ресторана на ку-
рорте, только официальный доход миллион. Она, не скрывая, и по сей
день наслаждается своими возможностями:
– Девочки на работе жалуются: зарплата маленькая, детей нечем
кормить… Надо было учиться, говорю им.
Через некоторое время после ухода мужа мать решила, что дочь
должна вернуть отца в семью. Хоть расшибиться в лепешку, но вернуть.
– Как я его верну? Это ваши отношения, вы взрослые люди. Что
я могу сделать? – недоумённо ответила тогда Алёна.
Мать во время разговора мыла посуду, в руках держала тарелку из тол-
стого английского фарфора, развернулась и, негодуя, ребром тарелки
наотмашь ударила дочь по голове. Та от неожиданного сильного удара
сзади рухнула на пол... На голове надулась огромная шишка. А утром
ещё в шоковом состоянии отправилась на работу. Ей тогда было двад-
цать пять. Работала сутками, считала чужие деньги в подвалах – неле-
гальный оборот валюты. Согласилась потому, что хорошо платили, но
даже потратить деньги не могла: не было ни выходных, ни проходных.
А ребёнок в садике и с бабушкой.
– Если б меня тогда накрыли, до сих пор, наверное, сидела б в тю-
ря-ге… – горько вспоминает сейчас.
Вышла на работу, но преследовала рвота, головокружение. Верну-
лась домой. Мать, видя её состояние, испугалась и попросила свою
подругу, работавшую в госпитале, сводить дочь на консультацию. Она
стояла рядом в госпитальном коридоре, тряслась и просила:
– Ты только не говори, кто тебя и как…
Оказалось – ушиб головного мозга.
– С моей головой случилось что-то страшное: бывает, показывают,
как раньше бобины киноленты крутились, представь, как на такой бо-
бине плёнку перепутали и события стали крутится разными несвязны-
ми кусками, без всякой хронологии. И у меня с такой же скоростью все
события моей жизни, не переставая, скакали в голове. Так три месяца.
Три месяца я не могла полноценно уснуть. В больницу класть не стали:
сын маленький. Дома кололи какие-то препараты, капали что-то.
Измученная, одна-одинёшенька во всём мире, тогда она была гото-
ва покончить с собой… Удержал только сын. Ещё когда сама пешком
под стол ходила, понимала: главная её задача и призвание – дети. Нян-
чила соседских малышей и детей знакомых, ухаживала за ними, учила
читать и писать. А когда появился свой, гордилась, носила на руках.
– Даже Матроне московской я писала. Очень хотела, чтобы мама меня
могла любить просто потому, что я её ребенок, чтобы я её не раздража-
ла… Долго не могла понять: сделаю тортик, пирожки, блинчики или ещё
что-то – угощаю её, а потом дня через три, если случайно загляну в хо-
лодильник, вижу – всё стоит. Причём, сколько жила, этого не замечала,
глаза стали раскрываться, может быть, пять последних лет. Время быст-
ро бежит, просто катастрофа, – голос Алёны звучит тихо, монотонно,
как если бы говорила не об отношениях с матерью, а о погоде. – И я
прекрасно понимаю, что она моя мать, другой у меня не будет. Умом
понимаю, умом готова простить, отпустить её.
…Иван пропал. Месяц, другой, полгода, год – никаких вестей. Ни-
че-го. Как искать и где – не известно.
– Я очень волновалась за него, и к тому же должна была оказывать
поддержку маме. Мама всегда жалуется на судьбу, а я должна была го-
ворить: «Не переживай, мамочка, он, может быть, в другой город уехал,
там побудет и вернётся»... А у самой никакой информации. В столице
жили бывшие соседи, он иногда к ним наведывался, и я поддерживала
с ними связь. Сколько раз звонила: «Не было, – говорят, – вообще не
было»…
…Каждую ночь Алёна видит сновидения, они яркие, цветные, не
бывает чёрно-белых. Бывают сновидения с продолжением, которые
длятся несколько ночей, бывают вещие, когда наяву потом словно
вспоминает: «О, да это уже было…». Когда ей было лет двенадцать,
приснилось, как мальчик с папой сидят в кафе. Потом это всё до дета-
лей повторилось, когда сыну исполнилось шесть лет. А когда пропал
Иван, увидела жуткое сновидение, о котором и сейчас вспоминает с
содроганием. Всю ночь она убегала от кого-то, испытывая страх, дикий
страх. Она тащила на своих руках огромный мешок с мясом. С мешка
капала кровь. Она тащила мясо, а сама знала – это брат... Во что бы то
ни стало ей нужно было прибежать домой. Она беспрестанно огляды-
валась, боялась, что догонят. Тащила и тащила мешок... И она успела.
Забежала и закрыла за собой дверь…
Через месяц-полтора после сновидения соседи позвали к телефону.
Взяла трубку, брат:
– Алён, у меня два дня, ни копейки денег и нет документов. Если ты
меня не вытащишь отсюда, больше никогда не увидишь…
Она сразу звонить отцу:
– Папа, там у Ивана беда... Нужна помощь, – задыхаясь от слёз, про-
сила она.
– Это ваши проблемы, – раздалось в трубке…
А маме и вовсе даже говорить нельзя, маму надо беречь.
– Я не знаю, как это сделала: нашла деньги, купила билет… – до
сих пор со слезами на глазах вспоминает она. – Тяжело было успеть
сделать всё за такое короткое время. Когда спрашивали, как у меня по-
лучилось, я отвечала, сама не знаю. Ходила по инстанциям от одного
к другому. Самым трудным было сделать документ: паспорта нет, про-
писки нет – выписался перед отъездом. Даже взрослой фотографии
у меня не было… За сутки сделала временную справку с его шестнад-
цатилетней фотографией по утере паспорта, как будто ему дали эту
временную бумагу. Здесь купила билет, поехала в аэропорт, нашла ко-
мандира самолёта, в ногах валялась, умоляла: «Я вам денег дам, только
отвезите и передайте конверт по адресу»… И он отвёз. На следующий
день на машине встречала брата в аэропорту. Ни о чём случившемся
мы с Иваном не говорили, так – обычные фразы. Я сама всё поняла…
Обняла, спросила про багаж.
– Следующим рейсом доставят, – как всегда, с улыбкой пошутил он.
Ещё по дороге он попросил:
– Завези меня в церковь…
После сел в машину и задумчиво произнёс:
– Мне так хочется, чтобы мама надела на меня крестик…
Родители крещёные, и у него с детства была мечта: покреститься и
чтобы крестик на него надела мама. Даже говорил об этом, но всё было
не до церкви и не до веры. В девятнадцать лет 7 апреля на Благовеще-
ние Иван пошёл и сам принял крещение, даже свидетельство принёс.
Тогда он жил у друга, а у того набожная мать, может быть, это сыграло
свою роль. И Алёна в семнадцать лет сама нашла свой путь к вере.
После возвращения и Иван, и Алёна жили с матерью. Он сидел
дома, никуда не ходил и ни с кем не общался. Лежал на диване и всё.
Изо дня в день, из месяца в месяц. В столице после покушения его
собрали, но голова ещё болела, однако всё понимал, был вполне адек-
ватен, только душа болела. Отец к этому времени жил в другой семье.
Сказать о том, что тот отказался помочь ему, у Алёны не поворачивал-
ся язык. Вечером, когда возвращалась домой, часто заставала Ивана у
окна: он, как ребёнок, смотрел на улицу и ждал. Ждал и ждал отца. Всё
казалось, вот он подъехал: то похожая машина, то похожая фигура...
Отец так и не пришёл и не приехал... Так и жил: в прошлом – убитые
друзья, покушение на его жизнь, бегство из тюрьмы. В настоящем –
пустота…
Он попал в столицу в 1995–96 годах – сумасшедшее время становле-
ния бандитского капитализма: захвата и делёжки сфер влияния, когда
по радио на всю страну чуть ли не каждый день сообщали о происше-
ствиях. Парней, с которыми работал, расстреляли – одного в подъезде,
другого прямо у матери на глазах. Земляк в ответ на заказные убийства
вернулся домой. Ивану, когда возвращался на квартиру, прямо в подъ-
езде трубой проломили череп. Бездыханное тело затащили в подвал,
завалили хламом, дохлыми кошками, чтобы быстрее гнило…
Как-то за ужином с сестрой слово за слово – разговорились. Она
рассказала о своём зловещем сновидении. Стали припоминать числа,
сопоставлять. Иван произнёс, как подтвердил для себя:
– Как раз в этот день меня закопали… Я знал, это ты меня вытащи-
ла. Это ты меня спасла...
Невероятно, но факт: наверное, сутки Иван пролежал погрёбенным
в подвале, но очнулся, начал стонать… Какая-то женщина, услышав
голос, вызвала «Скорую помощь», милицию. И его нашли, отвезли в
больницу… Подробности никогда и никому он не рассказывал, чтобы
не обременять. Видно, и самому тяжело было вспоминать.
Им, брату и сестре, ничего не нужно было объяснять, они чувство-
вали друг друга на уровне запредельного. Это невозможно объяснить
лишь маленькой разницей в возрасте и тем, что выросли вместе… Ро-
див сына, она всем говорила:
– У меня два ребёнка.
Сын подрастал, и она стала отслеживать чувства к нему и брату.
К сыну спокойней: за него нет бесконечной, постоянной тревоги, что
мягким комочком, как из ваты, только прозрачной, всегда вибрирует
и болит в груди. Она чувствовала Ивана в себе всегда, всегда очень
переживала за него, особенно когда долго не было вестей. Но и тогда
каким-то странным чутьем знала – жив. А когда услышала голос в те-
лефоне, возникло впечатление, что виделись буквально вчера. Любой
– побитый, голодный, с проблемами – Иван шёл к сестре. К маме –
только успешным, хорошим.
В столице молодые предприимчивые парни развернуться сумели
быстро. У Ивана появился хороший доход, престижная машина. Когда
же конкуренты стали поджимать, а потом и расстреливать, нужно было
как-то удерживать себя, уравновешивать. Со способом быстро «помо-
гли»: укол – и нет проблем. Так и покатилось…Скоро эта пропасть
поглотила целиком, и нужно было скрывать, скрываться, менять места
жительства. С какого-то момента стал жить в машине, что было, нахо-
дилось в ней… Однажды проснулся в незнакомой квартире. «Машина
уехала. Кто на ней уехал? Куда? Ни документов, ни вещей. Кто я? Где
я? Ни кола, ни двора…», – пульсировал лучик сознания в истерзанном
теле.
И опять круговерть: работа, временные пристанища, больше похо-
жие на притоны… В другой раз, очнувшись после ломки, обнаружил,
что находится в тюрьме. Следователь сообщил, в каком-то магазине
он якобы кого-то убил. Всё, что мог сделать в таком положении Иван,
дал следователю телефон бывших соседей своей семьи. Следователь
решил проверить, действительно ли этот голодранец говорит правду,
и позвонил… Истеричная соседка сходу стала кричать на него:
– Да вы знаете, кто у него родители?! У него отец генерал! Его ищут
год!… Сейчас позвоню отцу, он приедет, вас порвут! Вы просто оста-
нетесь без должности!
Её эмоциональный напор сыграл свою роль: под подписку о не-
выезде на два дня его выпустили из тюрьмы. Вот тогда он и позвонил
сестре… Словно какое-то чудо давало ему шанс выжить.
…Ей с детства приходят стихи. Сколько помнит себя, всегда риф-
мовала легко, естественно, как человек говорит, как звучит человече-
ская речь. В два года рассказывала бабушке и дедушке:
Маленькая девочка
Сидела на окошке,
Читала книжку
Про девочку матрёшку.
Ложится спать, рядом кладёт тетрадку и ручку… Предлагали издать
книгу, да как-то неловко, словно не она пишет, стихи приходят гото-
выми. Особенно громко поёт рифмами душа, когда испытывает влю-
блённость.
Успей себя отдать,
Любя, страдая и радея,
И ничего не жди взамен!
То, что тебе дано,
Всегда ты взять успеешь,
А вот успеть отдать – дано не всем!
В юности друзья и подруги Алёнку называли зажигалкой: энергия
кипела, её хватало на всё. И было много поклонников, ухажёров.
Прикосновенье нежности, сиянье счастья слёз,
И прелесть безмятежности блестящих хрупких грёз,
Желание возвыситься, не побоясь упасть,
И с радостью приблизиться, признав чужую власть.
Власть, которая так удивительна и сладка,
Страсть, которую не надо укрощать...
Лик твоей души в моём сознанье обозначился –
И по белому мне снова хочется писать…
Один из молодых воздыхателей приходил к ним в дом. Бывало, по-
являлся в её отсутствие, и с ним общалась мама. Как-то Алёнка отпра-
вилась в ресторан, и в это время явился ухажёр. Они о чём-то повздо-
рили с Иваном, и словесная перепалка переросла в драку. Он сильно
избил Ивана, которого ещё недавно в столице слатали, вытащив из
небытия, после чего тот закрылся в ванной…
Алёна вошла в ресторан, сдала в гардероб пальто – внутри словно
что-то щёлкнуло… Забрав пальто, закричала:
– Срочно везите меня домой!
Бегом на пятый этаж, пока стояла под дверью, ждала когда откроют,
её буквально колотило… Наконец, мама отперла дверь.
– Иван где?!
– Дома, – спокойно ответила она. – В ванной, он давно закрылся
и что-то там делает…
Прямо в пальто бегом по длинному коридору. Сходу выломала
дверь в ванной... Со вскрытыми венами он лежал в воде без сознания…
Телефона дома тогда не было, вылетела на лестничную клетку, давай
кричать на весь подъезд: «Скорую», «Скорую» вызовите!»
– С соседом вытащили его из ванной. Потрогала пульс – есть... Врач
«Скорой» велел наложить жгуты на руки и держать руки вертикально.
Бог знает, сколько ехала «Скорая»… А я как села в сапогах на каблуках
и пальто перед ним на корточки в коридоре в луже крови, так и дер-
жала его руки до приезда машины. Ноги потом разогнуть не могла…
Когда очнулся, произнёс:
– А зачем мне жить? Ведь у меня никого нет…
– А как же я без тебя?! Мы ведь друг без друга никак…
Руки заштопали. Год глубокой депрессии… И всё же он опять су-
мел сделать невозможное: отказался от наркотиков и сумел собрать
себя. Он верил в себя, он хотел жить. Иван всегда был жизнелюбом,
обожал весёлые компании, рестораны, с удовольствием тратил день-
ги. В нём всегда было много драйва, силы, активности и… жёлезной
несгибаемой воли, как у командира-отца. Появился интерес к перера-
ботке и экспорту леса. Начал работать. Было трудно. Не было средств
на стартовые вложения, пошёл работать помощником депутата: и зар-
плата, и контакты с разными людьми. Сначала даже не было машины,
мотался по городам и весям на электричках.
Сестра страдала от того, что ничем не может помочь: на руках ре-
бёнок, маме оплачивает коммунальные платежи из своей небольшой
зарплаты кассира в банке, старается её одевать, обувать. А мать нерв-
ничала и ругалась:
– Зачем ему это надо...
Алёна в ответ твердила только одно:
– Пусть будет хоть что-то. У Ивана появился интерес, цель появи-
лась. И это хорошо.
Как-то он приболел, что-то похожее на простуду, вызвали «Ско-
рую», врач отправила в больницу. Мама осталась дома, а с ним, как
обычно, поехала сестра, и все хлопоты опять легли на неё. В одно из
посещений он обратился:
– У меня к тебе просьба, – Иван знал, что знакомая сестры работает
в центре ВИЧ, – узнай, что это такое.
Речь шла о надписи на его медицинской карте: «форма 00».
– Хорошо, спрошу.
Врач подтвердила опасения: да, это и есть ВИЧ. После выписки
из больницы окольными путями, чтобы никого не встретить, пошли
в центр ВИЧ, анонимно сдали кровь. Результат «положительный»… На
Алёнкиных глазах разворачивалась его внутренняя драма, когда нужно
признать, смириться с тем, что ты не просто человек, а вот такой чело-
век, и теперь будешь жить таким. Его первый протест, агрессия: «Нет,
нет! Это не я! Не про меня!»… Но буквально спустя несколько минут,
немного остыв, Иван подвёл черту:
– Вот мы с тобой сегодня поговорили об этом, и с завтрашнего дня
ни ты, ни я об этом не знаем… Только тебе на белом свете будет из-
вестно, что у меня есть это…
Ему было двадцать шесть лет, когда, казалось, круг замкнулся.
– Я ничего не сказала родителям… Он упёртый, как баран: анали-
зы повторно не сдавал, ничего специально не делал, ни в чём себя не
сдерживал… Когда потом были травмы и я ухаживала за ним лежачим,
лишь стремился, чтобы у меня не было контакта с кровью. На своей
личной жизни поставил крест, и в этом я чувствую свою вину: я верю,
возможны трансформации в человеческом организме, бывает, силой
устремления люди избавляются от страшных болезней. Надо было
расширить горизонт его общения и понимания. Я говорила, но не на-
стойчиво, что нужно завести ноутбук, подключить Интернет, чтобы
больше читать.
Иван решил реализовать себя в деле. Как с детства мечтал, пошёл ос-
ваивать юриспруденцию, поступил в университет на заочное. И очень
много работал. Баллотировался в депутаты городской Думы. Перед са-
мыми выборами его сильно избили. Прямо возле дома. Алёнка, как во-
шла в квартиру, – увидела, сразу давай раны обрабатывать. Иван очень
переживал: на следующий день запланирована встреча с избирателями,
а он весь изуродован: нос сломан, лицо в месиво.
– Он столько физической боли натерпелся… – горько вздыхает се-
стра. – Весь поломанный, покалеченный, перештопанный. Один толь-
ко нос сломан раз пять. Помимо душевной боли ещё и физические
страдания…
Отношения между сыном и отцом так и не сложились: отец ушёл
из семьи и ушёл из жизни сына… Правда, однажды, когда у Ивана уже
рабо-тала своя лесопилка, приезжал. Подошёл к рабочим, разыскивал
сына. Те сразу доложили хозяину:
– Отец приехал.
– Что хочет?
– Дрова какие-то…
Только и произнёс:
– Отгрузите всё, что нужно…
А тому этого и надо: отец в это время строил дом – то доски нужны,
то ещё что-то. Загрузился и уехал.
…Алёнка отдыхала на море с гражданским мужем. Буквально пе-
ред пробуждением услышала во сне голос, даже как будто проснулась
в палатке от этого гласа, такого, что мурашки побежали по коже:
– Ты не одна. Береги себя. У тебя будет ребёнок.
Сразу же хотела сказать мужчине, да он такой приземлённый, та-
кой материалист, предвидя его иронию и скепсис, сдержалась. Свиде-
телями остались лишь утренняя роса, да распевавшие песни птицы…
И чувствовать себя стала по-другому: в животе, казалось, кто-то живёт,
изменилась грудь. Она уже давно хотела ребёнка, но никак не получа-
лось забеременеть. Дней десять ходила, наблюдая за собой, наконец,
явилась в поликлинику.
– Я беременна.
– Нет, не беременна, – осмотрев сказала врач и предложила. – Если
хотите, сдайте кровь, анализ точно покажет.
Взяли кровь. Была пятница, очень хотелось сразу узнать результат,
попросила:
– Если будет положительный, обязательно позвоните, для меня это
очень важно.
Уже вечером раздался звонок доктора:
– Беременности нет. Приходите на приём, будем решать вопрос
обследования…
Доктор предложила рентгенологическое обследование на проходи-
мость маточных труб и выписала направление. На диагностику нужно
было ехать в другое место, и вместе с мужчиной она тут же отправи-
лась туда. В поликлинике стояла огромная очередь. Обратилась к вра-
чу, стала объяснять:
– У меня времени нет, у меня работа. Можете как-то пропустить
через два или три человека за плату?
– Нет, не могу. И мне не важно, платно вы или бесплатно.
Расстроилась, обиделась. Поехали в Центр материнства и детства –
там нет электричества. «Ну, ладно, – решила она, – пойду по месту жи-
тельства». Она готова была на всё: и обследоваться, и оплатить, очень
хотелось ребёнка... Приехали. Ни одного человека.
– Сделайте рентген.
Рентгенолог в ответ:
– Идите, записывайтесь. Когда запишетесь, тогда и придёте.
Она – в регистратуру. Там спокойно говорят:
– Только через десять дней…
Так прошло двадцать дней. Её словно кто-то берёг... Скоро никакие
анализы были не нужны: точно стало понятно, в ней живёт ребёнок.
Она ждала второго ребёнка, но официально замужем не была. Переехала
в свою квартиру, которая лет десять стояла нежилой: хотелось сделать ре-
монт, но то времени не хватало, то средств. И тут на работу неожиданно
пришёл отец со своей женой.
– Возьми на себя кредит. Мы хотим квартиру купить.
«Куда им квартир куча, уже штуки четыре», – недоумевала она.
А вслух сказала:
– Знаешь, маме нужно операцию делать. Я сама хотела у тебя просить
помощи. Для нас это очень серьезная сумма...
А брат семью так и не создал… Лишь смеялся:
– Жениться, что ли. Хоть будет, кому вещи стирать. Матери забот меньше…
Маленькой внучке на Новый год бабушка подарила книгу сказок «365
дней», в которой на каждый день то сказка, то стишок. Из всей книжки де-
вочка особенно полюбила стишок про ёжика, напечатанный на странице
«29 марта».
Выл колючий ветер. И вздохнул печально:
Шёл колючий дождик. – Что это за участь!
По тропе колючей Ох, как надоели
Шёл колючий ёжик. Колкость и колючесть!
И на самой длинной Дома был бы кстати
Из своих колючек Стеганый халатик,
Нес колючий ёжик Да еще – на лапки
Свой колючий ключик. Вязаные тапки…
На колючей дверце Удружите ежику –
Меж колючих кочек Ёжик будет рад:
Он открыл колючий Подарите ежику
Маленький замочек Тапки и халат!
(М. Яснов)
Дочь буквально каждый день просила Алёну читать это стихотворение.
Однажды в комнату вошла бабушка и сразу отреагировала на содержание:
– Какое страшное стихотворение...
– Обычный стих. Это ты его так воспринимаешь, – машинально пари-
ровала дочь…
А тут Алёне приснился странный сон, страшный сон, от которого прос-
нулась и который не смела никому рассказать… Так получилось, что на-
против родительского дома располагалась поминальная столовая.
– Мне привиделось, что прямо на улице, на остановке, накрыт огром-
ный стол. За столом сидят отец, который не живёт с мамой уже одиннад-
цать лет, мать, ещё кто-то. Я брата ищу, ищу, а его нет… Наконец, вижу,
выезжает на инвалидной коляске. Я к нему бегу, хватаю в охапку, – а его
нет. Я ему: «Вставай! Надо встать! Пойдём к нам!». А в ответ тишина…
29 марта вечером Иван сидел у себя в конторе на лесопилке, общался
со своим единственным старым другом, с которым жил ещё в столице. Это
был трудный чистосердечный разговор. Иван признался, что он ВИЧ ин-
фицированный.
– Мне бы поскорей диплом получить. Устал, сил нет – и учёба, и ра-
бота. Через две недели защита диплома. Предложили в администрации
должность – тридцать пять тысяч. Передам дела, пойду туда работать. Зна-
ешь, у меня надежда появилась, что всё ещё может быть по-другому…
А накануне два дня подряд матери было плохо, два дня в лёжку… По-
звонила дочери:
– Не знаю, что со мной происходит: мне плохо, плохо, плохо...
Алёна предложила:
– Поехали к Ивану. Проведаем. Посмотришь, как он живёт. Я у него
была, а ты нет.
– Я с тобой ездить не люблю. В машине трясучка… – ответила мать
и отказалась.
29 марта вечером у Алёны был отец дочери. Буквально в мгновение ей
стало плохо, свело голову. Попросила:
– Не трогайте меня.
И улеглась с дикой болью в затылке… А в половине четвёртого утра её
разбудил телефонный звонок. Голос в трубке сходу бесцеремонно заявил:
– Собирайте родню на поминки…
– А вы собственно кто? И о чём идёт речь? – изумилась Алёна.
Говоривший назвался следователем и сообщил, что Иван покончил
жизнь самоубийством… По его словам, это случилось в восемь или девять
вечера. Предложил утром приехать в прокуратуру соседнего города… Для
Алёны это было ударом. Но и это было ещё не всё, о смерти нужно было
сказать матери…
Утром набрала телефон отца.
– Пойдём вместе, – просила она, – как я матери скажу. Мне трудно…
Отец был непреклонен, он не пошёл с ней, и слов утешения для доче-
ри у него тоже не было…
– Может быть, мама сама догадалась: мы не взяли её на место гибели, она
осталась с маленькой внучкой. Она знала, куда мы поехали: ей с утра позво-
нила девушка с лесопилки и сказала, что с Иваном беда, была милиция…
В печальное путешествие в соседний город отправились с отцом. По-
сле прокуратуры поехали в посёлок на место гибели Ивана. Офис опеча-
тан. Чуть-чуть опоздали, буквально за пару часов до их появления увезли
тело… Отец предложил:
– Зачем его в морг отвозить. Давайте в пакет завернём, положим
в багажник и сразу заберём в город. А то потом дорого будет тело перево-
зить.
Его не поддержали. Тогда он сел в машину Ивана, что стояла тут
же на территории (когда и где успел найти милиционера, чтобы его
сопроводил: ведь документы на сына), и уехал. Даже до свидания не
сказал. Алёна увидела лишь хвост уезжающего автомобиля. Ошелом-
лённая, она ходила по территории лесопилки, расспрашивала всех, кто
был, хотела восстановить картину произошедшего... Несколько дней
потом не могла спать: плакала, плакала, и всем говорила:
– Я ребёнка потеряла…
Услышав, подруга возразила:
– Алёна, ты брата потеряла, не ребёнка. Дети живы, дети с тобой…
А она повторяла и повторяла:
– Ребёнка…
Пока Иван был жив, у неё в груди всё время плакал, рыдал ребёнок.
В день похорон кому-то из маминых подруг призналась:
– Знаете, у меня теперь здесь, в груди, никто не плачет. Так было
больно всегда. И я жила с этим. Всё время оно плакало. Плакало, терза-
ло бесконечно… И у меня теперь нет никого, вот здесь, возле сердца...
Ей было всё равно: примут её за ненормальную или нет, говорила,
что чувствовала... Накануне похорон уснуть не могла, уже и плакать не
плакалось – нечем. Умом понимая, что с ней происходит, обратилась
к брату: «Я тебя умоляю, отпусти меня. Дай мне поспать чуть-чуть, сил
нет»…
– Последнее, что я запомнила, маленькую мерцающую точку в
пространстве… Это было часа в два ночи, не знаю точно во сколько.
А потом заснула мертвецким сном. Открыла глаза в семь утра…
Спустя несколько дней она опять поехала в посёлок на лесопилку.
Когда вошла в его комнату, в глаза бросилась теннисная ракетка, ре-
шила, что бы ни говорили, в память о брате заберёт её себе… Сосед
брата по комнате пожаловался, что после смерти Ивана никак не мо-
жет уснуть.
– Как вечер, как спать ложиться, Иван начинает ходить и кашлять,
как при жизни. Кашляет и кашляет… Не могу здесь спать, ушёл из
этого помещения…
А на девять дней её ждало ещё одно испытание. Вдвоём с матерью
они поехали на могилу. Там мать, захваченная эмоциями, досадуя и
негодуя, стала поднимать камни и кидать их в дочь, крича:
– Это Бог меня наказал за то, что оставила тебя жить! Бог не тех
детей забрал! Ты должна быть на его месте!
И тогда из криков отчаяния матери Алёна узнала правду:
– Да он вообще тебе не отец! Скажи спасибо, что он тебя оставил
жить!
Оказалось, в молодости у мамы был поклонник из одноклассни-
ков, чьи письма долго хранились в семейном архиве вместе с письмами
отца. Алёна даже находила их. И было время, когда сказала мужу:
– Не буду с тобой жить.
Но вопреки этому, отец приехал в город, где она оканчивала ин-
ститут, и забрал с собой по месту службы в далёкий военный гарни-
зон. Она была беременна. При таком развороте дел рожать не хотела и
оставила плод только потому, что муж сказал:
– Пусть этот ребёнок увидит солнце...
Всю беременность отец очень боялся, что родится мальчик, напо-
минание о первенце. Когда появилась девочка, стало легче. Но мать
не хотела видеть ребёнка, портящего её безупречную репутацию, она
смотрела на дочь как на проказу. Да и у ребёнка начались хронические
проблемы со слухом. И девочку отправили к родителям мужа.
Алёна узнала об этом в тридцать восемь лет... Одиннадцать лет на-
зад, когда отец уходил из семьи, убеждал жену открыть дочери правду:
– Расскажи, ей легче будет жить.
А узнала, что у них с братом разные отцы только после гибели Ива-
на. Так подтвердилось то, отчего терзалась всю жизнь: она так мало
похожа на родителей, на маму ещё хоть как-то, на отца – нет. Так под-
твердилось то, что отпечаталось ещё чуть ли не с младенчества: ка-
кие-то многозначные фразы, недомолвки. Тогда же узнала, что мать
поздний и тоже незаконно рождённый ребёнок, плод амурной связи
в голодной послевоенной деревне, где мужчины были наперечёт. Что
отец дочь не признал, а она ещё маленькой бегала, подглядывала по
дворам, хотела видеть его…
Сначала у Алёны было желание продолжить дело брата – столько
сил в предприятие вложено. Отец на похоронах даже не всплакнул,
был как замороженный: стоял с каким-то мужиком и рассуждал о биз-
несе сына… Он стал плакать позже, через несколько дней, когда слов-
но дошёл весь ужас случившегося. Даже просил Алёну:
– Заезжайте ко мне…
Но когда речь зашла о деле, родители каждый по-своему сказали,
что заниматься им не будут. Никак не могла успокоиться только Алёна,
ведь предприятие частное. Пока не встретила старого знакомого, про-
изнёсшего отрезвляющее:
– Алёна, не лезь. И тебя положат там же. У тебя дети, а его не под-
нимешь никак. Правду сейчас не найти.
Тогда со всей жестокой ясностью она осознала правоту его слов.
Уж больно много чего в этом «суициде», как его объявили следователи,
не сходилось. Сначала родным сказали, что Иван оставил предсмерт-
ную записку, якобы написанную матери. Следователь даже зачитал её
отцу и Алёне утром, когда были в прокуратуре. Больнее всего резанула
последняя фраза: «С уважением, Иван». Он не мог так обратиться к
маме. Никогда он так не разговаривал с ней… Алёна просила:
– Покажите. Покажите хотя бы с расстояния полутора метров, я
хочу увидеть, что написано его рукой. Мне важно понять, почему он
так захотел... И я буду дальше жить…
Но следователь был непреклонен: записка для матери, показать её
можно лишь по заявлению адресата. «Ну, мало ли, может быть, в алко-
гольном опьянении писал, когда решение принял», – придумывала она
объяснения. А потом записка и вовсе куда-то исчезла… Следствием не
были проведены ни баллистическая экспертиза, ни графологическая.
Родственникам следователь сказал, Иван выстрелил в голову из своего
охотничьего карабина «Сайга». После похорон его забрал отец. Через
некоторое время позвонил:
– Алён, ты знаешь, я поехал оформлять оружие, там обязательная
процедура – проверка технической исправности. Оно оказалось нера-
бочее...
И случайность ли: за год до смерти в своё частное предприятие Иван
ввел фиктивного соучредителя, оставив за собой контрольный пакет ак-
ций. Сделал это потому, что человек из власти попросил о своей супруге,
якобы для отчетности: они, как акционеры, получают прибыль. И поче-
му-то портфели с документами из прокуратуры перекочевали именно
к нему…
Когда Иван погиб, родные обратились в православную церковь за-
казать отпевание, но им отказали. Мать даже ходила на приём к архие-
пископу, правящему архиерею епархии, но и там сказали, что, пока не
принесут из милиции заключение, что он убит, а не покончил с собой,
отпевать не будут… Вот тогда отношение к церкви в семье поменя-
лось, а мать стала читать псалтырь сама, и читала сорок дней почти
безостановочно...
Возвращаться к жизни, улыбаться после смерти сына мать стала
раньше, Алёна же почти год ходила как застывшая. В каждом мужчине,
похожем внешностью, голосом, виделся брат. Для такого человека всё,
что угодно, готова была сделать на работе ли, на улице. Даже номер
телефона брата у себя в аппарате не стирала: не могла, рука не подни-
малась. И она же утешала мать, возила её на кладбище:
– Мам, мы с тобой о себе думаем. А ему там лучше, чем здесь. Это
нам с тобой плохо, а ему там лучше...
Лишь однажды во сне она видела брата. Он посмотрел ей в глаза
и сказал: «У меня появилась надежда, что можно жить по-другому. Я
же не могу работать по двадцать четыре часа в сутки... ». А как-то мама
поделилась своим сновидением: во сне она оплакивала сына. Подошла
Алёна, взяла за руку и сказала: «Давай выйдем на улицу. Посмотри на
небо. Вон видишь звездочку. Там он и есть»... И ей сразу стало легко.
После этого сновидения мать поверила, что у Ивана всё хорошо…
У матери в доме всё ещё стоит портрет сына, он всегда перед гла-
зами. Первое время, когда Алёна приходила и видела портрет, хоте-
лось заговорить с братом, хотелось контакта. Однажды, пока мама не
видела, встала напротив портрета и долго смотрела в глаза... В конце
концов поняла, это просто бумага, брата здесь нет…
Долгое время, прежде чем заснуть, обращалась к брату:
– Как ты? Дай о себе знать.
После единственного сновидения – ничего. Пока спустя полтора
года не увидела во сне клетку между небом и землёй и в ней Ивана.
– Я без твоей помощи не могу справиться, – признался он.
Никому ничего не объясняя, она заказала в церкви заупокойные мо-
литвы... Потеряв Ивана, она явственно почувствовала, что у неё нет
никого роднее. Только бабушка далеко-далеко, вынянчившая её до че-
тырёх лет, которой будет уже девяносто, папина мама, с которой под-
держивает связь по телефону. Брат единственный, кто принимал её
такой, какая бы она ни была… Дети это дети. А родни больше нет.
Родители – только по документам отец и мать.
– Я своей семьёй всегда гордилась, всегда уважала своих родителей.
А как родителей их, можно сказать, и не было. Всё ушло на социаль-
ные достижения…
Но как заноза всё ещё сидит вина, что не додала брату…
– По отношению к нему я тащила на себе материнские обязаннос-
ти. Когда у меня по второму кругу семейная жизнь пошла, не до него
было: некогда было лишний раз сесть, послушать, приголубить. Разго-
варивали каждый день, созванивались. Он обслуживался в моём фили-
але банка, помогала бумагами. А вот спросить, что на душе у тебя, как
тебе, – всё не получалось. Потерянный он по жизни был…
Были ли разбойники гуси-лебеди, что жизнь Ивана унесли, иль он
сам разуверился, правду о том теперь знает только он да охотничий
карабин. Хотя, может, и ещё кто догадывается…
Мать его с тех пор как привыкла, так и живёт: дом – школа –
воспоминания о муже. Одна. Вся в чужих детях. Теперь о ней забо-
тится внук: руки золотые, весь дом преобразил, ремонт сделал.
Отец прижился у зазнобы на земле. Живут мирским: где, что, по-
чём. Он по-прежнему заглядывается на девиц, выбирает, какой пред-
почтение отдать, ведь есть ещё моложе, чем нынешняя. Не стесня-
ясь, даже просит совета у падчерицы, которой звонят обе женщины.
А она всё также трепетно, как к величайшей ценности относится
к каждой травинке, каждой пташке, каждой брошенной собачке. С глу-
бокой верой, что ему там лучше, отпустила из сердца брата. Смени-
ла фамилию на свою, на девичью, и как будто легче стало, как жизнь
стала возвращаться.
В тридцать девять словно прозрела: графская внешность –
утончённые черты лица, тонкая белая кожа, тёмные волосы, граци-
озная фигурка, а чувствует себя как кухарка, как жертва. Покупки
и те не получаются с первого раза: то размер не тот, то дефект ка-
кой-нибудь. На работе у всех бумаги проходят с первого раза, ей на-
чальница заворачивает – всё какие-то придирки находит… Поняла,
как мама пресмыкалась перед отцом, так и она пресмыкалась перед
мужчинами. Графиня – кухарка. И женихи видные были: один даже
в свой дворец в Монако приглашал, да только сама их отталкивала.
Вот и получилось: главная ценность для неё – дом, семья, а так и не
сумела себе мужа достойного сыскать.
Да как прозрела – переменилась, как лазоревый цветочек день за
днём всё больше стала разворачиваться к свету и счастью…
26 ноября 2010 – 21 января 2012