Шел второй час, - я сидел неподвижно, - хорошо еще, что моргал, - расфокусированным взглядом уставившись куда-то в стенку. Автоматическим образом, без всякого моего сознательного участия, пальцы левой руки теребили небольшое гнездышко бородавок откуда-то взявшихся на указательном пальце руки правой. Часа два назад неприятно закончил разговор с женой по телефону. Наговорил не того. Я думал, что избавился от этой нехорошей наследственности, – это у меня от отца, - думал, что никогда больше не стану говорить злое только потому, что какое-то внутреннее упрямство не позволяет перестать. И так почему-то только с любимыми людьми. Друзьям, знакомым – я улыбаюсь. Смеюсь с ними и по-всякому положительно на них воздействую. При этом мной не движет ничто корыстное. Я очень искренний и открытый человек, - до степени, которую смело можно считать чрезмерной. Но с самыми близкими людьми, особенно с мамой и женой, я почему-то порой нахожу себя во власти какого-то странного темного инстинкта, который приводит меня в довольно скверное расположение духа. Находясь в нем, я начинаю цепляться к совершенно незначительным деталям, словам, придавать им заведомо неверное значение. Я отдаю себе отчет в том, что делаю человеку больно. Мне самому делается все больнее с каждой минутой продолжения. Меня охватывает паническое состояние. Холодеют ноги, и тяжелой кровью наливается макушка головы, - чувство, обычно возникающее, когда понимаешь, что близится неизбежность какого-то страшного события, или какой-то потаенный страх находит новое основание – еще неисследованное, и потому ужасное. Я знаю, что пройдет время, - короткое, – и темная пелена спадет, и я с наслаждением испытаю чувство вины. Чувство это будет настолько плотное, настолько обширное, - оно вытеснит злость и всякий причинно-следственный страх, - и я буду упиваться им. Радость от того, что я буду просить прощения, будет меня переполнять. Неразбавленное чувство вины, неиспорченное сомнением и полученное опытным, а не навязанным образом, - великое наслаждение. Сомнение - мой вечный спутник. Борьба с ним – моя необходимость. Избавление от него – моя цель. Отсутствие его – мое счастье. Перетягивание каната длиною в жизнь. Каждое чувство, несущее радость, спустя лишь малое время отравляется сомнением. Мгновение – я на вершине счастья, следующее – и я у подножия, в поиске обратной тропы. Нет такого понятия, как умеренное счастье. Оно абсолютно, или его нет. Это огромная сила,- и с ней нужно уметь совладать.
Я теребил указательный палец с заусенцами. Сейчас придет жена. Я с кислой миной на лице открою ей дверь, поцелую ее обиженно, и удалюсь в комнату. Она хорошо знает, что сейчас она снимет сапоги и повесит пальто на вешалку, войдет в комнату и найдет меня внешне безразличным к ее присутствию. Она подойдет ко мне, улыбнется своей воодушевляющей улыбкой, взглянет в мои спрятанные под опущенным лбом глаза, и скажет, что любит меня. Неразбавленное чувство вины сменится вновь приобретенным счастьем - и оттого пока что еще неотравленным сомнением.